только впервые за весь наш вояж подвернулся шанс прогуляться одному. Мы с боссом договорились о времени моего возвращения, и я отправился в ту часть города, которую еще не успел повидать, – к южному берегу северного озера. Слушаете? Тот район, говорил Кирконторни, ветшал, стоял неухоженный, поэтому мы в него не заглядывали. Конечно, вид на южную сторону многое значит в Финляндии, особенно для состоятельного человека с хорошими связями – для такого, как мистер Данцигер.
К вечеру собрался уже упомянутый мною туман – густой, но стелющийся неровно: кое-где стоял пеленой, где-то с просветами, как поляны посреди чащи. Ветер его так и закручивал и сносил к озеру. Эти клубы выглядели очень странно, особенно подсвеченные солнцем; и то ли жарко было, то ли холодно, то ли все разом. Я сошел, не торопясь, к северному окоему озера – не успел там побывать, но приметил, что в конце улиц в той стороне маячит вода. Городок, как я уже сказал, по большей части обступил гряду холмов– то есть, чтобы попасть от одного озера к другому, нужно сперва карабкаться в гору, а потом с горы. Поэтому там было как бы два разных района. Гряда, к тому же, плавно сходила на нет в западном направлении – и совсем пропадала у общего на два озера плёса. Говоря «плёс», я имею в виду пролив – по нему с северного озера приходили пароходы и становились на якорь в южной городской окраине. Все это я хорошо запомнил – городок размером с Юнилинну даже начинающий землемер с одного прохода прочтет, что детскую книжку. А я там ходил целых четверо суток.
Вид у северной набережной был воистину затрапезный – дорожка вся в ухабах, что-то вроде приозерного шоссе, и дома возле, которые то ли еще ждали съемщиков, то ли просто стояли пустыми. Я заметил пару складских зданий – и теми, похоже, никто давно не пользовался. Район производил странное впечатление. Я думал, это в основном потому, что на улицах совсем не было играющих детей, как обычно в таких городах. На самом деле там вообще практически никого не было. Это место напомнило мне, как мало я знаю иностранные уклады. Но уж про ту ужасную гражданскую войну, что прошла по Финляндии считанные годы назад, я, конечно, слышал.
Но гораздо более интересный вид открывался на озеро. За треть мили от берега там был островок, весь поросший лесом. На него был закинут деревянный мосток – от того места, где я стоял, сотня-другая ярдов. У самого острова охват, думаю, где-то в полмили был, ну или слегка побольше. Говоря «поросший лесом», я, конечно, имею в виды густые заросли, дремучие, сплошные. Лес не хвойный, деревья большие, раскидистые – явная высадка, бог знает, для чего. Я сперва решил, что это заповедник, а потом пригляделся – то труба дымовая торчит, то конек крыши, то солнце в окне сверкнет. Еще кое-где виднелись остатки лодочных причалов – такие развалины, что их почти не заметно. И ни одной, собственно, лодки – хоть по всей Финляндии их полно у любого обжитого бережка.
Я решил разведывать местность, подошел к мостку – и только тогда понял, какой он обветшалый. Настил поперечный – добротный, футов шесть ширины, и по обе стороны поручни. Вот только на них руку было страшно положить – того и гляди рухнут прямо в воду; да и в настиле досок не доставало. Одному человеку – не компании, конечно, но откуда там компании взяться, – может, и можно было пройти, но эти дыры меня пугали, да и клочья тумана на мосту, и злющее течение под мостом. Место, кстати, не судоходное, хоть и впадало в плёс – мосток едва-едва поднимался над водой. Как его те островные лодки проходили в былые времена – непонятно. Я подумал, что настил этот, видимо, подтапливает нередко, вот он и страдает; сомнительная, скажем так, с инженерной точки зрения, конструкция – но высокая навесная переправа требовала немалых средств, и едва ли тот островок заслуживал подобных привилегий. А все-таки я никак не мог понять, как обитатели острова обходятся развалюхой вместо моста.
Если не заповедник – чье-нибудь частное домовладение. Пройду по мосту – и уткнусь в запертые ворота с каким-нибудь предостережением, которое и прочесть не смогу. Чего-то такого я ждал – и ничего такого не нашел. От противоположного конца моста ветвились три тропки – одна вдоль южного берега, просматриваемого, другая вдоль северного, а третья забиралась на склон островной, хоть и крутой, но типично невысокий. Кругом – ни звука, ни души, плотный туман все глушил и пробирал до костей. То ли в тот вечер он был гуще обычного, то ли островные заросли как-то его влекли – не суть важно; важно, что я как обернулся – за спиной ничего совсем не увидел, так стало мглисто, белым-бело. Я подумывал вернуться, но не находил разумной причины. Я от мистера Парвиса ушел только полчаса назад. Ну да, мост жуткий – но раз я по нему вперед прошел, значит, смогу и назад. Пока не было причин полагать, что идти обратно сейчас будет приятнее, чем после прогулки по острову. Темнеть должно было нескоро.
Я выбрал ту тропу, что шла по холму – решил, что туман облегает сильнее с берегов, а с высоты все можно будет разглядеть. Ну, «высота» – сильно сказано, от силы сотня футов, если не меньше; высоким деревьям никакой разницы. За тем лесом ничего не было видно.
Дорогу в гору всю размыло – видимо, шел дождь, – и, дойдя до верха, я почти сразу вышел к чьему-то дому; он выглядел громоздким, видимо, из-за тумана. Построен из сруба, но казался куда изысканней и причудливей всех тех домов, что повидал я в Финляндии, – причудливей во всем, от планировки до фасада. Живописно выкрашенные стены, испещренные резными узорами наличники. Но времени было немного, и ближе я его осматривать не стал. Он отчаянно нуждался в ремонте – того и гляди что-нибудь отвалится, крыльцо рассохлось, а палисадник, кажется, не убирали с войны, – еще той, первой.
Будь обстоятельства другими – я бы решил, что дом пустует, и ошибся бы. Сад защищал добротный частокол, хоть и с просветами от старости. Я заглянул в щель – и лишь у самых ворот, которые были ниже, чем изгородь, увидел женщину – немолодую, седую как лунь, в коричневом просторном платье. Она сидела с прялкой прямо в траве и работала – кажется, это была прялка,
