Ознакомительная версия.
Утром мы расстались. Я вернулась в гостиницу, а Антон – на работу в ресторан. Ночь была утомительной в физическом плане, и я с наслаждением забралась в широкую постель. Вспоминая страстные ласки Антона, я уснула с улыбкой на губах. И проснулась уже под вечер от своего собственного крика. Сев в постели, я огляделась по сторонам и поняла, что это был всего лишь сон.
Я отчетливо видела, как сижу ночью на берегу Токийского залива и смотрю вдаль. Небо было совершенно черного цвета, как и вода под ним. Она медленно колыхалась и казалась движущимся черным маслом, тяжелым и матово блестящим. Прямо передо мной у горизонта висел огромный багровый диск встающей луны. И вот на серебристо-багровой лунной дорожке появилась узкая лодка, плывущая ко мне. Какие-то тягучие и тоскливые песнопения сопровождали мерный ход лодки. Она приближалась медленно и неотвратимо, покачиваясь на тяжелых волнах в багрово переливающейся полосе лунной дорожки. Черный нос лодки был узким и поднятым вверх. И я увидела, что за ним неподвижно стоит человек. Я встала и вгляделась в его серое лицо с закрытыми глазами. Это был Петр. Лодка подплывала все ближе к берегу, и я, почему-то с трудом передвигая ноги, шла ей навстречу, не отрывая глаз от любимого лица. Но когда она была почти у самого берега, из воды вдруг полезли вверх голые черные деревья. Они обхватили лодку со всех сторон, словно длинные крючковатые пальцы.
– Что это? – в отчаянии закричала я. – Что это за деревья?!
– Это ракиты, – четко и печально произнес Петр. – Это ракиты… – повторил он затихающим голосом.
И я увидела, как лодка медленно ушла под воду, захваченная сомкнутыми деревьями. Я подбежала к кромке воды. Но даже ряби не осталось. Вода мерно покачивалась тяжелыми масляными черными волнами, баюкая багровую дорожку вставшей луны…
Через неделю я уехала в Москву. Этот сон словно провел какую-то черту в моей жизни, отделив прошлое, в которое возврата мне не было. Я понимала, что настало время перемен.
Антон плакал, не скрываясь, в аэропорту Нарита, когда поехал провожать меня. И сказал, что тоже здесь долго не задержится. Я отдала ему ставшие ненужными мобильные телефоны, предварительно очистив память. Митихиро попрощался накануне, подарив нитку красивого черного жемчуга, который добывают в Окинаве. Тору и Манами все-таки попросили передать диски Юкио, и я согласилась. Перед расставанием я простила их в душе и отдала Тору сувенирный набор для харакири, не желая везти его в Москву.
Но, видимо, правда, что наши мысли материальны, а я так долго жаждала мести. Хочу закончить, немного забегая вперед, эту часть моего повествования трагической картиной в истинно японском духе.
Через месяц после моего отъезда Манами сбила машина, когда она выполняла обязанности дорожного полицая. И это было странно, так как японцы крайне осторожны на дорогах, ездят аккуратно и практически не нарушают правил. Два дня она пробыла в коме, потом скончалась. Тору на третий день после ее смерти пронзил себе горло кинжалом. Подозреваю, что это был именно тот самый кусунгобу, который я тогда занесла над ними, спящими, но так и не смогла опустить. А потом подарила Тору.
Свиток пятый
Тень тюльпана на высохшей почве
Путник в дальней стране!
Вернись, тебе покажу я
Истинные цветы».
Басё
Москва встретила меня довольно сильным ветром и ярким солнцем. Юкио ждал меня в аэропорту. И увидев его узкие черные глаза, я вдруг почувствовала, будто все еще нахожусь в Нарита.
– Здравствуй, Таня, – сказал он на хорошем русском языке.
И я мгновенно пришла в себя.
– Привет, Юкио, – улыбаясь, ответила я. – Как дела?
– Хорошо, – немного настороженно ответил он. – А ты изменилась.
– Да? – кокетливо спросила я, подумав: «Ты тоже».
Юкио выглядел уставшим. Под глазами виднелись темные круги, кожа была бледной с желтоватым оттенком.
– Ты очень похорошела, – после паузы добавил он, внимательно меня оглядев.
«Надо же, – подумала я, – какие дурные манеры, так пялиться на девушку! Пожил у нас и уже забыл о японской воспитанности».
– Пошли, – лаконично сказал он, подхватывая мой чемодан.
И мы отправились на стоянку к его машине. Сев за руль, Юкио повернулся ко мне и тихо спросил:
– Ты привезла?
– Сувениры? – сделала я круглые наивные глаза. – Так, кое-что для родных. Прикупила перед отъездом в дешевом магазине. Помнишь, есть там у вас такие «Все за сто иен»? Так, пустячки, керамические пиалки тяван, куколки в национальной одежде, бумажные веера. А тебе тоже что-нибудь было нужно? Я не знала.
Я увидела, как заходили желваки на его впалых щеках, но он сдержался.
– Да, чуть не забыла. Тору просил передать кое-что для тебя, – невозмутимо добавила я.
Юкио развернулся ко мне, но промолчал. Я достала из сумки сверток и протянула ему. Он взял и быстро убрал в карман пиджака.
– Куда тебя отвезти? – более спокойно спросил он.
– На Казанский вокзал, – ответила я. – Хочу сегодня же уехать домой.
– А ты… – начал Юкио и замолчал.
Я ждала продолжения, нахмурив брови.
– Нет, ничего, – сказал он.
Мы поехали. Я с любопытством смотрела в окно. Моя психика реагировала на знакомый пейзаж довольно странно. Уехала я всего несколько месяцев назад, а казалось, что прошла целая жизнь, которую я провела на другой планете. И сейчас, вернувшись, я начинала узнавать родные картины с какой-то щемящей и неприятной болью в душе. Хотя была только середина августа, но на некоторых березах уже появились, словно светлые пряди в темной прическе, отдельные ветви с желтыми листьями, так называемые осенины. Небо, несмотря на яркое солнце и ветер, было покрыто дымкой и выглядело мутно-голубым. Машины, запрудившие Ленинградское шоссе, казались после многообразия японских марок одинаковыми, и их водители одинаково стремились нарушить правила. Мой глаз, привыкший к упорядоченному движению и неукоснительным соблюдениям правил дорожного движения – я сама видела, как глубокой ночью на пустой дороге в Мегуро стояла «Тойота» у светофора и прилежно ждала, когда зажжется зеленый, – постоянно цеплялся за эти нарушения. Юкио ехал по-японски аккуратно и периодически искоса поглядывал на меня.
– А ты сразу на вокзал? – все-таки начал он разговор.
– Поезд вечером. А я хочу сегодня же уехать. Я даже родителям не сообщила, как-то враз собралась. Решила, что сделаю сюрприз.
– А ты не хочешь заехать к Елизавете Викторовне? – после паузы спросил Юкио.
– А кто это? – с недоумением поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал естественно.
– Неужели не помнишь? – настороженно спросил он.
– Не-а, – равнодушно ответила я.
Юкио замолчал. Потом зачем-то свернул к обочине.
– Мы куда? – немного испуганно спросила я.
– Да что-то голова болит, – нехотя признался он. – Давай немного постоим тут, воздухом подышим.
Он съехал с трассы на узкую дорогу, тянущуюся через поле к видневшемуся за ним какому-то поселку. Остановив машину, Юкио открыл дверь и закурил. Но остался в машине. Я вышла поразмять ноги. В высокой траве копошились какие-то букашки, жужжали мухи. Я нагнулась к соцветию маленьких ромашек и вдохнула горьковатый аромат цветов.
– Вот что странно, – тихо сказал за моей спиной Юкио, – на имя Петра был открыт счет в одном токийском банке. И деньги в день его смерти исчезли. Он снял все без остатка. А там была очень приличная сумма. Тебе что-нибудь известно об этом?
Я медленно повернулась, стараясь принять беззаботное выражение лица. Хорошая практика у госпожи Цутиды, которая заставляла нас всегда иметь безмятежный, отстраненный от земных забот вид, помогла мне в этом. Я хлопнула ресницами и спокойно произнесла:
– Впервые слышу об этом. А тебе разве Тору не рассказал, что я рассталась с Петром еще до его смерти?
– Рассказал. Но полиция нашла вот это, валяющееся на циновке возле его тела.
Юкио порылся во внутреннем кармане пиджака и протянул мне заколку для волос в виде перламутровой бабочки. Ее купил мне Петр в Гиндзе в день нашего прилета в Токио. Я в оцепенении смотрела на нее. Потом взяла и изобразила прохладную радость.
– Да, это моя заколка, – невозмутимо ответила я. – Я, видимо, затеряла ее в твоей квартире, а Петр нашел. Да мало ли почему она могла валяться на полу! – немного раздраженно добавила я.
– Допустим. Но согласись, что исчезновение такой суммы денег не может не настораживать.
– А тебе-то какое дело до чужих денег? – насмешливо поинтересовалась я.
– Деньги были не совсем чужие. Это общественные, предназначенные для кое-каких дел.
Я прикусила язык, с трудом удержавшись от злобной реплики.
Ознакомительная версия.
