чистого созданья природы?
Итак, мы вышли из комнаты – это было 6-е сентября, первый наш день, великий день нашей чаемой обоими встречи! – и направились на пляж на поиски Лен, как обещали, а по дороге высматривали Роберта, хотя без особой надежды, ибо оба поняли, что он, скорее всего, в своем «тереме» – страдает, удалившись от мирских забот на голодный желудок.
– Вот и хорошо, ему голодовочка полезна и подумать полезно, может, в норму придет… – смеясь, сказала Галка.
О, как ошибались мы, однако, все-таки недооценив его! Ведь он, как выяснилось потом, спокойно пообедал в какой-то столовой – лишь бы не встречаться со мной! – затем направился играть в волейбол… «В здоровом теле – здоровый дух»! Да, тело у него здоровое не по годам – он, например, очень любит взять девушку на руки, посадить ее себе на плечо. Или ни с того, ни с сего вдруг встать в стойку на руках, которая, кстати, получается у него отлично…
Но это потом, чуть позже, я успокоился и подумал, что он, наверное, в волейбол играет – и угадал! – но когда мы шли по набережной на пляж, я все еще переживал за него…
Девочек на месте не оказалось – слишком долго мы, очевидно, голову мыли.
– Пойдем посидим у меня, фруктов поедим, выпьем за нашу встречу, – предложил я.
И мы пошли, а когда подходили, тут-то я по какому-то наитию и заглянул издали на волейбольную площадку и увидел там играющего Васю…
– Может быть, хоть теперь образумится, после игры, – сказал я, испытав, честно говоря, не успокоение, а презрение.
Галка, несмотря на свою молодость, трезво воспринимала мир:
– Вряд ли, – сказала она. – Такой уж характер. Он не изменится.
Завесили нашу «веранду», поставили на столик в лоджии фрукты, вино. Включили приемник – хоть какая-то звуковая завеса. Пили то за нашу встречу, то за погоду, чтобы она помогла нам в последние наши дни здесь (их оставалось всего-навсего два), то за дружбу и любовь. Это я предложил именно так – за дружбу и любовь, именно это сочетание было моим последним «тезисом», потому что одна любовь так часто в наше грустное время превращается в примитивное рабство.
И за Роберта выпили. Потому что если бы не он, мы с Галкой так и не встретили бы друг друга. Так что, как говорится, дай ему Бог…
– Ты ему бутылку коньяка поставь. И от моего имени тоже, – сказала моя принцесса.
И вспомнила:
– Как я хотела, чтобы ты меня вчера проводил, а не он!
И все у нас складывалось естественно, как дыхание. Правда, приходилось смотреть, не идет ли Роберт – не хотелось все же приносить ему лишние травмы, – и это сдерживало.
Вскоре он появился. Крикнул снизу по своему обычаю, а потом и пришел.
Поднялся по лестнице, вошел с моего разрешения в комнату, увидел Галку.
И демонстративно начал собирать вещички, которые оставлял у меня, в свой чемодан. Развод наш! Раздел имущества! Да, выглядело это так. Опять вместе с ним вошли в мою комнату обида и жалкость.
Галка смотрела на все это спокойно, молча, с едва заметной усмешкой.
– Что будем делать сегодня вечером? – спросил я его все-таки, пытаясь хоть как-то смягчить, надеясь, что возобладает в нем, наконец, пусть не мудрость, соответствующая возрасту, но хотя бы элементарный здравый смысл. Ну хоть после волейбола – «О, спорт, ты мир!» И в конце-то концов: ведь Галка подарила же ему три дня, которыми он так восхищался!
– А ты что предлагаешь? – спросил он дребезжащим, даже каким-то старческим голосом с той самой интонацией, которая стала появляться у него в последние часы – раньше я даже не подозревал, что она может у него быть…
– Я предлагаю вечером собраться, опять позвать девчонок… – сказал я, хотя сам теперь удивляюсь себе: сколько же можно было с ним возиться?
Он молчал, то есть не возражал как будто. Но и не выражал своего согласия. Он кокетничал, он хотел, чтобы я еще попросил.
Как раз подошло время ужина, и мы вышли все втроем – чемодан Вася все же пока оставил… Договорились, что после ужина Галка придет на нашу «историческую» лавочку на набережной в половине девятого, а мы с Робертом попробуем найти девчонок. Если не найдем этих или если они откажутся, то попробуем найти кого-нибудь еще. Будем мирно музыку слушать и в кости играть – есть у меня такая игра. Это все говорил я, а Роберт молчал.
На том и расстались с Галкой – она пошла в столовую турбазы на ужин.
У нас за ужином Вася все еще хранил гробовое молчание. Никаких попыток понимания, сближения. Обида и злость так и струились из него во все стороны.
Вышли из столовой Дома творчества, зашагали по набережной, и только у причала, когда нужно было сворачивать к столовой турбазы, он вдруг сказал:
– Так что ты предлагаешь?
– Как? – опешил я. – Мы же договорились…
– Со мной ты не договаривался.
– Ну, как же: я сказал Галке, ты молчал. Не возражал. Что же это, как ни знак согласия?
– Молчал, но не соглашался же.
– Но ведь и не возражал. И вот, ты ведь идешь со мной.
– Слушай, вот что. Я согласен на любой вариант, только без Галки.
Вот это номер!
– Как это? Мы же договорились с ней. При тебе же. Ты что же, предлагаешь ее обмануть? Она придет, будет ждать, а мы пойдем с другими, так?
– Да, любой вариант, только без нее.
Ничего себе.
Мы шли по темной, лишь кое-где освещенной, хотя и людной набережной, я не видел его лица.
– Еще вчера ты так восхищался ею, говорил, что балдеешь от нее, а теперь предлагаешь просто-напросто отбросить ее, так что ли? – сказал я. – Разве с тех пор она изменилась? За что же с ней так поступать? Ты ведь был с ней три дня…
Он молчал, но чувствовалось: ничто так и не шевельнулось в нем. Сорок два года! Ему – сорок два года от роду… Шли мимо фонаря, и я увидел его лицо. Жесткость и злость, больше ничего. Даже жалкости нет уже. Одна ненависть. Эх, нет у него силы, а то бы навалял всем подряд, мало не показалось бы, понял я. И Галку бы прикончил без сожаления, а уж обо мне и говорить нечего…
– Хотя бы из уважения к тому, что у вас было, сдержался бы, – сказал я все-таки. – Ты же радость от нее получил. Чем же она
