Сергей Аксентьев
Дорогие мои собаки
На мокром асфальте укрытый старой флотской шинелью и куском полиэтилена, лежал крупный, рыжий колли. Пёс был болен и стар. Правая половина морды изъедена язвами. Взгляд здорового левого глаза был тосклив и равнодушен. Ветер с яростью хлестал его дождем, но пес оставался неподвижен…
Когда месячным щенком его принесли в дом, то радовались все. Тогда колли были в моде. Дети забавлялись с ним, придумывая веселые игры, а на ночь, втайне от родителей, по очереди брали к себе в постель…
Но вот дети выросли. Прошла мода на колли. Интерес к нему со стороны домочадцев пропал. Пес состарился. Одолели болячки. И настала безрадостная, унылая жизнь — брошенной, за ненадобностью, живой игрушки.
…В тот ненастный день на лоджии было невыносимо холодно и сыро. Преодолев страх наказания, пёс поддел лапой балконную дверь, проковылял в комнату, опасливо юркнул за плотные портьеры, лег на мягкий, ворсистый ковёр, прижался к теплой батарее и заснул.
Хозяйка, обнаружив спящего в комнате пса, накинулась на него, требуя, чтобы тот немедленно убирался на балкон. Со злостью, огрев поводком по морде пригрозила:
— Если ещё хоть раз увижу в комнате, вышвырну на улицу!
Два дня он не вставал с подстилки, ни единым звуком не напоминая о себе. Его не замечали. На третий день, когда в доме никого не было, пёс опять попытался укрыться в тепле, но в коридоре задние лапы подкосились, и он упал. Почувствовал, что мочится под себя, но ничего уже не мог с собой поделать. Тяжело повалился набок и потерял сознание…
Возвратившийся с работы хозяин, увидав лежащую в луже собаку, с руганью начал избивать его, а потом схватил за загривок и выволок на лестничную площадку.
— Подыхай здесь! — злобно бросил он и захлопнул дверь…
Сколько времени он пролежал на холодном, грязном полу, он не помнил, но, услышав знакомые шаги, попытался подняться и кинуться к хозяйке. Задние лапы отказывались повиноваться. Тогда неуклюже, как тюлень, пополз ей навстречу, но та грубо оттолкнула его:
— Ну что, достукался? Так тебе и надо!
Клацнула ключом, и юркнула в дом.
Наступила ночь. В тёмном, продуваемом ветром подъезде стояла гулкая тишина. Собрав последние силы, колли пополз вниз. Бешено колотилось сердце, было трудно дышать. Он несколько раз терял сознание и падал. Когда приходил в себя снова полз. Полз прочь от жестоких людей, которым он со щенячьей поры отдал свое доброе сердце…
Сил хватило доползти лишь до валуна в проходе между домами. Измученным телом, колли привалился к стылому камню, положил на трясущиеся передние лапы окровавленную морду и замер.
Начался бред. В воспаленном мозгу, словно в детском калейдоскопе, хаотически менялись картинки из его долгой собачьей жизни. Он то радостно повизгивал, то жалобно скулил, то начинал грозно рычать. Потом бред прошел, и он забылся. Проснулся, когда уже рассвело. Дождь и порывистый ветер сбивали с деревьев последнюю листву. Вокруг не было ни души.
— Ещё рано, — подумал колли. — Скоро встанут хозяева. Наверняка они забыли вчерашнюю злобу и придут за мной.
…Но за ним никто не пришел.
Замельтешил народ. Взрослые, суетливо пробегали мимо, стыдливо отворачиваясь. Дети ненадолго останавливались поодаль, о чём-то шептались. Девочки плакали.
Чуткой собачьей душой пёс понял, что ждать и надеяться не стоит, что свои последние дни он доживёт возле этого камня…
…Солнце показалось из-за туч, а ветер немного утих. Стало теплее. Две старушки подсели рядом. Поставили перед ним миску тёплого супа и плошку воды:
— Ешь милый! — ласково приговаривали они.
Колли попытался поесть, но не смог. Подошли ещё какие-то люди. Все возмущались. Кто-то принёс старую флотскую шинель и заботливо укрыл его. Кто-то из большого куска полиэтилена смастерил над ним некое подобие палатки.
Вечером старушки принесли свежей еды. Боль отпустила. Колли поел и попил. Добрые женщины, аккуратно обтёрли морду, обработали раны, сердечно поговорили с ним, пожелали спокойной ночи и простились до утра. От этого участия в собачьей душе затеплилась надежда на выздоровление, и пес даже повеселел.
…Но силы покидали его. По ночам, в короткие минуты сознания, он видел на угольно-чёрном небе яркие, холодные звёзды. Туда, к ним теперь тянулась измученная собачья душа.
…Последнее в его жизни утро было солнечным, ясным и тихим. Снова пришли старушки. Принесли угощение. Колли не реагировал. Он уткнулся мордой в камень и тяжело дышал. Женщины в растерянности стали оглядываться, ища кого-нибудь, кто подсказал бы, что делать. Окликнули проходящую мимо молодую пару. Те молча постояли возле пса, и ушли. Но вскоре вернулись с ветеринаром.
— Не жилец! — заключил тот, осмотрев собаку.
Уложили пса на бок. Он не сопротивлялся, только протяжно вздыхал и здоровым глазом пристально глядел на врача как бы, говорил: — Я готов! Давай!…
…Свежий могильный холмик плотно обложили камнями. Мужчина постарше с силой вонзил лопату в каменистую крымскую землю и рукавом отёр со лба крупный пот.
— Ну, вот и всё! Отмучился! — выдохнул он.
— Хороший, добрый был пёс, — тихо произнёс второй, что помладше.
— Да-а! — задумчиво протянул старший, — теперь его душа наверняка летит в собачий Рай.
— Пожалуй, — согласился младший, — он этого заслужил!…
Начало лета. Яхта, ошвартованная кормой к пирсу, плавно покачивается. В снастях посвистывает не злой ветер. Поскрипывает такелаж. В борт звонко плещется мелкая волна. Воскресенье. День отдыха перед очередным этапом путешествия. Молодежь ушла за рапанами. На яхте Малахов и его тринадцатилетний племянник Костя. Он в экипаже в качестве юнги. В ожидании ребят капитан решил подремать в каюте, а Костя занялся наведением порядка на палубе и ремонтом парусов.
Сквозь некрепкий сон, Малахов услышал всплеск упавшего за борт чего-то тяжелого, пьяный смех и топот по скрипучей сходне.
— Соседи веселятся, — решил он и повернулся лицом к переборке.
Но поспать не пришлось.
— Дядя Дима, за бортом тонет собака! — взволнованно прокричал Костя в проем входного люка.
— Что ты паникуешь? Какая собака? — недовольно начал было отчитывать племянника капитан.
— Ничего я не паникую, — огрызнулся Костя, — пьяные кретины с соседней яхты сбросили в воду собаку, а сами ушли.
Малахов выскочил в кокпит и увидел у борта барахтающегося черного дога. Тот ошалело скреб передними лапами о яхту то, погружаясь в воду с головой, то, с усилием всплывая на поверхность.
Прямо в шортах и в майке капитан бросился за борт. Вода ещё не прогрелась и крапивой обожгла тело. Подплыл к догу, погладил. В тёмных глазах собаки был ужас. Взял пса за ошейник. Тот в страхе прильнул к Малахову и стал громоздить передние лапы на плечи. В какой-то момент оба ушли под воду. С трудом, высвободившись от объятий обезумевшего пса, Малахов завел одну руку ему под грудь, а другой потихоньку начал разворачиваться сторону пирса. Дог заупрямился, вывернулся и опять начал панически молотить передними лапами по воде. Пришлось залепить ему оплеуху. С грехом пополам, подплыли к пирсу. Пока Малахов прикидывал, как лучше переправить пса на берег, тот обмяк и повис у него на руках. Дыхание стало прерывистым и тяжелым.
— Костик! Срочно аптечку и кусок прочной веревки! — крикнул он, поддерживая на плаву теряющего сознание дога.
Брошенный конец закрепил за ошейник. Приказал юнге потихоньку его выбирать, а сам, поднырнув, взвалил собаку на загривок, ухватился руками за сваи пирса, и начал медленно распрямляться. Когда передние лапы оказались на берегу, вытолкнул пса из воды. Почувствовав твердую почву, тот встал, отряхнулся, попытался пойти.
Оказалась, что это сучка, подросток — по щенячьи угловатая и очень худая. Сделав пару заплетающихся шагов, она вдруг завалилась на бок и задрожала. Сердце стучало глухо, не ритмично.
— Костя! Одеяло!
Пока Костик бегал на яхту, Малахов сделал укол кордиамина. Потом осторожно уложили собаку на одеяло и перенесли в тень ближайшей акации. Мальчишка, не на шутку перепуганный, положив голову собаки на колени, нежно поглаживая, что-то шептал ей на ухо.
Малахов огляделся. Пирс пустынен. На яхте справа, рубка закрыта на замок. На яхте слева, входной люк открыт. Пошел туда. В кокпите следы недавней попойки. Заглянул в каюту. На диване храпел в дымину пьяный рыжий мужик. Попытался его растолкать, но тот не просыпаясь, смачно выматерил его, оттолкнул руку, перевернулся на живот и снова оглушительно захрапел.
Вернулся к пациентке. Собака уже пришла в себя. Она сидела «столбиком» с любопытством разглядывая Костика. Увидев Малахова, глухо зарычала.
