Неудивительно, что мы стали говорить друг с другом как с детьми. Мы не осознавали того, что были прочно связаны, живя жизнью, не имеющей с нами ничего общего. Мы превратились в инфантильных поедателей печенья.
Но потом, после трех лет общения голосом мышки из диснеевской «Золушки», Стив получил предложение на высокооплачиваемую работу в Техасе. Мы решили его принять и ехать в Техас. Но сначала я хотела съездить в Англию. Я прочитала книги Маргарет Дрэбл, Диккенса и Артура Конан Дойля. Я мечтала увидеть дом 221Б на Бейкер-стрит. Мы договорились, что сначала поедет Стив, найдет нам жилье, а я присоединюсь к нему где-нибудь через месяц после поездки по Европе.
Прощание было мучительным. Мы называли друг друга «малыш», плакали, обнимались и снова плакали. В конце коннов он уехал. Я слышала, как хлопнула дверь. Я, как всегда, лежала в кровати. Но потом случилась невероятная вещь.
Я пришла в себя.
Я вспомнила, кто я. Это понимание пришло с бурным потоком чувств:
Несчастный ребенок с окраины, который убежал в большой город, задушенный жизнью и родителями, старающийся быть глупым, необычным и претендующим на художественный вкус. Как такое могло случиться? О чем я думала, живя здесь, в миле от своей матери?
Я лежала так до наступления темноты. Потом я встала, надела свое платье в вишенку и расчесала волосы. Весь вечер я провела в гостиной — на этот раз не в кровати — танцуя с ребенком под «Maggie Мау» Рола Стюарта. И думая об освобождении женшин.
ЛОНДОН 1972
Шесть месяцев спустя я сидела в группе по повышению самосознания в трущобах Южного Лондона, и мы говорили о мастурбации.
Я незаконно вселилась в заброшенный дом в Южном Лондоне. Нас было девять человек: четыре студентки-архитектора, приводящие дом в порядок, две «одинокие матери» и три крошечных ребенка. Иногда мы случайно подслушивали, как дети обсуждают фразу «и жили они долго и счастливо», и мы кричали, чтобы они это прекратили. Это было похоже на рай, даже несмотря на то, что каждое утро зимой изо рта у меня шел пар и мне приходилось класть монетки в газомер. У меня был любовник по имени Джордж. Привет, Джордж!
Стив начал догадываться, что я не собираюсь к нему возвращаться. Я поступила с ним ужасно. Я приехала в Англию, поняла, что это мой мир, что я проснулась, и просто не могла представить себе возвращение.
Я работала организатором в южнолондонском общественном центре и стала большим активистом. Я прочитала все возможные книги Саула Алинскн, «Правила для радикалов» была моей любимой. Я выступала против попыток социальных работников подогнать людей под систему и за то, чтобы подогнать систему под людей. Я была безудержна в своей деятельности.
Я прочитала «Второй пол» Симоны де Бовуар, и он напугал меня до глубины души. Я читала феминистический журнал «Лишнее ребро». И я читала «Женщина-евнух» Джермейн Греер.
Эта группа по повышению самосознания действительно повышала самосознание. Мы могли говорить о чем угодно.
«Как вы это делаете? — спросила я, — я имею в виду мастурбацию».
«Синтия, ты шутишь», — удивилась Джиллиан. Она посмотрела на меня и поняла, что я не шутила.
«Ну, ты знаешь, что надо делать пальцами?» — спросила Дженни.
«Да, знаю, — ответила я, — но ничего не происходит».
«Тебе нужно о чем-нибудь подумать, — заметила Сью, — например представить, как ты делаешь это с тем, кого очень хочешь».
«Например, в каком-нибудь месте, где этого делать
нельзя», — добавила Джиллиан.
«Придумай целую историю», — посоветовала Энн.
Я не могла дождаться того момента, когда вернусь домой и попробую, но нам надо было обсудить еше много других вещей. Например, то, как мы неделю назад взрывались хохотом, пытаясь разглядеть свои шейки матки в косметическое зеркальце. Или то, почему всем мужчинам достается хорошая работа и почему нам все время попадаются женатые мужчины. Почему нас называют дорогой, своей девочкой и милой.
«Мы же ничем не хуже мужчин, разве нет?» — спросила Джиллиан.
«Мы лучше», — ответила Дженни.
«Я бы не стала заходить так далеко», — сказала я, втайне напуганная.
«А я бы стала, — сказалаДженни. — Они кучка самодовольных бесчувственных ублюдков, не умеющих жить без женщин, которые бы за ними присматривали».
Разговоры такого рода дико нас будоражили. Они казались такими… такими недозволенными.
Каждая из нас приходила на встречу в одиночестве, но к концу вечера мы становились одним целым. Нас было больше, мы были свободнее и счастливее, чем просто сумма нас по-отдельности.
Это было сестринство. Сестринство было действительно сильно. Оно абстрагировало нас от самих себя и погружало в нечто большое, сияющее и свободное. Оно заставляло нас смеяться и открывать наши сердца.
Потому что у нас, сестер, не было никого, кроме друг друга.
Мы были группой, выступающей против опасного сопротивления.
Нас не любили не только мужчины, не только женщины относились к нам с подозрением, но нас не поддерживаю общество. СМИ смеялось над нами. Никто из правительства не извлекал из этого выгоды. Корпорации хотели нашей смерти. Освобождение женщин все еще оставалось подпольным движением.
И мы это изменяли, по одному сознанию за раз.
Теперь все кажется совсем другим. Сестринство больше не так необходимо, и вы можете даже попасть в ловушку. Женщины зашли так далеко, что могут теперь с таким же успехом, как и мужчины, быть полными задницами. Теперь практически не встретишь у женщины секретного взгляда понимания и солидарности, не то что во времена расцвета сестринства.
Я несколько скучаю по этому.
НЬЮ-ЙОРК 1975
Мисс Джермей и Греер собиралась приехать в Институт Популяции! Будучи секретарем в фойе, я должна была первой ее встретить и поприветствовать!
Я была так взволнована, что с трудом могла дышать! Она заметит меня, мы сможем поговорить о том о сем, я скажу ей, что она изменила мою жизнь. Мы обменяемся историями о пресечении тендера и посмеемся как истинные старые феминистки!
Наконец она влетела в помещение, высокая, гибкая и красивая. Ее взгляд скользнул по мне так, как будто меня и не было.
Я поздоровалась, она это заметила, но не ответила, а понеслась мимо с распростертыми объятиями к директорам-мужчинам.
Хорошо.
Спасибо, конечно, за «Женщину-евнуха», Джермейн Греер, но не я прощу тебе того, что ты заставила меня чувствовать себя дерьмом.
Несколькими неделями позже сварливый старый директор захотел, чтобы я написала важное письмо.
«Ты креативная личность, — сказал он, — напиши креативное деловое письмо».
Моя голова закружилась, как у Линды Блэр, из горла вырвался сдавленный стон, и я вышла.
Мне ничего не оставалось, кроме как начать писать.
22. Жизнь: парк с аттракционами
ПРИМЕРНО В ПОЛОВИНЕ ЧЕТВЕРТОГО НОЧИ НАД ДОМОМ начали кружить вертолеты; они вырвали меня из скучного сна без сновидений. Горели прожектора, орали рупоры. Мне, отупевшей со сна, даже не пришло в голову схватить бейсбольную биту или пистолет на случай, если окно разобьет какой-нибудь опасный преступник. Но нет, мне казалось, что меня показывают по телевизору, например, в каком-нибудь полицейском сериале.
Думаю, винить в этом можно мой идиотизм в Оксфордшире, где я больше месяца провела в крошечной деревне Миддл Тун.
Ах, Миддл Тун! Такая ароматная, зеленая, милая, с крышами, покрытыми соломой! Такая удивительная и миролюбивая, где люди играют в крикет! На лугах мычат коровы! Резвятся ягнята! Сопящие свиньи и собаки! И никаких вертолетов!
Когда я впервые приехала в эту райскую деревню, я подумала: «Ну, вот я и в Горвардс Энд». Я надела длинную юбку как у Ванессы Редгрейв и стала прогуливаться, ведя рукой по листьям, жадно вдыхая воздух и проверяя, вьются ли мои волосы.
Узкие тропинки притягивали меня, и я заблудилась в своих мечтах, поэтому споткнулась и влетела прямо в престарелую чету в ярко-розовых спортивных куртках.
«Ну разве же здесь не мило и не прелестно», — сказала жена. — Мы находим это место похожим на Горвардс Энд, не правда ли, дорогой?"
— Никак не пойму, как ее отключать», — ответил муж, направляя камеру на какую-то особенно замученную соломенную крышу и производя серию снимков.
Вернувшись на поляну в центре деревни, я обнаружила, что ее заполонили десятки идентичных пар в спортивных куртках, появившиеся из серебряного сверкающего туристического автобуса. Я побледнела. Все пропало. Я попала в ловушку к туристам. Я ретировалась в снимаемый мною коттедж и выходила оттуда, только чтобы проехать пять миль до ближайшего рыбного кафе или чтобы в очередной раз попытаться подружиться с большим черным псом, разгуливающим с таким видом, как будто он здесь главный.
