— Не горячись, не горячись, дозволь повести, потом и подсекай, — дает он совет. — На что ловишь-то?
— На хлеб.
— Э-э, браток, ничего не выйдет, — сокрушенно разводит руки незнакомец. — Это она раньше на хлеб брала, сейчас хитрая стала. Разгонится, носом его сшибет — вот тебе и все. Сейчас на шитика надо.
На, возьми несколько, — достает из-под куста консервную банку, наполненную водой. — Вчерась оставил, целехоньки, должно быть.
Шитиком в наших краях называют ручейника. Добывать его нехитрое дело опустил с вечера в воду ветку, утром, глядишь — несколько черненьких палочек пристанет. С виду палочки, на самом деле панцири, которыми охраняет себя ручейник от речных хищников. Расколупаешь панцирь, под ним — нежный белый червячок. Насаживать его надо аккуратно, под нижнюю часть черненькой твердой головки. Тогда ручейник останется естественно упругим, будет шевелиться в воде.
Беру от незнакомца несколько, насаживаю одного, забрасываю. Следует мгновенная поклевка, подсекаю, но опять безуспешно.
— Не горячись, не горячись, — утешительно повторяет мужчина.
Наконец повезло, ощущаю на крючке тяжесть. Не то чтобы тяжело тащить, но все же… Увы, попалась не плотвица «от четырехсот до шестисот» средненький елечик. Говорят, их очень мало осталось в реке после того, как выпустили «какую-то химию».
— Хулигашка, — комментирует мужчина, покуривая. — Ельцы-то нахальнее, чем плотва, нажористее.
Но как смеркаться начнет, перестанут. — С этими словами исчезает в зарослях.
Наплывают полегоньку сумерки, а вместе с ними тишина, в которой каждый звук далеко слышен. Мычат коровы на окраине городка, побрехивают собаки, доносится музыка с танцплощадки. Я не спускаю глаз с поплавка. Он невозмутимо спокоен. Почему не клюет, почему? Там, в черной глубине, словно услышаны в сей миг импульсы моей души. Точно угадываю время подсечки. Удочка изгибается дугой, в пылу азарта забываю об осторожности, верхняя часть лески зависает на суку. И тогда вскакиваю в воду, зачерпывая ее в сапоги, лихорадочно тащу рыбину на берег прямо за леску. Крупная, с золотистым отливом и крупной чешуей плотвица судорожно глотает воздух на сыром от росы песке. Бросаю ее дрожащими от волнения руками в подсачек. Совсем стемнело, когда, обжигая крапивой щеки, выбираюсь из кустов, бреду набитой тропинкой к дому. Ага, вспыхивает у воды огонек сигареты, узнаю по светлой шляпе мужчину, который давал мне доброжелательные советы.
— Ну как?
Он молча поднимает подсачек, в нем четыре крупные плотвицы.
— Раньше ловил, где ты, — говорит. — Там оно складнее будет, но и тут вроде ничего. Ну, а у тебя? — интересуется.
В подсачке у меня тоже четыре плотвицы и еще маленький елец.
— Нормалек, — вспоминаю понравившееся слово, услышанное от Николая.
— Я ж говорил, на шитика ловчей, браток, продолжает незнакомец. — Человек хитреет и рыба тоже…
У самого дома обламываю несколько веток от ивового деревца, опускаю в воду. Знаю: утром понадобятся шитики, чтобы получился «нормалек».
Возвращался рейсовым сережинским автобусом из леса. Грибников среди пассажиров большинство. Корзины полны подосиновиков, волнушек, черных груздей. Впрочем, не все испытывали удачу в лесу. На стеклинских росстанях подсели двое со спиннингами. Плотные, прокуренные, с обветренными лицами мужики, производили впечатление бывалых рыболовов. Интересуюсь, как ловилось.
— На перетягах трех язей зацепили, — говорит один. — По кило и больше.
Ближние попутчики включаются в разговор:
— Разве язей на спинниг ловят?
— Ловят, ежели на донку…
— Ежели на донку, то оно, конечно…
— А перетяг — это как? Это кто кого перетянет, да?
Рыбаки с саркастической улыбкой переглядываются, не участвуя в разговоре и, несомненно, ощущая свое психологическое превосходство. Они знают, что такое перетяг. К тому же им повезло.
Я тоже знаю, что такое перетяг. Это ловля верховой рыбы на реке вдвоем. Один со спиннингом — на левом берегу, другой, тоже со спиннингом на правом. Катушки соединены единой леской, протянувшейся над водой, на ней несколько поводков с наживкой. Обычно кузнечики или стрекозки. Перетяг хорошо особенно на песчаных и галечных перекатах, в устьях рек, где любят обитать язи и голавли. Как правило, один из рыбаков наиболее активен, играет поводками, чтобы наживка то касалась воды, то поднималась. Он же делает подсечки, а напарник лишь отпускает или подтягивает по необходимости леску, меняет наживку, снимает рыбу — т. е. выполняет черновую работу. Чтобы никому не обидно и в равной мере испытать вдохновение, роль «игрока» и «подсекальщика» лучше выполнять по очереди.
Ныне перетяг в здешних местах не в моде — рыбы стало мешьше. Случается, на двинских порогах ни одной не поймаешь. К тому же берега заросли — вымочишься в воде, исцарапаешь лицо и руки… Мой совет — хочется испробовать перетяг в деле, не искушайте судьбу, выбирайте или чистое и высокое местечко за деревушкой Ерохино на Западной Двине, или речку Волкоту возле деревни Семчинки, что в Пеновском районе. Год назад на Волкоте нам повезло.
…Солнце проклюнулось. Холодные лучи его сочатся между стволов деревьев, серебря росу на лугу. Рыба начала играть, мы с напарником художником Валовым изготовились «к бою». Леревожу его, никогда прежде не ловившего, на перетяг, на лодке на противоположный берег! Поднимаемся вверх по реке, туда, где Волкота вытекает из Тороповского озера. В устье часто играет крупная рыба, но ловить ее на удочку — бесполезное дело. Будет поклевывать плюха, окушки, плотва, а язи… язи гуляют возле поплавка и не клюют. Слишком осторожный у них нрав.
Играем поводками, насадку обдирает уклейка. Нескольких поймали, но это такая мелочовка — разве что коту. Мой приятель и от этого в восторге.
— Погоди, подсеку, — просит он.
Я не возражаю, мелочь ловить не хочется. Уходить, однако, не спешим, Неискушенный впадет в раздражение, начнет суетиться в поисках более удачливого места, вымотается, снасти оборвет и поедет домой без улова. Но я знаю, научен горьким опытом: спешить не следует.
Солнце осторожно поднимается над лесом, становится жарче, и в это мгновение чувствую: на реке происходят перемены. Ага, забулькала, завихрилась вода там, где касаются поверхности насаженные на крючки кузнечики. Мой напарник, заметив это, весь внимание. Вот дзенькнуло сильно по одному поводку, крючок на нем голый. Спустя несколько секунд поклевка повторилась, другой поводок утопило в воду, повело. Валов, как и договаривались, делает подсечку, и язек граммов на триста, играя серебристыми боками на солнце, двигается вместе с леской к берегу. Это уже кое-что по сравнению с десятком худосочных, костистых уклеек.
Валов, пока я насаживаю кузнечиков, курит, потом истово крутит катушку, выводя поводки на центр речки. Теперь «играю» я. Поклевка следует сразу на два крючка, две плотвицы становятся нашей добычей.
— Странно, почему плотва берет, как верховая рыба? — удивляется Валов.
Что удивительного? Бывает, окунище хватит на перетяг или даже небольшая щучка. Но где язи? Мы настойчиво «играем» насадкой, однако проходит около часа, прежде чем леску сотрясает резкий рывок крупной рыбы. Поводок почти до основания уходит в глубину. Делаю подсечку, но поводок остается в воде — большая рыбина терзает его, испытывая на прочность, ходит кругами.
— Тяни! Чего медлишь?! — орет благим матом с другого берега напарник.
Я не медлю, тащу. Черт возьми! Вдруг леска идет ходко, легко выпрямляется над водой. Поводок, на котором сидел язь, болтается без крючка. С досады мы с Валовым бросаем спиннинги, высмаливаем по «Беломорине», уже без настроения привязываю крючок на злополучный поводок. Продолжаем ловить без особой надежды. Но вновь мощно клюет, поводок стремительно уходит в сторону. Я лихорадочно кручу катушку, стараясь ни на мгновение не дать рыбе свободного хода. Ведь я знаю, почему ушел предыдущий язь: дал послабление, сделал секундный перерыв, этого было достаточно, чтобы язь оборвал леску.
Соображаю, как же мне протащить добычу сквозь прибрежные водоросли. Они явно создают фактор риска. Поводок влетает в траву, внутри у меня холодеет. Язь запутывает леску в осоке. Я не выдерживаю, кидаюсь в воду, подбираюсь к поводку — там мне уже по горло, беру леску в руку, подтягиваю осторожно к себе. Нет, рыба не сошла, она еще здесь, удача еще возможна. Приподнимаю леску, пытаясь выпростать поводок из воды, чтобы язь хватанул воздуху и ослаб, но… вновь проклятая, необычайная легкость ощущается в леске. Язь уходит. Огромный, килограмма на два. Уходит под самым носом. Я едва не плачу. Валов бессильно падает на спину, в отчаянии трясет ногами.
Вылезаю на берег, весь мокрый. Привязываю новый крючок заместо оборванного, насаживаю кузнечика, размышляя: поводки-то слабоваты, надо леску ноль три заменить на более толстую.
