Ознакомительная версия.
Последние – одна из самых необычных разновидностей муравьев. Они способны совершать немало удивительного. Например, обгрызают листья и переносят их кусочки в муравейник, а затем хранят в специальных камерах. Там на этих листьях начинает расти особый грибок, являющийся источником пищи для всей колонии. Муравьи культивируют его – разводят, перенося рассаду на все новые листья. Они подкармливают грибки капельками своих выделений и сохраняют посадки в чистоте, удаляя вредоносные споры других грибов. Кроме того, муравьи выделяют особый секрет, содержащий антибиотики, – чтобы сдерживать рост враждебных микроорганизмов. Эти насекомые выращивают продукты для своего питания, как на ферме, – вместо того, чтобы добывать их вне муравейника. Численность колонии муравьев-листорезов может достигать миллионов особей. В одной из них, обнаруженной в Бразилии, имелось 1920 камер, 293 из которых предназначались для выращивания питательных грибков. В процессе строительства колонии муравьи перетащили на ее поверхность 40 тонн земли.
Что за умницы эти муравьи-листорезы! Так может воскликнуть кто-то непосвященный. Однако отдельные муравьи, включая их царицу, имеют очень, очень скромные мозги. Ум этих насекомых реализуется не на индивидуальном, а на коллективном уровне. И, подобно нервным клеткам, муравьи имеют свои специализации. У них есть несколько так называемых каст, каждая из которых выполняет свою функцию. Есть защитники, работники, есть ответственные за продолжение рода. Представители каждой касты следуют очень простым правилам. Когда фуражиры находят пищу, они выделяют немного феромонов, помечая таким образом дорогу обратно в муравейник. Другие муравьи по этому следу находят отмеченное место. И, в свою очередь, тоже метят феромонами следы. Запах усиливается и привлекает новых муравьев. Через некоторое время возникает «хайвей», по которому вперед и назад взволнованно снуют фуражиры. Они ни о чем постороннем не думают, а просто доставляют съестные припасы в свой общий дом – колония протягивает к еде искусственную «третью руку», если угодно. Когда запас найденной пищи заканчивается, возвращающиеся муравьи прекращают выделять феромоны. Следы их запаха рассеиваются, и «третья рука» исчезает.
Отдельно взятый муравей недостаточно разумен, чтобы выработать собственный «план по добыванию пищи». Все, на что способна одна муравьиная особь, это следовать простым правилам. Однако совокупность последних рождает сознательное поведение. Можно сказать, что колония ищет и находит пропитание, доставляя пищу в муравейник, а затем отправляясь на новые поиски. Другие правила не менее полезны и нужны. Если муравей встречает другого муравья с запахом одного и того же муравейника, то оба начинают сотрудничать или же просто продолжают заниматься каждый своим делом. Но если запах указывает на другой муравейник, насекомые вступают в схватку. То есть колонии воюют друг с другом, выступая в роли конкурентов за доминирующее положение в экосистеме. И вновь простые правила обусловливают существование сложной модели поведения.
Биологи Е. Вильсон и Б. Хельдоблер (E. O. Wilson, Bert Hölldobler) называют колонии муравьев сверхорганизмами (superorganisms). Эти ученые предлагают любопытную таблицу, в которой сопоставлены сходные черты млекопитающих и колоний муравьев. Я привожу таблицу ниже, немного упростив ее.
Принимая во внимание то, как отчетливо просматриваются указанные выше параллели, есть все основания утверждать: колонии муравьев не менее разумны, чем низшие млекопитающие. Они обладают сознанием, хотя и не самосознанием. Как сознательные существа, они фантастически успешны в своей жизнедеятельности. И в масштабах планеты обладают не меньшей биомассой, чем человек.
Интернет: объединение работников-альтруистов?
Только 2 % насекомых смогли выйти в своем развитии на уровень сверхорганизмов, и наиболее яркие примеры – муравьи и пчелы. Как им это удалось? И в состоянии ли мы, люди в связке с Интернетом, совершить равнозначный подъем?
Е. Вильсон и Б. Хельдоблер предполагают, что муравьи смогли подняться до такого уровня тогда, когда в процессе эволюции у них появилась каста работников, ставших своего рода альтруистами, не участвующими в продолжении рода. Неспособные к размножению особи заботятся о яйцах, которые откладывает царица, ухаживают за ними и охраняют колонию от проникновения захватчиков. Как странно в данном случае проявляет себя бесплодие! Считается нормальным, когда живые существа ведут борьбу за возможность оставить потомство, что и определяет их личную «повестку дня», а также выделяет из группы. Однако стерильные рабочие муравьи не имеют личной программы действий, поскольку бесплодны. Обслуживая свою царицу, они дают ей возможность отложить больше яиц, чем в других условиях. И они готовы к смертельной схватке при защите своей колонии. Рабочие муравьи проявляют настолько альтруистическое поведение – весьма необычное, однако очень выгодное для всего муравейника, – что Вильсон и Хельдоблер полагают: эта каста становится ключевым элементом, позволяющим колонии достичь статуса сверхорганизма. Последняя требует от этих муравьев именно такой эволюции – и подобное развитие обеспечивает выход на более высокий уровень существования всего рода.
Что, если Интернет займет в нашем обществе то же место, которое отведено в муравейнике рабочей касте, и альтруистическая модель поведения станет его основой? Он не обладает собственной репродуктивной функцией, зато может осуществлять в наших интересах множество других. Более того, Интернет – это как будто воплощение класса стерильных работников, которые, в целом, очень многосторонни. Компьютеры способны хранить и выполнять значительно больше реализующих различное поведение программ, чем муравьи. Возможно, подобно тому, как работники-альтруисты позволили муравьям обрести коллективное сознание, Интернет побудит людей совершить рывок к… назовем его так, сверхсознанию ? И, подчеркнем еще раз, физическое слияние с Интернетом, вероятно, только ускорит появление такого сверхсознания.
Попробуем расширить область аналогии, предложенной Вильсоном и Хельдоблером, распространив ее на то, что я назвал бы гиперорганизмом ( hyperorganism), объединяющим в себе новые существа, которые, возможно, появятся в будущем.
Как мы узнаем, что Гиперорганизм появился?
Возможно, мы и не сможем этого узнать – по определению. Клетка ведь не знает целей, которыми руководствуется животное. Нейрон не в состоянии вместить все мысли мозга. Однако мы не можем оставить без рассмотрения те новые явления, которые нельзя объяснить, опираясь только на то, что нам уже известно. Например, сегодня мы можем ясно и рационально объяснить биржевые крахи прошлого. В 1987 году он был вызван тем, что компьютеры принялись бессмысленно множить торговые операции лишь потому, что каждый из них включался в эту деятельность и начинал торговать, торговать, торговать. Кризис 2008 года уместнее связывать с человеческим поведением: необеспеченный кредит для приобретения жилья привел к надуванию пузыря на рынке недвижимости. Однако если некий кризис случился, но не получил ясных объяснений подобного рода, мы должны поинтересоваться: не вызван ли он тем, что сложности могли возникнуть у кого-то на более высоком уровне [185] ?
Еще один пример. Эволюционный прорыв, связанный с рождением речи, был заметным шагом вперед, однако ее появление обернулось и возникновением новой болезни – шизофрении. Считается, что мнимые голоса, которые слышатся больному, обусловлены неспособностью мозга отличить собственную внутреннюю речь от того, что говорят окружающие. Это единственное в своем роде заболевание ума, который обладает самосознанием и пользуется языком. Тим Кроу (Tim Crow), психиатр из Оксфорда, пишет, что «шизофрения – это цена, которую гомо сапиенс платит за возможность говорить» [186] . Эволюционный прогресс вовсе не означает, что виды начинают жить без проблем. Напротив, это помогает разрешить некоторые из существующих проблем, хотя и порождает новые и более сложные.
Шимпанзе могут переживать состояние невроза, однако их мозг все же недостаточно сложен, чтобы дело доходило до шизофрении. Вот представьте себе для полноты аргументации. Доктора, следящие за здоровьем шимпанзе, сгрудились вокруг одной из них, поскольку обезьяна чудесным образом заговорила на человеческом языке, но, к несчастью, в процессе обретения дара речи сделалась шизофреничкой. Врачи не в состоянии понять, что же именно она пытается сказать. И у них нет определенной концепции обезьяньего языка. Однако они ясно понимают: какой бы странной ни казалась эта новая болезнь их подопечной, ничего подобного они прежде не видели.
Ознакомительная версия.
