— Да, здорово! — восхитился Антон.
— Согласно Тантре окончательная истина состоит в полном взаимопроникновении Шивы и Шакти, мужской и женской энергий. Шива, или треугольник, повёрнутый вершиной кверху, представляет статический аспект высшей реальности; Шакти, или треугольник, повёрнутый вершиной вниз, представляет собой кинетическую энергию объективного универсума. Вот и наши треугольники и наша гексаграмма. А это Тибет, девятнадцатый век.
— Сходится! — Антон радостно потёр ладони. Совпадение западной каббалистики и алхимии с восточным символизмом было идеальным.
— Я тут повыписывала, вдруг пригодится. Вот. — Она подняла сумочку и протянула Чёрному пухлый блокнот. — В самом конце смотри.
Он начал листать с конца. Вот торопливые строчки, Матрёша записывала с экрана.
«Отношения между Кали и нами — Её детьми — не прекращаются ни в этой жизни, которая представляется как единственная реальность, ни за её пределами. В этой жизни мы сталкиваемся с Ней как с Майей. Кали — это и есть Майа». «Майа — это Знание и Иллюзия, Природа и Энергия. Её называют по-разному. Сведущий в писаниях Шайвов может назвать Её умом, или интеллектом. Практика показывает, что Майа — Нечто самоочевидное. В действительности Её не существует как чего-то отдельного от того Бытия, что не проявлено. В абсолютном смысле есть только Высший Брахман, или Абсолют».
«Свастикой в геральдике называется „крест крампоне“ — железный крюк. В Индии форма с поворотом концов против часовой стрелки, называемая „саувастика“, означает ночь и чёрную магию, а также является символом „чёрного бога“ Кали, несущего смерть и разрушение».
«Другие полагают, что правосторонняя свастика символизирует Ганешу, божество, которое входило в свиту Шивы, и мужское начало, а левосторонняя — Кали, одну из ипостасей Девы, жены Шивы, и женское начало».
«Кали — многоликая Богиня, которая руководит жизнью с момента зачатия до смерти».
— Вот так! — довольная Матрёна отобрала свой блокнот. — Отмечаем экзамен, да?
— Конечно, — улыбнулся Антон.
— Тогда я иду ставить чайник.
Чёрный набрал код и отряхивал снег с ботинок, ожидая, пока Люминос подойдёт к домофону. Его что-то долго не было. Антон постучал по стальной двери тростью. Желание снова взять в руки книгу, о которой он не вспоминал столько лет, теперь мучило его, как жажда. И он не мог этого объяснить. Конечно, он приобрёл её в Венеции в 1774 году, так тогда же и изучил, отмечая на полях свои разногласия с автором. Зачем она понадобилась ему теперь? Он использовал этот труд при посвящениях в египетскую ложу, но здесь он не намерен никого посвящать. А жажда томила.
— Да? — прозвучал сонный голос из динамика.
— Это я. Я за книгой.
— А, да, заходи…
Замок пиликнул, Антон потянул на себя дверь.
— Привет. — Леонид щурился на свету, видно было, что Чёрный поднял его с постели.
— Я вчера звонил, ты сказал, что посмотришь. Нашёл?
— Ещё нет. Да она здесь точно, сейчас погляжу. Проходи в зал.
Лёня ушёл в спальню, оттуда донёсся скрежет отодвигаемой мебели. Потом хлопки складываемых друг на друга стопок книг. Потом радостный возглас:
— Нашёл!
Люминос вошёл в зал, торжественно неся перед собой чёрную коробку. В ней укрывался обёрнутый в тонкую элегантную кожу толстенький томик с золотым тиснением и надписями по-итальянски.
— Ага, спасибо. — Антон заставил себя взять книгу спокойно, а не хватать, как голодающий кусок хлеба.
— Чай будешь? — Кажется, Леонид медленно просыпался.
— Не откажусь. Холодно там, однако.
— Да уж. Сейчас. — Он ушёл в кухню наполнять и включать чайник. Вернулся, прихватив пачки с разными сортами чая и два тонких стакана в старинных подстаканниках. — Выбирай!
Антон подумал и подвинул к себе коробку с зелёным чаем с жасмином и магнолией.
— Выбрал.
Звякнул чайник, Люминос ещё раз удалился на кухню, принёс кипяток, разлил по стаканам.
— Что нового? — Он изучающе смотрел на Антона.
— Восстановил в доме систему, — свернул на бытовуху Антон. — Теперь жить можно.
— Поздравляю. Хорошо, значит, ты больше переживать не станешь.
— Да, надеюсь. Просто бальзам для нервов. — Чёрный вёл ничего не значащий разговор и внимательно изучал Леонида. И то, что он видел, почему-то ему не нравилось. Оставалось понять — почему. — У тебя всё в порядке?
— Да. — Люминос удивлённо поднял брови. — Почему ты спросил?
— Смурной ты какой-то. Тёмный.
— Не проснулся ещё. — Леонид улыбнулся прежней мягкой улыбкой. — И кошмары мучают.
— Кошмары? — Чёрный насторожился.
— Так, ерунда. Не первый раз в сновидении, разберусь.
— Слушай, если что-то серьёзное… — начал Антон, но Леонид перебил:
— Это касается только меня. Лично.
— Ладно, хорошо. — Он согласился, хотя не нашёл в ситуации ничего хорошего.
— А ты как? Восстанавливаешь магресурс? — Люминос со значением посмотрел на книгу и перевёл взгляд на Чёрного.
— Навожу порядок в доме, — осторожно ответил Антон. — И в библиотеке тоже.
— Понятно.
— Спасибо. — Антон допил чай и поднялся. — Мне пора.
Леонид проводил его до двери и пожелал удачи. Антон, с заветной книжкой в руках, поспешил домой.
Он засел в библиотеке, положил перед собой «DE MAGIA LIBER» и уставился на неё, как будто ожидал объяснений. Потом открыл, пробежался по непонятным заголовкам глав. Здесь он итальянского не знал, давно когда-то продирался через тернии со словарём, но уже ничего не мог вспомнить. «Да, — вдруг пришла мысль, — на долю восемнадцатого столетия выпало одновременно издеваться и над христианами, и над магией и в то же время приходить в восторг от проповедей Жан-Жака и чудес Калиостро. Странное было время, очередной перелом». Он полистал страницы, пока не заметил выполненную мелким витиеватым почерком надпись на полях. Его почерк? Или отметился кто-то ещё, неизвестно, скольких хозяев сменила книга, прежде чем вернулась к нему. По коже пробежали мурашки. Чёрный смотрел на разворот страницы и, казалось, чувствовал зажатое в пальцах перо, как оно скользит по бумаге, изворачивается завитушкой. Да, это его комментарий, чувства вернулись. Знание пока что заставляло себя ожидать, содержания надписи он так и не вспомнил.
— Учишься? — Матрёша склонилась над книжкой и даже не подняла голову, когда в спальню вошёл Антон.
— Книжку читаю. — Она поспешно улыбнулась ему и снова уткнулась в книгу.
— А экзамены? — Антон решил поиграть в строгого куратора.
— Так последний остался! Это уже ерунда.
