Бриллиант на пальце сверкает от электрического освещения, я стараюсь не поддаваться импульсу и не смотреть на него.
— Я так мало о тебе знаю, — говорю я.
— Не так уж много есть, чтобы обо мне знать.
— Зейн, я даже не знаю, какой твой любимый цвет.
— Пурпурный.
Я открываю упаковку хлебных палочек и беру одну.
— Это совсем не мужской цвет. Почему он тебе нравится?
— Не знаю, почему. Может быть потому, что он слишком яркий и сильный. А что насчет тебя? Какой твой любимый цвет?
Я ломаю палочку пополам.
— Мне очень нравится голубой, но я также люблю черный с розовым, зеленый, оранжевый, и все возможные оттенки желтого.
Он улыбается и смотрит на меня, как на ребенка — снисходительно.
— А что насчет еды? Если бы тебе пришлось питаться этим всю оставшуюся жизнь, что бы ты выбрал? — спрашиваю я, кладя палочку в рот.
— Хммм... наверное, аргентинский стейк и гонконгский французский тост.
— Что такое гонконгский французский тост?
— Два тоста, обильно намазанные арахисовым маслом, смоченные в взбитом яйце, обжаренные в масле, подаются с маслом и сиропом.
Господи, похоже этот тост — один холестерин.
Он делает глоток и смотрит на меня поверх своего бокала.
— Это очень вкусно.
— Может, я попробую когда-нибудь.
— Возможно, попробуешь, — тихо отвечает он.
Вау. Его слова вызывают у меня мурашки на коже.
— Хорошо, теперь моя очередь, — быстро говорю я. — У меня в жизни-еда-мой-релакс, шоколад, пицца, теплый брауни и мороженое, жареная курица, утка по-пекински, сыр тако, печеный картофель с сыром и фасолью…
Он начинает смеяться.
— Это попахивает настоящим обманом. Ты должна выбрать самые любимые блюда.
— Прости, но это невозможно, невозможно выбрать между ними, — отвечаю я ему.
— Понятно.
— Любимый алкогольный напиток?
— Конечно, водка, даже без обсуждений. Твой?
— Мне нравится шампанское и ... «Маргарита» и... коктейль Boozy Bubbly Sherbet Punch... и еще... Бейлис.
Он хмурится.
— Каков состав Boozy Bubbly Sherbet Punch?
— Ах, игристое вино, малина, мороженое, водка, имбирное пиво и кока-кола, и все это сверху залито шампанским.
Он улыбается.
— Насколько я помню, тебе и «Белый русский» понравился?
Я улыбаюсь.
— Да, правда, должна признаться испытала к нему слабость, — я делаю паузу. — Теперь любимый фильм.
— «Матрица».
— Правда? Поэтому ты назвал свой ресторан «Матрицей»?
— Да. А у тебя?
— Красотка.
Он смотрит на меня, не понимая, о чем я говорю.
— Ты никогда не видел «Красотку»?
— Нееет, — медленно отвечает он.
— Ну, это романтическая комедия.
— Тогда понятно, почему я не видел.
— Хорошо, поговорим о серьезных вещах. Имя лидера, которым ты восхищаешься.
— Путин, — тут же отвечает он.
У меня глаза становятся огромными.
— Путин? Владимир Путин? Президент России?
Он кивает.
— Э... да.
Я наклоняюсь вперед, махая перед ним хлебной палочкой.
— Ты издеваешься?
Он пожимает плечами.
— Он стратег.
— Ты не серьезно об этом говоришь!
— Почему? Он хорош для России.
— Он преступник, — страстно восклицаю я.
— Не думаю, что нам следует дискуссировать по поводу политики, — мягко говорит он.
— Стелла бы сказала: «А почему собственно и нет?»
Он похотливо ухмыляется.
— Если ты не хочешь в конце сражения поиметь жесткий секс.
Я вопросительно приподнимаю брови.
— Ты не в состоянии спокойно говорить о политике не сражаясь?
Он посмеивается.
— Это не я не способен, лисенок. Это ты не можешь контролировать себя.
— Вау! Мне кажется, я вполне способна себя контролировать. Скорее всего, ты боишься, что я разобью в пух и прах твое несостоятельное мнение, будто Путин чист, как свежевыпавший снег.
Он еще сильнее начинает смеяться.
— Я этого не говорил, но просто любопытно, что ты о нем знаешь?
— Достаточно, — уверенно отвечаю я. — Я читаю газеты и иногда смотрю новости по телевизору.
— Я так и думал.
— Что, черт побери, это значит?
— Это значит, что ты обладаешь не достаточной информации, чтобы рассуждать об этом.
Я запрокидываю голову назад.
— Почему это?
— Хорошо, я буду с тобой дискуссировать по данному вопросу, если ты скажешь о нем что-нибудь позитивное.
— Ну, я... Эм, я не… не могу.
— Видишь, именно это я и имел в виду. Во всем мире не может существовать человек полностью отрицательный или положительный, рыбка, — он ухмыляется. — Пока все, что ты слышала или видела о нем исключительно отрицательного характера. Это значит, что информация не совсем объективна. Ты не можешь объективно дискуссировать по этому вопросу.
Честно говоря, не знаю, что и ответить, но слава Богу, прибывает еда с божественным запахом. Я подумаю о том, что он сказал попозже, когда мое путешествие в качестве жены Зейна закончится. Сейчас главный вопрос — еда, я чувствую ужасный голод.
Сам Люка стоит рядом со мной с мини-теркой и небольшим трюфелем размером с голубиное яйцо. Он с заботой и почтением, словно ювелир обрабатывающий драгоценный камень, начинает тереть его, изредка проводя у меня перед носом, чтобы бы я ощутила запах.
Честно говоря, мне не очень нравится. Мускусный, землистый и немного пахнет чесноком. Скорее всего даже напоминает слабый запах застарелого пота, или не побоюсь этого слова, мочу. Театральным жестом он оставляет тончайшую стружку трюфеля на горке пасты.
— Bon appetito, — взахлеб восклицает он.
Мы благодарим его, и он удаляется, выглядя чрезвычайно довольным.
— Ты раньше пробовала трюфели? — спрашивает Зейн.
— Только шоколадные.
— Тогда, — произносит он и поднимает вилкой пару мелких кусочков, направляя ко мне. Не желая его подводить, я открываю рот. Вкус приятный, неповторимый, но, конечно, совершенно не соответствует всей этой суете и восклицаниям, типа «Оооо!». Я пережевываю и глотаю.
— Ну? — спрашивает Зейн.
— Необычно, — неопределенно отвечаю я.
— Теперь попробуй с пастой, — предлагает он.
Я накручиваю немного пасты на кончик вилки, стружка трюфеля тоже попадает туда, и кладу в рот. У меня расширяются глаза от удивления.
Он довольно ухмыляется.
— Хорошо?
— Чееееееерт побери, да, — говорю я смакуя необычный вкус.
Он беззаботно и радостно смеется, я никогда не видела, чтобы он так беззаботно смеялся.
* * *
Мы выходим из ресторана и идем по улице. Жара ушла, стало комфортно и прохладно, небо все усыпано звездами.
— Куда мы идем? — интересуюсь я.
— Никуда, просто гуляем и смотрим на окружающую красоту.
Он прав. Здесь красота везде — в каменных фонтанах, в брусчатке улиц, в красивых площадях, заполненных стильной итальянской молодежью, и даже в разрушенных старинных зданиях, которые подсвечены огнями.
Мы останавливаемся, чтобы купить каштаны у пожилого мужчины, обжаривающего их на огромной круглой сковороде. Его лицо разрумянилось от огня, а руки почернели от сажи. Он наполняет бумажный кулечек горячими, с сладковатым запахом орехов, каштанами. Зейн протягивает ему два евро, и мы направляемся к каменной скамье.
— Ты напоминаешь мне мою бабушку, — говорю я ему, снимая кожицу с каштана и отправляя его в рот.
— Вау! Не входи в раж с комплиментами, хорошо? — говорит он.
Я ухмыляюсь.
— Не буду, я имела в виду, как ты ешь. Наслаждаясь вкусом всего по отдельности. Ну, ты не заглушаешь сам вкус кетчупом или соусом барбекю. Моя бабушка предпочитала раздельное питание и ела из пластикового подноса, который используют в самолетах, наслаждаясь каждым вкусом в отдельности.
— Это больше походит на больного с навязчивой идеей фикс, — говорит он.
Я толкаю его плечом.
— У нее ничего такого не было, она была ценителем еды.
Он смотрит на меня, и у него в глазах появляется внезапная нежность, у меня перехватывает горло.
— Единственную вещь, которую я ценю — это твоя сладкая киска.
Я целую его в губы.
— Ты делаешь меня настолько мокрой, но я сейчас ничего не могу здесь сделать с тобой, — шепчу я ему в губы.
Его улыбка озаряет лицо в ночи, становясь ослепительной и опасной.
— Итак, что мы сегодня выяснили?
— Ты любишь мою киску, и я мокрая?
— Мы выяснили разницу между «нравится» и искушать «до безумия», именно это ты и делаешь.
Я кокетливо с удивлением поглядываю на него.
— Докажи на практике.
— Ты не можешь подождать, пока я отвезу тебя домой и раздену?
