там как будто другие законы, и все на своем месте. Я так понял, весь лес близ Юнилинны принадлежал той самой фирме, интересовавшей мистера Данцигера – каждую осень его плотами сплавляли к морю на экспорт.
Отпускников в тот городок стягивало, что мух на мед. Набережная Юнилинны, по обычаю приморских курортов, была утыкана флагами. Вдоль берега выстроились миниатюрные пароходы, бегающие по озеру – а чтобы добраться до самых дальних его краев, требовались целые сутки. Работали на одних дровах – что за запах от них разносился по всему городу! На одном окоеме набережной высились руины огромного замка – и это, если подумать, была единственная настоящая достопримечательность, какую я успел посетить. Снаружи – сплошь великолепие, пусть и побитое временем, а внутри, как оказалось, какой-то театр на открытом воздухе – от них лично мне было проку не было, я ведь по-фински понимал от силы пару слов. Что-то я понимал, но длинные пьесы в стихах – дело другое. Мистера Парвиса он тоже не прельщал – ему больше нравилось сидеть на террасе кафе, глазеть на девиц. А в красоте они шведкам ни капли не уступали – разве одевались попроще. Ближе, чем так, на расстояние взгляда, я к ним не приблизился.
Еще нам попались цыгане, настоящие, как в опере – лица смуглые, глаза сверкают, одежда пестрая. Встретить их можно было по всему городу, особенно на рынке, что каждое утро протягивался вдоль всего портового района, а к полудню – пропадал подчистую. Цыгане, бывало, подходили к нам, пробовали заговорить – но быстро, сразу же, отступали, поняв, что их язык не понимают. Ни один из тех, что им был доступен – ведь по большей части, как я понял, это были русские цыгане, сбежавшие в семнадцатом году от большевиков. Если это была правда, то они стали первыми русскими, которых я узнал. Если, конечно, цыган можно считать русскими; вероятно, нет. В любом случае, с русскими вечная беда – как копнешь глубже, так и поймешь, что это кто-то другой. То украинец, то грузин, то азиат, а с тридцать девятого года туда и литовцы подключились, и латвийцы, и эстонцы. Из Хельсинки через море можно увидеть эстонский берег, но после 1939 года туда так просто не поедешь.
– Конечно, поедешь, – тихо заметил Рорт, но старик снова его проигнорировал.
– Все дни, что мы провели в Юнилинне, солнце палило вовсю, и деньки стояли жаркие. Но к вечеру обычно все затягивал туман, наступала прохлада. Туристы к туману относились подозрительно – говаривали, он с озер наползает, дело было, конечно, не в озерах. Мгла и без них бы стояла. Все, что он означал, – что завтра снова будет солнце. Элементарная метеорология.
В Юнилинне у мистера Парвиса была назначена деловая встреча с одним человеком – по сути дела, тоже торговцем недвижимостью, но у финнов это, конечно, как-то по-особому называлось. Мы отправились к нему сразу же, как устроились в гостинице и пообедали. Это был совсем молодой парень, прекрасно говоривший по-английски. Я очень удивился – экий полиглот! – и подумал, зачем оно ему. Я не верил, что он за год встречает больше двух-трех англичан, а американцы тогда Финляндию еще не открыли. Так или иначе, он хорошо знал Данцигеров, предложил нам список домов для осмотра, еще и подробный отчет на английском приложил – с кучей пометок совершенно без наших британских условностей, не пренебрежительных, но прямолинейных и информативных.
Тот день, как и большую часть последующих, мы провели за осмотром домов, но это никому не интересно. Мистер Кирконторни извинился, что не сможет нас лично сопровождать. Предложил отправить с нами помощника, мелкого клерка, как я, но мистер Парвис отказался – тот ни слова по-английски не понимал, а Парвису никогда не нравилось делить свою работу с чужаками. Маршрут мы наметили по схеме города, которую одолжил нам Кирконторни. Мистер Парвис любил блеснуть своей подкованностью в картографии – а эту карту буквально не выпускал из рук, хотя мог бы и мне доверить, как будто ему хлопот было мало тогда!
В чем пригодилась бы помощь того клерка, так это в общении с хозяевами домов. К счастью, Кирконторни сумел почти всех оповестить о нашем с мистером Парвисом приходе. Он нас назвал «британскими агентами», без объяснений, ну и, думаю, нас много кто за невесть кого принял – не обошлось без курьезов: где хозяйка стол накроет, самую чистую скатерть постелет, прибираться начнет, а где и спецом намусорят и посмотрят неодобрительно. А время у нас было ограничено, но как-то некрасиво обижать, если встречают, – вот мы и садились, смотрели, ели и пили в меру сил, всё больше выбиваясь из графика. Дело усугублялось еще и тем, что из наших хозяек мало кто говорил на английском, хотя обычно хватало пары фраз – «Присаживайтесь», «Угощайтесь», «Как скажете». Впрочем, мы как-то исхитрились обойти почти все дома по списку – хоть и не все осмотрели так тщательно, как хотели. Но зато когда наш первый рабочий день подошел к концу, мистер Парвис заметил: «Что ж, хоть на ужине немного сэкономили». И правда! – Старик тихо захихикал, и Дайсон, пользуясь случаем, подлил в его стакан.
– Нашли что-нибудь подходящее тогда? – спросил Джей, до той поры молчавший.
– Нашли. – Старик кивнул. – Данцигеры заняли тот дом, и им все понравилось, да так понравилось, что под конец глава семьи написал мистеру Парвису, как ему понравился кандидат. Даже премиальные заплатил сверх обычных издержек и комиссий – Trinkgeld [89], как он это назвал. Но знаете, я совершенно не помню то место. Мы столько домов перевидали, столько людей – любой вариант могли выбрать! Любой, кроме того, который видел один я, а мистер Парвис – в упор не замечал.
Старик замолчал. Может статься, подбирал слова, отметая те, что приходили на ум сами собой. Теперь его рассказ подошел к точке, где могла потребоваться убедительность – вместе с некоторой долей притворства.
– Что в это время делал мистер Парвис? – спросил Гамбл, пытаясь приободрить его и изгнать повисшую паузу, все так же не гнушаясь ролью въедливого дознавателя.
– Он спал, – ответил старик, и в его голосе послышались новые нотки. – Или отдыхал в своем номере – это точно.
Это случилось на другой день после нашего приезда. Как я уже говорил, мы тогда долго плутали по солнечному городу, и за все это время чего только не съели и не выпили. Мистер Парвис сказал, что желает прилечь. Я б и сам поступил также, да
