Как ни грустно говорить, но фильм «Непрощённая» не прибавил Одри славы. Хьюстон признал, что виноват в этом он сам. Режиссер надеялся из приключенческой истории о ковбоях и индейцах сделать аллегорию современных проблем урбанистической Америки. Ему показалось, что, если индейская девушка в исполнении Одри будет восприниматься как человек, отверженный из-за своего цвета кожи, тогда племенные войны в фильме станут отражением расовых проблем в современной Америке. Хьюстон не сумел воплотить эту концепцию. Отзывы о фильме подтвердили, что Хьюстон не справился с задачей, которую перед собой ставил. «Масштабная и мастерская попытка…» – начал свою рецензию журнал «Тайм». Но это была подслащенная пилюля… Вместо того, чтобы создать крестьянскую эпопею, разновидность героического повествования, Хьюстон выпускает в свет претенциозный эрзац фольклора. Несмотря на то, что высокие скулы Одри и eё большие ясные глаза, возможно, и воспринимались как свидетельство eё индейского происхождения, но в целом она выглядела воспитанной и образованной девушкой из хорошей семьи, а eё английское произношение было слишком правильным для грубоватых обитателей тех мест.
Одри не затаила никакой обиды на Хьюстона из-за плохих отзывов и несчастного случая. Примерно через год после завершения съемок она добавила постскриптум к письму, направленному к Хьюстону: «Не читали ли вы в последнее время интересных сценариев, в которых была бы маленькая роль для девушки, умеющей падать с лошадей?»
Настоящие, очень тяжелые переживания начались у Одри после того, как они с Мелом вернулись в Швейцарию. В мае 1959 года eё срочно отвезли в больницу в Люцерне, где у нeё случился выкидыш, хотя специалисты уверяли, что роды будут нормальными, и Одри уже начала вязать детские вещи: «и голубые и розовые не всякий случай».
Ее привезли из больницы домой в Бургеншток в состоянии глубокого отчаяния. Она жалобным голосом то и дело повторяла: «Не могу понять, почему у меня нет детей».
В Голливуде это известие встретили с сочувствием, к которому примешивались прагматические соображения. «Это означает, что Альфред Хичкок сможет продолжить работу над „Без залога за судью“, которую он отложил, узнав, что Одри ждет ребенка», – писала Хедда Хоппер. На самом же деле это означало прямо противоположное.
Отдыхая в Бургенштоке, Одри впервые внимательно прочитала завершенный сценарий фильма Хичкока. Потрясенная недавней потерей ребенка, она отреагировала на прочитанное с откровенным ужасом. Ее героиню должны были изнасиловать в лондонском парке. Она бы и в добром здравии не смогла принять этот эпизод. Сама мысль о том, что ей придется терпеть насилие, заставляла eё содрогаться. Одри, видя такие сцены на экране, зажмуривалась и вся сжималась от страха. Однажды на премьере фильма, где была похожая сцена изнасилования, она чуть было не упала в обморок и покинула зрительный зал. Она не хотела играть эту роль и решила, что не будет этого делать ни при каких обстоятельствах. Но контракт с Хичкоком уже подписан! Ему очень не хотелось отказываться от звезды и от того наслаждения, которое он получил бы, пропустив eё через свою «мясорубку» Его решимость удержать Одри укрепилась после премьеры «Истории монахини» в Нью-Йорке в июне 1959 года, вновь поставившей Одри в первые ряды коммерчески выгодных звезд. Хичкок злился, что из-за успеха «Истории монахини» пришлось отложить премьеру его нового фильма «North by North-west» в том же кинотеатре.
Был только один выход из этой ситуации, позволявший Одри избежать судебного иска, – снова забеременеть. И она не преминула к нему прибегнуть. Даже Хичкок не мог бы принудить беременную женщину продолжать работу над фильмом, в котором она должна будет изображать тяжелые страдания и испытывать довольно грубое обращение. Он был вне себя от гнева. Срок беременности, потом – после рождения ребенка – отпуск неопределенной продолжительности – все это исключало участие Одри в фильме. В раздражении Хичкок разорвал контракт, навсегда затаив злобу на актрису, считая eё беременность предлогом для разрыва их соглашения.
Мел поехал в Италию, потом во Францию и принял участие в съемках двух фильмов ужасов: «Кровь и розы» и «Руки Орлака». Одри же осталась в их швейцарском домике. На сей раз она ничего не вязала из суеверного страха. Но тем не менее признавалась: «Не проходит ни одного мгновения без того, чтобы я не думала о малыше. Я подобна женщине, заточенной в монастыре и считающей часы до своего освобождения». Но час снова пробил до срока.
17 января 1960 года около полудня она родила мальчика в родильном отделении муниципальной клиники Люцерна, куда ей посоветовал перебраться Генри Роджерс, чтобы избежать встреч с пресловутыми «папарацци» и репортерами. Мальчику дали имя Шон, что означало «Дар божий».
«Дайте мне на него посмотреть, сейчас же дайте мне на него посмотреть», – потребовала Одри. Мел в белом халате стоял рядом с кроватью, а она поворачивала младенца и так, и этак, рассматривая его со всех сторон: «С ним все в порядке? С ним все в порядке?» С ним все было в полном порядке, и слабая улыбка удовлетворения наконец появилась у нeё на лице.
Два месяца спустя в той же часовне в Бургенштоке, где они с Мелом венчались, крестили Шона. Но он уже был до того неофициально «крещен» своей матерью и получил имя «Пух» в честь медвежонка в рассказах А. Милна. (Ему приходилось мириться с этим прозвищем на протяжении многих лет.) Он получил двойное швейцарско-американское гражданство, хотя присутствовавший при крещении посол США попытался подчеркнуть приоритет Америки, вставив в кулачок ребенка миниатюрный флаг Соединенных Штатов и протянув сияющей маме американский паспорт eё первенца.
ДЕВУШКА, КОТОРАЯ ПРИШЛА К ЗАВТРАКУ
«Парамаунт» уже не скрывал раздражения от того, что Одри жила в Швейцарии и, упиваясь материнством, все eщё отвергала предложенные сценарии. Но она eщё «была должна» студии три фильма. И «Парамаунт» не преминул уведомить, что ей нечего и думать о сотрудничестве с другими компаниями до тех пор, пока не будут выполнены условия контракта.
В начале I960 года Одри поехала вместе с Мелом в Рим, где готовились съемки фильма о вампирах под названием «Кровь и розы»; это была eё первая поездка за границу после рождения Шона. Здесь актриса позировала Сесилю Битону. «Она утратила свой облик эльфа, – отметил Битон, – но зато приобрела красоту зрелой женщины».
«Зрелая женщина» вскоре получила и новое предложение – роль в киноверсии повести Трумена Капоте «Завтрак у Тиффани». Фильм должен был сниматься на студии «Парамаунт». Участие в кинокартине приближало день, когда Одри погасит «долги» «Парамаунту». Но возникло и cepьёзное препятствие. Героиня фильма Холли Гоулайтли была женщиной – мягко говоря – сомнительного сорта. В eё гардеробе было «рабочее платье», короткое, черного цвета, и другое – повседневное. Это говорило об источнике eё существования: большая часть «работы» выполнялась по ночам. Если бы Одри согласилась на роль, ей пришлось бы сменить свой имидж и создавать образ девушки по вызову. Курт Фрингс во время беседы с Одри о сценарии называл героиню повести «эта дамочка». «Ну, что ж, это звучит несколько лучше», – сказала Одри. «Вам заплатят за нeё 750 тысяч долларов, – заметил eё агент и добавил: – А это, я думаю, звучит совсем хорошо».
Одри предстояло играть «дамочку» без предрассудков, которая могла развернуть свой спальный мешок в любом месте, чаще всего там, где больше народа. Она жила без всяких нравственных принципов. В «Завтраке у Тиффани» главным покровителем Холли является гангстер, отбывающий срок в тюрьме Синг-Синг. Другим источником доходов стали «гардеробные чаевые», которые ей «дают» несколько джентльменов, соблазненных ею и покинутых без предоставления уже оплаченных услуг. Она отбрасывает любые обязательства с такой же беззаботностью, с какой бросила мужа, приемных детей и свой родной маленький городок ради пестрых утех Нью-Йорка. Короче говоря, Холли Гоулайтли – хищница, которая притворяется милой кошечкой. Это – бродяжка, считающая себя свободной женщиной, скрывающая за юмором глубокий духовный разлад. Одри была совсем не уверена, что ей понравился этот персонаж.
Оглядываясь назад, не совсем понимаешь, почему образ Холли Гоулайтли вызывал у нeё какие-то сомнения. Она же понимала, что ей нужен фильм, который ускорит eё переход к героям с новым взглядом на нравственность, созвучным растущей вседозволенности 60-х годов. Одри попыталась найти основание для мило-порочных нравов Холли Гоулайтли в воспоминаниях о собственных годах полунищенского существования в Лондоне, когда она начинала в ночных клубах и кабаре. «Она утратила жизненные основы. Была совершенно растеряна. Но продолжала притворяться с тем же упорством, что и я. И у нeё была своя яркая индивидуальность, – напомнила Одри интервьюеру Генри Грису. Потом она добавила: – Которая выражалась в полном отсутствии определенной индивидуальности».
