Ознакомительная версия.
Если ты запутался в себе и болеешь отчаянием, то ничего не пытайся подавить в себе. Не жди помощи времени, не ищи человека-спасителя, не жалуйся на судьбу. Лучше встань на ноги и начни помогать окружающим.
Для этого не нужно ехать в Африку или мыть полы ашрама в Индии. Начни с бедной семьи, в которой болеет ребенок. Или передай корм в приют бездомным животным. Купи продуктов для бабушки-соседки. Все большое начинается с маленьких шагов. Болеющая душа исцеляется благими поступками – не сразу, а со временем. Те, кто страдает на мягком домашнем диване, счастья не находят.
Каждый день по доброму поступку – пусть это станет нашей привычкой. Со временем она превратится в миссию. Помочь пожилому человеку перейти дорогу, подарить игрушку соседскому мальчугану, налить воды бездомному животному, сказать доброе слово ближнему, поддержать того, кто проходит испытание, и сказать важное – «я рядом».
Любить
Это и есть тот самый смысл жизни, который почему-то миллионы людей до сих пор разыскивают. Именно любить, а не быть любимым. Мы становимся богаче только тогда, когда отдаем. Когда человек живет только для себя, только для ублажения собственных потребностей, он быстро разочаровывается в жизни. Если в каждом прожитом дне есть хотя бы один поступок не «для себя», то, значит, он прожит не зря.
Многие воспринимают слово «любить» как чувства, которые испытываешь к одному-единственному человеку. «Я безумно люблю его. Я всю себя отдаю ему, а он этого не ценит!» Простите, но это не любовь. Это эгоизм с элементами привязанности. Человек, осознавший всю ценность чувства любви в себе, не может отдавать ее одному человеку, а тем более с ожиданиями.
Я волнуюсь за тех, кто привязался к одному человеку и называет эту болезнь «любовью». Это как ходить по острию ножа: одно неверное движение, малейший ветер перемен – и все рухнет. Ведь тот, без которого «я не могу», непременно уйдет – это закон жизни. И что тогда? Потеряешь себя?..
Важно научиться любить бескорыстно – «за то, что он есть», «за все хорошее, что между нами было». Важно благодарить вслух и мысленно за чудесные дни; научиться отпускать без упреков, страданий, мести – это уничтожает отправителя, а не получателя.
Если мы умеем любить без ожидания ответа, улыбаться воспоминаниям и не плакать слезами тоски – значит, счастье уже живет в нас. Значит, скоро обязательно появится тот, кто протянет нам руку, обнимет, и мы вместе пойдем по новому пути.
Любовь к себе тесно переплетается с любовью к окружающему миру. Делитесь душевным богатством, но при этом берегите себя. Не надо быть отрешенным монахом, губящим себя во имя мира. Суть в балансе.
Любовь – это не поток, направленный в одно русло. Любовь заключается в совокупности бескорыстных чувств к себе, миру.
Пусть этой любви в наших сердцах будет как можно больше!
Рассказы
о еде и не только
Родину невозможно унести, можно унести только тоску.
Если бы родину можно было перетаскивать с собой, как мешок, то цена ей была бы грош.
Чингиз Айтматов
Нам нужно обманывать. Почему? Да чтобы обмануться самим. Чтобы наш самообман больше походил на правду. И такое даже получается, особенно когда правду о себе знаешь только ты сам.
Великая человеческая блажь – самообман. Он живет в каждом из нас. И в жизни каждого из нас он хотя бы раз разбивался о стену действительности. Именно действительности, а не своего о ней представления, которое может долго нас морочить. А вот действительность – она существует, живет самостоятельно, и ее надолго не заглушить. Все равно прорвется. Моя действительность прорвалась после двенадцати лет самообмана…
Долго пытался ее забыть. Но все равно думал о ней чаще, чем о той, в объятиях которой хотел забыться. В итоге я понял, что все ограничения, которые мы ставим себе, – это лишь попытка оправдать себя, свою нерешительность.
Сейчас могу признаться: мне ее не хватало.
* * *
Ночь перед вылетом не мог заснуть. Закрывал глаза и видел океан. Тот самый океан, что за окнами моей маленькой съемной квартирки. Я запер ставни, задвинул занавески и включил кондиционер. Только бы не слышать Друга. Бесполезно.
Да, океан стал моим Другом. Это не сентиментальное сравнение. Это правда человека, приехавшего в город, где зима девять месяцев в году, а остальные три – краткосрочная передышка с проблесками солнца. Я выбрал его потому, что он не похож на тот, который я покинул.
Единственная схожесть заключалась в океане, – в городе моего Начала было море. Однако с годами я понял, что океан и море можно сравнивать разве что по составу. В остальном это два разных характера (для меня они как люди). Чем-то похожие между собой, ну, например, цветом волос или сросшимися бровями. А так – совершенно противоположные друг другу.
В океане нет романтичной меланхоличности.
Океан по характеру мне напоминал кубинку Зоэ. На улице Зеленого дыма она торговала углем и керосином, их раз в неделю из деревни привозил ее сын Алехо. Так пожилая мать помогала детям. А еще Зоэ ночами ткала из льняных ниток рубашки, бурча под нос ругательства в адрес покойного мужа, с которым попала в аварию и лишилась правой ноги.
Я приходил к Зоэ за керосином. Мы со временем разболтались, хотя по натуре она была угрюмой, жесткой.
«Знаешь ли ты, чего не хватает теперешним девушкам? Свободы. Да, не удивляйся. Свобода – это не задницу напоказ выставить и переспать с тем, кого захотела. Свобода женщины – это доверять своему сердцу. Не подчиняться расчетливости разума, а верить сердцу. Многие из них умрут с сожалением на сухих губах, уж поверь старой бензоколонке Зоэ! Они будут жалеть, что когда-то выбирали достаток и перспективу, а не любовь. О чем угодно можно пожалеть в жизни, только не о любви».
В Зоэ, как и в океане, была стойкость и зрелость. Честная, битая временем зрелость женщины, всю жизнь любившей одного мужчину.
* * *
Я прожил без нее больше десяти лет. Не много и не мало. Но вполне достаточно для того, чтобы осознать, что это останется во мне навсегда. Первая любовь ведь. Она до последнего дня с нами. С нее начинается смелость, которая понуждает отдавать самого себя. Бескорыстно. И даже без мыслей вроде: «А нужно ли вообще этому человеку мое и от меня?»
Я покинул ее не из-за того, что разлюбил. Настоящая любовь не проходит. Она со временем перерастает в нечто другое, и точно не в ненависть, – в воспоминание, благодарность или просто в улыбку.
Я уехал из-за того, что мое чувство не получало такого же ответа, а порою вообще ответа, – сплошное безразличие. Лучше уж ненависть, резкость, всплеск гнева, но только не безразличие. Но если бы меня спросили, какой должен быть ответ, я бы не смог объяснить. Это возможно лишь почувствовать. Больше никак.
Любовь не поддается объяснению. Даже если попытаетесь объяснить, то вас просто-напросто не поймут, но не скажут этого вслух и про себя решат: «Вот бы мне такие заботы…»
Я ходил по тем самым улицам, где долгие годы одним взглядом выражал восхищение, говорил, как сильно люблю ее, дорожу ею, и понимал, что она – рядом со мной, но не моя. В ее чувствах ко мне ничего не было, кроме вежливого приятия. Я был как иностранец – вроде язык родной, знакомый, но мало кого понимал. Зато понимал, что у меня уже другая жизнь в другом месте. Оставалось только добраться до нового адреса.
А потом вокруг появилось много людей, одной с нами крови, которые вдруг стали делить людей и отношения с ними по каким-то нелепым признакам – по национальности, вероисповеданию и материальному достатку.
Спустя полгода меня забрали в армию. Еще через год я вернулся со службы с той же тоской в сердце. Вернулся на те самые улицы, где был счастлив. Стучался в двери воспоминаний, пытался разглядеть то, чем когда-то восхищался, и понял, что… надо уезжать. Подальше отсюда. Иначе еще немного – и я задохнусь. В собственных чувствах.
Уехал. Не обвиняя ее в чем-либо. Это не было поражением. Это было спасением или, скорее, отсрочкой. Для того, чтобы снова вернуться к ней. Уж без ожиданий, от которых одни неприятности.
А еще для того, чтобы сказать, что я все еще люблю ее. Так же сильно, но уже не испепеляюще и совсем не больно.
* * *
У меня не было родителей. Семьей для меня была бабушка Шафига. И сейчас, когда я прошел паспортный контроль и скоро окажусь в самолете, я вспоминаю бабушку Шафигу. Нене. Я ее так называл. Моя любовь к нене была почти такой же сильной привязанностью…
Она работала поваром. Готовила в семье «большого человека», как тогда говорили наши соседи. На что она отвечала: «Лучше бы вы их так называли из-за больших сердец, а не кошельков». «Большой человек» уважал бабушку за то, что она великолепно готовила национальное блюдо под названием «Три сестры». Три вида овощей: баклажан, зеленый перец и помидоры – начинялись фаршем из смеси баранины и говядины с добавлением мелконарезанной мяты и базилика. Фаршированные овощи предварительно чуть обжариваются на сливочном масле, затем их тесно укладывают в чугунной сковороде и тушат под закрытой крышкой.
Ознакомительная версия.
