Этот город был чище и красивее Саллисо, он был построен для людей, а не для машин. Ким шла по кирпичному тротуару, минуя мальчиков с волосами, как у Джастина Бибера, девочек с тату и рекламные щиты с рекламой бикини «H&M». Люди здесь одевались чуть лучше, чем у нее на родине, но не намного. И было не так уж много высоких блондинок, как она ожидала.
В районе, где находилась ее школа, было много деревянных домов XVIII и XIX веков, построенных после того, как в XVIII веке русские разграбили эту деревню и изгнали большинство горожан. Ким помнила все испытания, которые перенес Пиетарсаари, от голода до коммунизма. Его сжигал британский военный флот и бомбили союзные войска во время Второй мировой войны. Загадочная земля умных детей и «Nokia», о которой она читала в Америке, сформировалась довольно недавно.
После библиотеки она пошла в кафе «Немо», одно из ее любимых. Ким приходила сюда так часто, что хозяин-англичанин прозвал ее Оклахомой. Она сделала заказ по-фински, гордясь тем, что привыкла к крепкому финскому кофе.
Пришло время идти домой. У нее не было оправданий. Ким обожала Сюзанну, свою жизнерадостную принимающую маму, но возвращаться домой было тяжело. Несмотря на все ее старания, пятилетние принимающие сестры ее невзлюбили. Они обижались на то, что их мама уделяла внимание этой незваной гостье. Им (а иногда даже самой Ким) было непонятно, зачем их мама пустила в дом еще одну дочь.
Когда Сюзанны не было рядом, девочки называли Ким tyhmä и смеялись. Ким посмотрела в словаре: это значило «глупая». Когда она садилась заниматься, они входили и стучали по клавиатуре ее ноутбука. Цифра 4 недавно совсем перестала работать. Но ее спальня была одновременно их игровой комнатой, и Ким не считала себя вправе их выгонять.
Девочки испытывали ее, как и все маленькие дети. У Ким не было младшей сестры, и она не имела понятия, как и можно ли призвать близнецов к порядку. Это были не ее дети, а она не их сестра. Она винила себя. Каждый день она снова клялась, что сумеет заставить их полюбить себя.
Финляндия во многом стала тем приключением, какого она ожидала. Она прыгала в прорубь на замерзшем озере, следуя дикой традиции, согласующейся с великолепной историей финского стоицизма. Она предвкушала тепло крошечной домашней сауны хозяев, замерзнув по пути домой. Она даже подружилась кое с кем, и не все они были школьниками, приехавшими по обмену.
Для нее самой большой трудностью было то, что она сама не очень-то менялась, – во всяком случае пока. Ким почти все время чувствовала себя неуверенно. В школе она мало общалась, а дома, желая угодить принявшей ее семье, скрывала свою неудовлетворенность. А когда неудовлетворенность в ней нарастала, она становилась тихой и мрачной. Ким сказала себе, что все дело в языковом барьере: трудно иметь собственный голос, когда ты буквально не знаешь слов. Но это ощущение казалось неприятно знакомым, как плохая привычка, которую она привезла с собой из-за океана. В самые темные часы, лежа без сна на своей двухъярусной кровати в Пиетарсаари, она думала: неужели это чувство будет преследовать ее везде?
Глава 6
Целеустремленность
В субботу Эрик вошел в переполненный автобус № 80, идущий от школы до дома. Девчонки перестали визжать при виде его, слава Эрика поблекла. Он подолгу читал «Улисса».
– Привет. Как дела?
Эрик поднял глаза. Корейская девочка с волосами до плеч, собранными под повязку, говорила на безупречном английском с американским акцентом. Он видел ее в школе Намсана и знал, что она живет в том же многоквартирном комплексе, однако не слышал ни у кого столь знакомой интонации, с тех пор как покинул Миннесоту.
– Меня зовут Дженни.
У нее был низкий голос и невозмутимое выражение лица. Но потом она улыбнулась, и все ее лицо осветилось. Эрик тоже улыбнулся.
– Откуда у тебя такой отличный английский?
Дженни засмеялась. Она объяснила, что родилась в Корее, но провела большую часть детских лет в Америке. Потом ее семья возвратилась в Корею. Корейская школа ее шокировала, и она хорошо понимала, что чувствует Эрик.
– Я не могла поверить своим глазам, увидев, как дети спят в классе, но скоро стала одной из них, – сказала она.
В США Дженни занималась плаванием и играла на виолончели. Чаще всего она ложилась спать до 10 часов. В Корее же она стала ходить в хагвоны, как и все другие дети, которых она знала, и почти каждый день ложилась заполночь. Дженни была живым подтверждением того, что ученые называют влиянием ровесника: она вела себя по-разному в зависимости от того, кто сидит рядом с ней.
– Здесь я почувствовала, что надо учиться, потому что все мои друзья делали то же самое.
Эрик проговорил с Дженни всю дорогу до дома. Он испытывал облегчение оттого, что настоящая кореянка подтвердила его мнение. Он не был белым мальчиком, который чего-то не понимал, корейская средняя школа действительно была ужасна. Они с Дженни были одного мнения.
– Дети в обеих странах одинаковые, – сказала Дженни. – Дети есть дети! Просто их по-разному воспитали. У корейских детей есть целеустремленность.
И у Дженни она теперь тоже была. Дженни была 27-й среди второклассников школы Намсан – примерно из 400 учеников. У нее были другие требования к себе самой в сравнении с теми, какими они были в США.
– Мне нужно больше заниматься. Я жалею, что мало работала в этом году, – сказала она Эрику, качая головой.
Она казалась искренне расстроенной, несмотря на свои успехи. Эрик был озадачен. Это все равно что услышать жалобы олимпийского чемпиона по плаванию, что он не в форме. Дженни входила в 10 % лучших учеников класса, но этого ей было мало. Он стал понимать, что учеба в корейской школе – это мазохизм. Дети ругали себя, чтобы заставить работать.
Как и большинство корейцев, с которыми он познакомился, Дженни многого от себя требовала и была невысокого мнения о своих результатах. Интересно, как бы она стала относиться к себе, живи она в США? Снизились бы ее стандарты до самой земли, точно так же, как они взлетели до самых звезд в Корее? Было ли это побуждение обусловлено окружением?
Дженни собиралась это выяснить. Она сказала Эрику, что на следующий год снова поедет в США, на этот раз в Нью-Джерси. Они опять переезжают.
– Я не хочу расставаться с друзьями, – сказала Дженни, и ее лицо омрачилось. – Но они завидуют тому, что я отсюда вырвусь.
География родительского подхода
Вернувшись домой, Эрик взял игру «Nintendo DS», привезенную из дома. Его младший принимающий брат стал расспрашивать Эрика об играх, в которые он играет.
– Хочешь поиграть? – предложил Эрик.
– Нет, нет, мне нельзя, – сказал тот, покачав головой.
Некоторое время тому назад мама поймала его старшего брата за игрой в «Nintendo DS» до того, как он сделал уроки, и отобрала у него игровую консоль. И это не все: она забрала «Nintendo DS» и у младшего брата. Он был совершенно не виноват, но даже спустя несколько месяцев игрушку ему не вернули. И он не знал, получит ли ее вообще когда-нибудь.
Что до учебы, то принимающую маму Эрика нельзя было не понять: тут она не шла на компромиссы. Они обязаны были усердно заниматься, особенно английским языком, и школа была важнее всего остального.
С американцем она была не столь строга, за что Эрик был ей очень благодарен. Она относилась к нему с терпением и добротой, как будто он ее обожаемый внук. С собственными же детьми обращалась так, как тренер с лучшими игроками. Ее задачей было готовить этих детей, заставлять их работать и даже штрафовать, чтобы отстоять свое мнение, но не оберегать их от нагрузки.
Из чего Эрик понял, что его принимающая мать вполне типична. Большинство корейских родителей считали себя наставниками своих детей, в то время как американские родители чаще вели себя скорее как чирлидеры. Он видел, что корейские дети очень рано сталкиваются с высокими ожиданиями, и не только в школе.
Воспитание в детях, к примеру, упорства и трудолюбия часто игнорировалось международными исследованиями образования. Собранные данные обычно касались только одной страны и в целом показывали то, чего можно ожидать: дети вовлеченных в их жизнь родителей лучше успевают и ведут себя в школе. Эта динамика в США распространяется на все возрасты, национальности и уровни дохода. Но какого рода родительское участие было важнее всего? И поступали ли родители разных стран по-разному?
Андреас Шляйкер, ученый PISA, после первого теста PISA 2000 г. заметил, что домашнее окружение школьника сильно влияет на оценки. Он решил узнать, как родные влияют на образование ребенка, и пытался убедить страны-участницы опрашивать родителей. Однако большинство руководителей стран были больше заинтересованы в традиционных рычагах образовательной политики – внутришкольных факторах, таких как затраты и величина классов, которые они могли контролировать. И это печально, поскольку родители тоже могут контролировать многое, знай они, что делать.
