— Папа, не забудь про мое завтрашнее выступление, — напомнила Лиза, целуя меня перед сном. — Я так готовилась, что тебе не к чему будет придраться!
Какой отец не вылез бы из кожи ради того, чтобы присутствовать на выступлении собственной дочери?
— Не беспокойся, Лиза, я непременно буду, — пообещал я, постучав по дереву. — Не исключено, что ровно к половине восьмого я не успею, но к твоему выступлению обязательно приеду. Может быть, я не пройду в зал, а останусь возле двери.
Четверг прошел спокойно. Я успел на все вызовы, пациенты вели себя прилично, и экстренных случаев оказалось на удивление немного. В глубине души я не сомневался, что удачливость в делах напрямую связана с покупкой нового грузовика и избавлением от синдрома старого пикапа. Все шло гладко, я надеялся, что не опоздаю на выступление Лизы. Выходной костюм висел у меня в кабине, на случай, если не хватит времени заскочить домой переодеться.
Без пяти шесть я подкатил к воротам пастбища, но загон, расположенный неподалеку, оказался пуст, а его ворота распахнуты настежь. На краю луга стоял грузовик Санни с открытыми дверцами, но ни бычков, ни его самого не было видно. Больше всего меня встревожило, что он не загнал животных в корраль.
Я нервно переступал с ноги на ногу, то и дело сплевывая и теребя в кармане имплантанты с гормоном роста, как вдруг до меня донесся голос Санни.
— Эй! Эй! — он поднимался на вершину холма, неторопливо подгоняя телят.
В руках у него была банка из-под кофе «Максвелл», он доставал оттуда белковые кубики, которыми подманивал телят; вся компания постепенно приближаясь к воротам корраля. Внезапно Санни остановился и несколько минут обменивался любезностями с телятами, пока те обнюхивали и пробовали на вкус содержимое драгоценной банки. На моих часах было десять минут седьмого. Больше я тянуть не мог!
— Санни, пожалуйста, поскорее! — дипломатично попросил я. — Я не могу торчать здесь до утра!
— Тс-с-с! — прошипел он, прикладывая палец к губам.
Я сел на землю возле грузовика, пытаясь справиться с раздражением, и напряженно прислушивался к его разговору с животными, во всяком случае звуки приближались. Часы показывали шесть тридцать.
— Хоп! Хоп! — теперь его голос звучал громче и доносился от самого корраля. Через секунду я услышал глухой мерный рокот и сухой шорох, с которым шерсть разгоряченных телят терлась о пропитанные креозотом жерди загона. Ворота с грохотом захлопнулись; только вот топот многочисленных копыт постепенно стих где-то вдали.
— Половину я загнал, док! — похвалился Санни. — На то, чтобы изловить остальных, уйдет не больше десяти минут. Они слегка побаиваются вашего белого пикапа. Это у вас полноприводной дизель или что? И впрямь хорош, напоминает телефон…
Казалось, моя просьба поторопиться не произвела на него никакого впечатления, он остановился и принялся разглядывать мой грузовик, радующий глаз своей белизной.
— Санни, меня ждут. Я страшно тороплюсь, поэтому гоните сюда свое стадо и давайте начнем. Я говорил вам, что вечером иду на школьный концерт!
Было уже тридцать три минуты седьмого.
Внезапно, словно благодаря вмешательству высшей силы, группа сбежавших телят, галопом помчалась к воротам. Наверное, они просто решили побегать взапуски.
— Открывайте ворота! Открывайте! — громко прошипел я.
Не спуская глаз с телят, находившихся в загоне, Санни отодвинул засов, и через секунду все остальные ринулись внутрь. Не берусь этого объяснить и вплоть до сегодняшнего дня не знаю причин их странного поведения.
— Загоните в проход побольше, Санни! — распорядился я. — Я пойду вдоль него и сделаю всем прививки, поставлю имплантаты, а потом займусь кастрацией.
В шесть тридцать пять я принялся за первого пациента, понимая, что нужно поторапливаться. Шприц и пистолет для имплантатов помещались в самодельных кобурах, висевших у меня по бокам, потому вакцинация прошла быстро.
Покончив с прививками, я перемахнул через изгородь и, оказавшись в самой гуще стада, начал оттеснять телок в сторону Санни, открывавшего и закрывавшего за ними ворота. Когда я закончил кастрировать последнего бычка, было уже семь тридцать две.
— Санни, до свидания, — прокричал я, бросаясь к машине и на ходу начиная раздеваться. — Помог бы вам убраться и все прочее, но уже опаздываю.
— Ладно, я хотел, чтобы вы еще взглянули на узел на ноге у той лошади, — протянул он, — но насколько я понимаю, этим мы можем заняться и завтра вечером. А тем гончим, что в ограде, нужно сделать прививки от бешенства и дать глистогонное. И еще я хотел с вами обсудить, когда лучше купить несколько бычков на откорм…
Его губы все еще продолжали шевелиться, но я уже запустил мощный восьмицилиндровый двигатель и с ревом вылетел на шоссе. Было ясно, что Санни не имеет ни малейшего представления о времени, зато пытается придумать для меня новые и новые дела.
По дороге я спрашивал себя, много ли найдется на свете людей, кому удалось снять с себя грязный комбинезон, сидя за рулем грузовика, и при этом не угодить в канаву. Не рискнул бы рекомендовать этот трюк каскадерам-любителям, но в тот вечер я успешно справился с ним, пока мой грузовик пулей летел к школе. Прибыв с большим опозданием, я подкатил прямо к входу в зал, бросил машину так, что она перекрыла дорогу, и ворвался в дверь как раз в тот момент, когда публика аплодировала Молли Джексон, закончившей свое выступление.
Следующей была Лиза. Глядя, как она шагает по сцене к роялю, я затрепетал от гордости.
— Разве она не самая прелестная девочка на свете? — умилялся я, глядя на дочь.
На Лизе было пышное желтое платьице и крошечные туфельки с ленточками, а волосы стянуты в конский хвост. Ян всегда любила ее наряжать.
Лиза села на табурет, придвинула его к роялю и начала играть — уверенно и сосредоточенно. Пьеса была простенькой, но в тот момент я так волновался и гордился дочкой, что она казалась мне всемирно известной пианисткой, повергающей в трепет толпы любителей музыки. Бесконечные домашние упражнения, бесчисленные ошибки, от которых она впадала в отчаяние, — все это кануло в небытие, едва ее пальцы опустились на клавиши концертного рояля. Я видел, как Ян, сидевшая в первом ряду вместе с Томом и Полом, качает головой вверх и вниз в такт движению пальцев Лизы.
— Вот ради чего стоит жить! — промелькнуло у меня в голове.
Я был рад, что в зале темно и другие запоздавшие зрители, стоявшие в дверях, не видят, как у меня вдруг заблестели глаза.
Наконец пьеса окончилась, и Ян зааплодировала так, что в буквальном смысле чуть не отбила себе ладони. Лиза встала, сделала реверанс и стремительно убежала за кулисы. Однако перед тем как скрыться за занавесом, она бросила взгляд в сторону двери, где я стоял, и помахала мне рукой. Она видела, что я не опоздал!
Едва закончился концерт, как Лиза спустилась со сцены и подбежала ко мне.
— Как я сыграла, папа? — взволнованно спросила она.
— Великолепно, дорогая. Ты добилась серьезных успехов, радость моя!
— В конце я два раза сфальшивила. Знаешь, там самая трудная часть.
— Я не заметил. По-моему, все было чудесно.
Через несколько часов я сидел на крыльце нашего дома — в темноте и одиночестве — и размышлял.
— Меня балует судьба, мне улыбается удача, — думал я. — Моя практика процветает и продолжает разрастаться, мои клиенты — честные, хорошие люди, истинная соль земли. Разумеется, по меркам большого города мой доход может показаться скромным, зато дорога от нашего дома до клиники занимает всего две минуты, а поздно вечером — всего полторы, потому что нет необходимости тормозить на светофоре. В Батлере никто не слышал о преступности, и мы, как и многие другие горожане, никогда не запираем двери.
Мне вспомнились слова моего друга Карни Сэма Дженкинса, местного философа и эксперта в международной политике: «Только три вещи на свете действительно имеют значение: семья, доброе имя и здоровье. Все остальное чепуха». Следующими в его списке самых важных вещей были друзья и автомобиль.
Карни Сэм прав — на первом месте действительно должна быть семья. Жизнь наградила меня любовью чудесной женщины, ставшей не только женой, но и другом, самым объективным критиком и отличной матерью наших детей. Я не смог бы прожить без ее поддержки. Даже спрингер-спаниель Мисси и кот Джинкс, казалось, искренне радовались возможности считать себя членами нашей семьи.
Мне повезло и в том, что будучи сельским ветеринаром, я мог приобщать к работе своих детей. Том начал выезжать со мной с трехлетнего возраста, он носил стетоскоп и лекарства и выполнял несложные поручения. Одним из первых был вызов на молочную ферму Джона Диллона, куда мы с Томом приехали лечить корову, заболевшую маститом. Помню, как сын стоял на перевернутом ведре, держа в руках флакон с кальцием, с бульканьем перетекавшим в яремную вену коровы.
