Немного в стороне от Китовых озер есть небольшая, диаметром в выстрел, воронка с ровными, отлогими краями, покрытыми вязкой, черной грязью. Вода поблескивает лишь внизу, в центре. Эта лужа имеет самый безобидный вид, но егерь предупредил, что собаку ни в коем случае туда пускать нельзя. «Трясина. Засасывает…»
Мы старались не посылать Топа в ту сторону. Но однажды раненая чернеть потянула низко над камышом, и Топ, не дожидаясь команды, пошел за ней. Вспомнив про трясину, я стал звать собаку, но напрасно. Надеясь, что чернеть не дотянет до опасного места, я не сильно спешил, да и, откровенно, не очень верил во все эти страхи. Но, услышав необычный лай Топа, побежал изо всех сил.
Злополучная чернеть все-таки дотянула до ляги и упала в самый центр ее. Топ не раздумывая, бросился в грязь и благополучно добрался до утки. Поймал и стал возвращаться назад. Вот тут-то и схватила его трясина. С тяжелым всхлипом Топ еле вырывал лапы из вязкой грязи. И не выдержал: залаял, зовя на помощь.
Когда я подбежал, Топ лежал на боку на полпути к спасительному берегу и тяжело дышал. Чернеть лежала рядом. Чем я мог помочь своему другу?
Я закричал, сзывая друзей. Но, услышав мой голос и увидав меня, Топ схватил утку и, с трудом выдирая лапы, двинулся вперед.
— Брось утку! Брось утку, Топ! — закричал я.
Подбежали друзья и стали подбадривать Топа на разные голоса. Я было сунулся навстречу, но на первом же шаге провалился чуть не по пояс и без посторонней помощи выбраться не смог.
Продвинувшись на несколько шагов, Топ опять лег на бок. Дав ему отдохнуть, мы стали кричать:
— Вперед, Топ! Ко мне! Хорошо! Молодец! Еще немного!
Мы видели, с каким трудом дается ему каждый шаг. А тут еще утка в пасти, мешает дышать.
— Брось утку, Топ! Брось утку!
Но он не понимал моего приказа или не хотел понять.
Целых полчаса он полз каких-то тридцать метров. Метр в минуту! Стремительный Топ, который догонял зайца, часами преследовал лося!
Наконец мы смогли дотянуться до него и вытащить на твердое. Он лежал у моих ног, загнанно дыша. Прошло несколько минут, прежде чем он встал, отряхнулся, брызгая нам в лица жирной грязью.
Теперь я знал наверняка, что Топ никогда не бросит утку, потому что это его работа, его жизнь, его предназначение.
***
Мой постоянный спутник по рыбалке и охоте Тихоныч очень любил Топа. И тот отвечал ему нежной привязанностью. Стоило только появиться Тихонычу во дворе, как Топ начинал волноваться, радостно повизгивать.
Не сказать, чтоб у Топа был ангельский характер, но Тихонычу он разрешал проделывать с собой такие штучки, на которые любой другой не осмелился бы. На кратковременных привалах Топ служил Тихонычу подушкой, по полчаса высиживал в его охотничьей шляпе. В шляпе Топ выглядел так комично, что мы все по-катывались со смеху. Но вот найденную утку Топ нес только мне, не поддаваясь ни на какие уговоры. А когда ему заступали дорогу, пытаясь отнять добычу, он, наверное, вспоминая игру с моим сыном, останавливался, широко расставив лапы, и с любопытством смотрел на хозяина утки. Стоило тому только протянуть руку, как Топ отскакивал в сторону и вновь становился в стойку, поджидая его. Но когда игра начинала надоедать или противник играл не по правилам, Топ, не выпуская из пасти утку, поднимал верхнюю губу, обнажая клыки, и полным ходом мчался ко мне.
Эта привычка доставляла некоторые неудобства, потому как утку приходилось возвращать, но, с другой стороны, я гордился своей собакой. Отличаемый Топом Тихоныч не раз пытался забрать свою утку, но ничего не выходило. И он не на шутку сердился:
— Надо же, шляпой моей пользуется, спит рядом, лакомые кусочки все ему, а мою же утку тебе несет…
— Это у него в крови, — защищал я Топа. — В генах заложено.
— Ничего. Все равно я эти гены переделаю, — обещал Тихоныч.
И на самом деле, вскоре Топ стал отдавать Тихонычу уток. Я долго не мог выяснить причину, а Тихоныч хранил ее в секрете и на расспросы только отшучивался:
— Одна бабушка заклинание мне подсказала. Вот и пользуюсь.
Все раскрылось в конце октября. Обычно в это время резкое похолодание поднимает утку в дальних северных краях на крыло, и у нас, на Алтае, начинается ожидание так называемой «северной» утки. Ожидание это томительно потому, что вдруг среди похолодания разбегутся тяжелые тучи, выглянет яркое солнце и полетит по воздуху серебристая паутина. Снова заголубеют вода и небо. Снова природа подарит несколько погожих теплых дней. Но охотнику такой день не в радость. Бесчисленные стаи тяжелой, сытой утки сразу же прекращают свой полет и падают на огромные озера, где к ним не подступиться. И только когда вновь засеет холодный дождь или сыпанет внезапный снег, утка тронется дальше на юг, радуя охотника низким и бесстрашным полетом.
Мы с Тихонычем ожидали северную утку на озере Шуракша. Стояли неподалеку друг от друга. Погода была холодной, но ни ветра, ни дождя не ожидалось, так что утка летала плохо и мелкими стаями. Вот четыре черные точки стремительно стали снижаться к озеру справа, и после дуплета Тихоныча три шарахнулись в сторону, а четвертый, тяжелый крохаль, упал на воду. Топ пошел за ним, как всегда, стремительно и бесшумно. Но крохаль знаменит еще и тем, что очень хорошо ныряет. Поэтому Топу пришлось нелегко, пока он достал утку. Уставший, он бежал по берегу, направляясь в мою сторону.
— Топ, ко мне! — вдруг послышался голос Тихоныча.
Я выглянул из-за куста. Топ остановился в своей излюбленной стойке, широко расставив лапы. Но Тихоныч не пытался отнять у него утку. Сделав зверское лицо, он громко гавкнул два раза, потом какой-то подвывающей скороговоркой произнес:
— Топ, тебитоп, тебитоп, трам-та-та-та! Утка моя, отдай ее мне! Топ, тебитоп, тебитоп, тебитоп! Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Это была дикая абракадабра, но, к моему изумлению, Топ осторожно положил утку на землю и отошел в сторону. Тихоныч же, довольнешенек, забрал утку, погладил мимоходом Топа, сунул ему что-то в пасть и стал на свое место.
Потом многие охотники пробовали это заклинание, в точности повторяя слова, — ничего не выходило.
— Гавкаете без чувства… — смеялся Тихоныч.
Но дело, конечно же, не в этом. Просто Топ чувствовал нашу с Тихонычем дружбу и принимал за хозяина и его.
***
В горы с Тихонычем мы поехали, когда снег еще был не очень глубок. Имея на руках лицензии на отстрел косуль, мы надеялись славно поохотиться.
Вокруг узкой дороги высятся горы. Косули прячутся на их склонах. Ничего живого не увидели мы, сколько ни вглядывались в деревья, опушенные снегом, в кусты, темнеющие в распадках. Только перед самым райцентром нас остановила большая стая серой куропатки, стая сидела прямо на дороге. Птицы с любопытством поглядывали на нас, но стоило только выйти из машины, как они вспорхнули, недовольными голосами осуждая наше появление.
Назавтра утром мы выехали в горы. Наши проводники, местные охотники, оценивающе поглядывали на Топа, и задавали много вопросов — о родословной, по какому зверю с ним можно охотиться, о возрасте, о стоимости такой родовитой собаки. Последний вопрос интересовал всех — сколько же стоит Топ?
Я ответил честно:
— Пятьсот рублей, — так застраховали его в охотобществе.
— Ого! — в один голос воскликнули наши новые знакомые. — Неправда! Таких цен на собак нет.
— Никто не собирается его продавать, — поспешил успокоить их я. — Просто по возрасту, экстерьеру, качеству работы Топ застрахован на такую сумму.
— Ну-ну! Знаем мы этих городских собак. Посмотрим на него в деле, — неприязненно заметил один из охотников, угрюмый, небольшого роста парень.
— Если вам и насолили чем-то городские собаки, то Топ ни при чем. И потом он никогда не охотился на косуль. Более того, он их в глаза не видел, — попытался я смягчить его. — И пойдет ли за ними — неизвестно.
— Ему бы только понять, что это дичь, что именно козы нас интересуют, и тогда все будет в порядке, — вступился за Топа и Тихоныч. — Честное слово, в делах охоты он — профессор.
Но местные охотники поглядывали на Топа уже совсем недружелюбно. Еще бы, такие деньги стоит, а будет работать, нет ли — неизвестно… Ишь, ты, гусь!
В горных районах вся сложность охоты на косуль — в постоянных подъемах и спусках. Я это очень хорошо понял, потому что к обеду окончательно выбился из сил. Охотиться мы пробовали по-всякому — и загоном по кустарнику на склонах гор, и в засадах на козьих тропах, — ничего не помогало. Хотя везде встречались следы, разрытый снег, объеденная трава и помет. Выстрелить не удалось ни разу. Правда, коз мы видели. Время от времени Топ прогонял их по гребню горы, игриво взлаивая, и исчезал вместе с ними.
Тихоныч прятал глаза. Угрюмый злорадно ухмылялся. Я сердился. И было от чего. Привыкнув к ровной местности, да и что там греха таить — к городскому асфальту, мы просто измучились. Подъем казался даже легче, чем спуск, из-за того что видишь под ногами. В крайнем случае, можно обойти препятствие или помочь руками. А спуск… Колдобины и кочки прикрыты снегом, тяжесть тела переносится на ногу, которая еще стоит на месте, приседаешь на нее и чувствуешь усталую дрожь мышц. Потом, нащупав другой ногой опору, которая чаще всего оказывается ненадежной, падаешь на мягкое место или на спину, чтобы остановить падение и не загреметь далеко вниз…
