права женщин, феминистки Эллен Пек и Ширли Радл. Именно им приписывают международную популяризацию термина «чайлдфри». В 1970-х годах, на пике роста женского движения, Пек и Радл основали Национальную организацию для не-родителей США [112]. У бытовавшего тогда термина childless (бездетный) появилась более политкорректная альтернатива — childfree. Слово означало бездетность по выбору и отвечало веянию времени. Женская контрацепция становилась массово доступной, что позволяло отделять сексуальную жизнь от деторождения. Пожалуй, впервые в истории человечества женщины получили возможность распоряжаться своим телом и выбирать репродуктивную стратегию.
Благодаря этим изменениям фокус в семьях начал смещаться на потребности и интересы партнеров — и они не всегда включали рождение детей. Тем более что на фоне послевоенного роста благосостояния в западных странах отпала экономическая необходимость иметь ребенка, «чтобы было кому подать стакан воды в старости».
Некоторые радикально настроенные феминистки связывали тяжелое положение женщины именно с деторождением. Канадская активистка второй волны феминизма, автор вышедшей в 1970 году и изданной во многих странах книги «Диалектика пола» [113] Суламифь Файерстоун, считала, что женщинам стоит всерьез задуматься о том, чтобы временно перестать рожать, пока не появятся новые способы воспроизводства, более гуманные и менее затратные биологически, физически и эмоционально.
«Воспроизводство вида одним полом ради выгоды обоих полов будет заменено (как минимум, в качестве одного из вариантов) искусственным воспроизводством: дети будут рождаться равно для обоих полов или независимо от каждого из них — это смотря как посмотреть; зависимость ребенка от матери (и наоборот) уступит место гораздо более короткой зависимости от малой группы других людей в общем, и любая остающаяся неполноценность ребенка в физической силе по сравнению со взрослыми будет компенсирована культурно. С разделением труда будет покончено вместе с устранением труда (кибернетизацией). Тирания биологической семьи будет разрушена».
Суламифь Файерстоун,
«Диалектика пола»
На фоне заката патриархального общества Суламифь Файерстоун и ее единомышленницы прогнозировали неизбежный переход от нуклеарной семьи к более свободным и вариативным форматам отношений. Также они говорили о размывании норм самой сексуальности. Файерстоун, например, предсказывала возврат к пансексуальности, которой суждено было постепенно вытеснить гетеро-, гомо- и бисексуальность.
Что, собственно, и произошло в последующие десятилетия. Женщины стали позже выходить замуж. Вступление в брак больше не означало скорого появления детей. Практически во всех развитых странах, включая Южную Корею и другие экономически развитые азиатские государства, с каждым годом женщины рожали первого ребенка во все более старшем возрасте [114].
В российский социальный контекст тема чайлдфри проникла значительно позже. Еще до недавнего времени — как минимум до конца XX века — практически единственным социально одобряемым сценарием был ранний брак и последующее рождение ребенка. В начале 2000-х стали появляться сообщества в интернете: сначала в «Живом журнале» [115], потом в других соцсетях. По оценкам доцента кафедры демографии, руководителя лаборатории социальной демографической политики Института демографии имени А. Г. Вишневского НИУ ВШЭ и одного из главных в России экспертов по теме чайлдфри Ольги Исуповой, 70 % состоящих там — женщины [116].
В сети «ВКонтакте» сегодня есть несколько групп приверженцев идеологии чайлдфри, часть из них — закрытые; в одной из самых крупных почти 60 000 подписчиков.
По данным опросов, бездетными намерены остаться до 9 % россиян, что по сравнению с западными странами не такой большой процент.
В Великобритании, Австрии и Испании число чайлдфри держится на уровне 20 %.
В Германии не имеет детей каждая пятая женщина в возрасте 45–49 лет.
Во Франции с ее немалыми пособиями и налоговыми вычетами на детей бездетными после 40 остаются не более 15 % женщин.
В Чили этот показатель 7,7 %, в Мексике — 8,5 % (сопоставимо с российскими данными).
Последние две страны — более традиционного религиозного уклада, с высоким уровнем бедности и крепкими семейными узами. Здесь рождение детей по-прежнему воспринимается в том числе и как страховка родителей от нищей старости.
Основной инстинкт
«Я не понимаю, зачем люди рожают детей», — разводит руками 25-летняя Саша, специалист по тестированию мобильных приложений. Родом из Калининграда, она несколько лет назад переехала в Москву и сейчас планирует свадьбу. По словам Саши, ее жених-ровесник, коллега в сфере IT, — еще больший чайлдфри: «Он точно не видит себя в роли родителя. В этом плане мне очень повезло — наши взгляды на жизнь полностью совпадают».
Саша рассказывает, что среди ее друзей-сверстников нет не только родителей, но и тех, кто в принципе задумывается о том, чтобы в ближайшее время завести семью. Сознательно выбравших, как она, бездетность, впрочем, тоже нет. Но моя собеседница убеждена, что скоро в этом вопросе все больше ее ровесников будут решаться на честный диалог с собой: «Гораздо больше людей на самом деле не хотят детей, но этого толком не осознают, возможно, пока у них не появляются дети. Но в обществе все заточено на один сценарий — воспроизводство».
«Я про детей вообще не думаю, — соглашается Полина, журналистка, выпускница ВШЭ. — Может быть, после 25 лет начну думать. А может, и нет. Мой горизонт планирования в последнее время сузился до пяти минут».
Полина — дочка моей близкой подруги. Мы знакомы с ней буквально с первого дня ее жизни: Полина мирно посапывала у меня на руках, когда я приехала навестить ее маму в роддоме на следующий день после родов. Нам тогда было всего по 21. В начале 2000-х в нашей журфаковской компании подруга самой первой официально вышла замуж и родила ребенка. В 21 год младенцы казались мне инопланетянами. Примерно так же сейчас воспринимает эту тему и 22-летняя Полина.
Зато на нашей очередной встрече (у нас с Полиной есть традиция вместе обедать, когда я приезжаю в Москву) она в подробностях рассказывает мне о многочисленных кавалерах и демонстрирует новые оттенки своей панковской стрижки — в этот раз это пара фиолетовых и зеленых прядей, — а также новую татуировку на спине в форме третьего глаза.
Я напоминаю Полине, что у ее мамы в этом возрасте уже был годовалый ребенок. Она в ответ морщится и резко качает головой, словно хочет отогнать даже мысль о такой опции: «Так я точно не хочу!!!» На данный момент девушку не интересует тема не только детей, но и серьезных отношений. Аналогичным образом, по ее словам, настроены практически все ее друзья: «Мои сверстники не желают брать на себя обязательства. Они хотят тратить время на работу и поиски себя. Даже завести домашнее животное мне сейчас кажется огромной ответственностью».
Я слушаю этих девушек и спрашиваю себя: останутся ли их убеждения неизменными лет через
