Все, работавшие над фильмом, стремились к абсолютному совершенству. А Рекс Харрисон прилагал невероятные усилия, отрабатывая свои сцены, чем причинял постоянное беспокойство окружающим. Число дублей возрастало до бесконечности. Это было неудобно для Одри, и, вероятно, именно поэтому в первых эпизодах она играет с математической точностью, а не с характерной для нeё спонтанностью. Баронесса ван Хеемстра сказала Битону, что eё дочь «живет на нервах».
Она только что завершила съемки эпизода песней «Это будет прекрасно!» под предварительно сделанную запись. Съемки шли на закрытой площадке, куда не допускались никакие посетители, кроме Мела Феррера. Кьюкор пригласил Одри в гримерную, чтобы сообщить, что президент Кеннеди тяжело ранен в Далласе и его жизнь под угрозой. Одри упала на кровать и закрыла лицо руками, возможно вспомнив о том, что, подобно Мэрилин Монро, она всего несколько месяцев назад пела «Happy Birthday» президенту США. Затем она встала: «Мы должны сообщить съемочной группе… Мы должны что-то сказать!»
По воспоминаниям Кьюкора, она решительно подошла к ассистенту режиссёpа, «взяла у него из рук громкоговоритель и в широченной юбке лондонской цветочницы влезла на стул». Съемочная группа застыла от неожиданности. Негромким, напряженным, но очень четким голосом Одри сообщила страшную новость, призвала всех к двухминутному молчанию: «Пожалуйста, помолитесь или сделайте то, что считаете наиболее уместным». Она сошла со стула и опустилась на колени среди декораций, изображавших мостовую у Ковент Гардена. Прижавшись лбом к спинке стула, она молилась. «Пусть он покоится с миром, – произнесла Одри. – Да будет Господь милосерден к его душе и к нам». А затем, словно в каком-то трансе, актриса пошла в гримерную. Заглянув туда через несколько минут, Кьюкор увидел, что она рыдает… Как потом призналась сама Одри, в той ситуации сыграла свою роль и "традиция, существовавшая в театрах Англии и Америки, по которой актриса или актер, исполнявшие главные роли в спектакле, сообщали труппе о трагических событиях. «Я сделала только то, что от меня требовал обычай».
Особенно изнуряли актрису разные мелочи. Постоянно вокруг нeё суетился Сесиль Битон.
«Пряди волос должны быть уложены то так, то этак, – описывал он сам свою работу над Элизой, – ресницы то длиннее, то короче; нужно подобрать брошь или брелок». Кьюкор, которого страшно давил Джек Л. Уорнер, не собирался рисковать – все должно перепроверяться и необходимо делать запасные дубли «на всякий случай». Одри требовала черный экран, чтобы eё не отвлекали никакие передвижения за пределами съемочной площадки. Всем участникам было запрещено входить в поле eё зрения не только при съемке, но и во время репетиций. На дверь бунгало с гримерной Одри прибили табличку: «Без разрешения не входить!» Здание обнесли невысоким забором, будто бы для того, чтобы eё собачка никуда не могла убежать.
Вдобавок, Рекс Харрисон пытался на ней «сорвать» свое дурное настроение, укоряя примерно в таком же стиле, в каком Хиггинс наставляет Элизу. Это и неудивительно: ведь Лернер и Лоу, работая над образом профессора фонетики в своем мюзикле, под прототипом подразумевали Харрисона. Он отказался подавать ей реплики, когда снимали eё крупным планом. Эту задачу взял на себя ассистент режиссёpа, что, по-видимому, объясняет незначительное, но заметное утрирование в некоторых диалогах Одри.
Мел бывал на съемках «Моей прекрасной леди», но работавшие над фильмом люди обратили внимание на то, что Одри не желала обсуждать с супругом планы, касавшиеся их совместной работы. Мел был занят в фильме «Секс и одинокая девушка». Не первый год он обдумывал экранизацию книги Дж. М. Барри «Питер Пэн». Роль Питера в ней должна была играть Одри.
Роль же капитана Хука он предназначал для Питера Селлерса. (Селлерс сделался мировой знаменитостью, снявшись вместе с Софи Лорен в фильме «Миллионерша».) Узнав об этом замысле, Уолт Дисней, снявший десятью годами ранее мультфильм по «Питеру Пэну», заявил, что права на любой римейк принадлежат ему, и проект Мела провалился. Одри не суждено было научиться летать. Ну, что ж, может быть, в таком случае она неплохо будет смотреться на троне? Мел объявил во всеуслышание о том, что будет снимать «гигант» стоимостью в пять миллионов долларов о покровительнице Колумба королеве Изабелле. Однако и этот проект также лопнул. Между мужем и женой возникало все нарастающее напряжение. Одри потеряла самообладание из-за недосыпания и потери в весе. Раз или два она набрасывалась на своего фотографа, но столь же быстро, как выходила из себя, начинала просить прощения у оскорбленного ею сотрудника. «Одни люди „взрывные“, а другие – нет, – сказала она. – Говорят, что вредно все хранить в себе, но если вы выплескиваете это наружу, то потом вам приходится перед всеми извиняться… Мне кажется, что я должна свои эмоции выпускать через уши».
Напряжение актрисы спадало по мере того, как Элиза начинала приобретать манеры настоящей леди. Переход в высшее общество сделал Одри красивее и спокойнее. В прошлое ушел и тот стиль прически, на котором настаивал Сесиль Битон. Он считал, что она типична для девушек из рабочей среды. А Одри была убеждена, что такая прическа делала eё лицо eщё более квадратным. Битон потребовал, чтобы eё походка сохраняла следы прошлого Элизы. Он привязал актрисе на икры специальные грузики, которые напоминали Одри, что нужно ходить шаркая, словно eё героиня идет по булыжной мостовой, а не по роскошной гостиной. Успешно «овладев» манерами и произношением людей светского круга, Одри с радостью вернулась к своей обычной походке, осанке и манерам. Когда eё одевали в бальное платье Элизы, она выглядела не просто леди – она казалась настоящей принцессой.
В своем алабастрово-белом «императорском» платье, с волосами, забранными;в кокарду из прихотливо переплетенных локонов, держащихся на бриллиантовой заколке, с бриллиантовым ожерельем на длинной шее и руками (худоба которых вызывала eё смущение всякий раз, когда их приходилось обнажать) в длинных белых, шелковых перчатках, заходивших ей за локоть, Одри появилась на съемочной площадке в сопровождении Рекса Харрисона и Уилфрида Хайда Уайта, игравшего роль полковника Пикеринга. И все внезапно замерло. Все статисты в бальной зале выстроились в ряд, с ожиданием взирая на входную дверь. Вышла Одри – и аплодисменты заставили eё остановиться. Возникло странное ощущение, вспоминал Битон, что «маленькая принцесса из „Римских каникул“ стала королевой».
Настал день, когда Одри сказали, что исполнение ею песен недостаточно хорошо. Все песни Элизы будет петь Марни Никсон. В полном отчаянии Одри заявила, что у нeё отняли половину eё роли. Она попросила, чтобы в этот день ей разрешили пораньше уйти домой, и позже признавалась, что чувствовала себя как ребенок, провалившийся на экзамене. В тот вечер она умоляла Джека Л. Уорнера разрешить ей сделать новую запись песен, «на этот раз у меня все получится». Уорнер резко возразил ей, что в смете фильма нет статьи на перезапись песен. Она запротестовала, сказав, что это должно быть предусмотрено. Нет, ответили ей, деньги были потрачены на запись песен в исполнении Марии Никсон. Итак, решение, оказывается, было принято в самом начале! Ей просто позволили тешить себя ложной надеждой, что остается шанс самой озвучить свои песенные номера. «Одри, – сказал Джек Л. Уорнер, – за миллион долларов вы можете спеть и другие песни. У нас не может быть никаких личных пристрастий». В самом деле, никаких. Обычный голливудский стиль решения проблем.
Съемки «Моей прекрасной леди» Одри закончила за несколько дней до Рождества 1963 года. Но, вместо того чтобы погрузиться в покой и уют Бургенштока, она, отдохнув несколько недель, последовала за мужем из Франции в Италию и Испанию, где Мел выступал в качестве продюсера или режиссёpа в трех фильмах, снимавшихся один за другим. Клятва не разлучаться все eщё сохраняла силу, но теперь уже ценою душевного спокойствия Одри. Она решила при любых условиях сохранить брак и потому «сдерживала все в себе» и «не взрывалась».
Все эти месяцы она была ассистенткой сценаристов, доверенным лицом продюсера, иногда даже наставницей молодых участников съемочной группы. Все эти обязанности Одри исполняла с удивительной добросовестностью. Она хотела быть как можно ближе к Мелу, ведь «он так требователен к себе… Я полагала, что, если я просто буду рядом, я уже только этим смогу помочь ему». У фильма «Эль Греко», в котором Мел играл главную роль, был продюсером и автором музыки, возникли трудности с прокатом в ряде стран. Гости, видевшие, как Одри выполняет различные поручения в ходе съемок фильмов Мела, отмечали, что она «работает на автопилоте». Привязанность Мела к Испании и ко всему испанскому с годами усиливалась – свою роль, вероятно, играли и кубинские предки со стороны отца. Когда они с Одри заговорили о том, что надо где-то обосноваться окончательно, выбор Мела был однозначен – Испания. Но Одри это не устраивало.
