Взгляд Ронана впервые смягчается.
— Блэр, не делай этого. Не отказывайся от нас.
— Ты слеп, Ронан, — бормочу я сквозь зубы дрожащим голосом.
— Нет, Блэр. Это ты слепая. Дай мне шанс показать тебе, что я вижу. Дай шанс доказать, что нас связывает нечто особенное.
Пока мы смотрим друг на друга, мою душу и сердце опять начинает разъедать гнев. Его добрые, но острые, как зазубренный нож, слова сделали мне больно. Он сказал правду, жестокую правду, но такова извращенная природа честности. Безболезненной она не бывает.
Я делаю несколько шагов ему навстречу.
Остановившись напротив, замечаю, что Ронан глядит на меня с опаской. Хорошо. Повод для беспокойства у него действительно есть. В моих венах пульсирует адреналин. От кондиционера веет холодком, но меня лихорадит. То, что я готовлюсь сделать, нельзя расценить, как нечто спонтанное. Нет. Все просчитано. Я осознанно собираюсь причинить Ронану боль. Показать, что ситуацией управляю я, а не он. Показать наглядно, какая я дрянь, чтобы раз и навсегда разрушить его возвышенное, но искаженное представление обо мне. Он думает, я слепая? Нет, это он слепой. И сейчас я покажу, насколько.
Я одариваю его самой ослепительной из своих улыбок — той, что заставляет взрослых мужчин терять головы и забывать обо всем, кроме желания засунуть в меня член. Вжимаюсь в него, на задницу сразу ложатся его ладони. Наши тела сливаются; я трусь о его бедра и чувствую, как он набухает, как я сама мгновенно воспламеняюсь.
Кладу руки ему на плечи, тянусь вверх, пока меж нашими губами не остается всего дюйм. Вдыхаю древесный запах его одеколона, слышу тепло его дыхания на губах, вижу на переносице золотистую россыпь веснушек. И самое главное: чувствую, как наше влечение друг к другу обволакивает все пространство пустого коридора.
— Ты говоришь, я слепая, Ронан, но это не так. Я отлично знаю, кто я. А вот ты упорно отказываешься это понять.
И с этими словами я целую его. Жестким поцелуем, которым хочу наказать, поставить его на колени, и поначалу это неплохо мне удается. Наши языки сталкиваются в борьбе за власть. Но как только Ронан отпускает мой зад и ласково берет мои щеки в ладони, я проигрываю. Это он наказывает меня — своей нежностью.
Своей страстью.
Своей красотой.
Своими поцелуями, полными света.
Он прерывает поцелуй первым. Откидывается назад, ладони дрожат от желания и отчаяния.
— Разве ты не чувствуешь, Блэр? Это притяжение между нами, оно не временное. Оно никуда не денется, и ты это знаешь. Ты можешь рассказывать сказки своей голове и даже им верить, но тебе не обмануть свое сердце. Оно всегда знает правду. А теперь посмотри мне в глаза и скажи, что тебе на меня наплевать. Что ты на самом деле хочешь выгнать меня из своей жизни. Тогда я уйду и никогда больше тебя не побеспокою.
Я молча трясу головой, но он упорствует.
— Скажи мне, чего ты так сильно боишься?
Нет.
— Скажи, Блэр.
Я с усилием отталкиваю его руки, пытаясь проглотить выросший в горле тугой ком. На языке трепещет ложь, но в глазах Ронана светится такая искренность, которая мешает мне его обмануть.
— Тебя, доволен? Тебя! Меня пипец как пугает то, что я чувствую, то, чего начинаю хотеть рядом с тобой. — Мой голос ломается.
— Не надо… Не надо меня бояться.
— Ох, Ронан, ну когда ты поймешь?
— Никогда.
Под его взглядом я касаюсь своих губ, на них еще горит призрак его поцелуя. Его слова резонируют глубоко внутри, с каждой секундой разрушая мою решимость, и в конце концов я ловлю себя на желании им поверить. Словно Гамельнский крысолов и его дудочка, он искушает меня вернуться в точку невозврата. Но я не позволю. Я не могу.
— Неважно. Хочешь узнать обо мне кое-что интересное, Ронан? — спрашиваю, снова приближаясь к нему вплотную.
Он ловит меня за бедра, пальцы больно, до вмятин впиваются в мою плоть. Я целую его шею, а после шепчу:
— Всю прошлую ночь я трахалась с другим. — Целую кадык, он дергается под моими губами. — И не по любви. — Целую за левым ухом, позволив себе лизнуть солоноватую от пота кожу. — Я до сих пор чувствую, как он во мне двигался… на моем языке остался его вкус… ну как, хороший я человек? — Хватаю его за руку и, поместив ее между ног, начинаю тереть себя его пальцами, чувствуя сквозь кружево белья их тепло. — А если я скажу, что и тебе можно иметь меня всю ночь — при условии, если ты сможешь себе это позволить?
Он с силой отталкивает меня, наши руки разъединяются.
— Хватит, Блэр… Хватит.
Я не слушаю, продолжаю. Я хочу открыть ему глаза и развенчать все его иллюзии, чтобы он раз и навсегда понял, кто я на самом деле.
Чудовище.
— Я трахаюсь за деньги, ясно? — Его челюсть напрягается, и я испытываю болезненную радость. Значит, мне удалось-таки его зацепить. — И, откровенно говоря, не похоже, что ты потянешь мой ценник. А теперь, Ронан, спрошу снова. Я тебе нравлюсь? Ты все еще считаешь меня особенной? Все еще думаешь, будто я слепая? А то лично мне кажется, что слепец из нас двоих — ты.
Все. Надеюсь, этим я его заткнула.
Внутри я чувствую себя трупом. Но если бы жизнь во мне еще теплилась, с нею окончательно расправился бы его взгляд. Мне хочется трусливо зажмуриться, чтобы не видеть его осуждение, но я не могу. Когда мужчина на твоих глазах теряет голову от ярости… от ненависти, в этом зрелище есть нечто величественное и извращенно-притягательное. Невозможно отвести взор, даже рискуя оказаться под обломками его гнева.
Между нами безграничным океаном растекается молчание. Мы стоим друг напротив друга, почти соприкасаясь телами, но теперь это расстояние все равно, что пропасть.
— Я забираю свои слова назад. Все до единого. — Он обводит меня взглядом. Речь до последнего слога пропитана отвращением. — Ты их не стоишь.
Мне не хватает дыхания. Ладони вспотели. Внутри бушует желание, ярость и боль.
— Рада, что до тебя наконец-то дошло. — На этом я открываю замок, захожу в квартиру и, захлопнув дверь, окончательно изгоняю Ронана из своей жизни.
***
Раздевшись догола, я становлюсь перед зеркалом и смотрю на свое отражение. Тыльной стороной руки стираю с истерзанных губ остатки помады, и на щеке остается рубиново-красный след. В моих глазах стоят непролитые слезы. Слова Ронана кружатся в голове, как вращающаяся дверь, парализуя меня. Что ж, по крайней мере, теперь он знает, что я за человек. Наконец-то он увидел меня моими глазами.
Я продолжаю смотреть в зеркало, не замечая тупую боль между ног. Я чудовище, но не с рождения. Это жизнь, которую я себе выбрала, сделала меня такой. И я не могу остановить себя. Не могу. Страдая, я отыгрываюсь на других. Чужая боль меня успокаивает.
Хочу заплакать, но не могу. Я ненавижу себя. Порочный круг повторяется.
Снова…
И снова…
И снова…
Глава 27.
Лоренс.
Дожидаясь назначенной встречи, я думаю о Блэр. Усмехаюсь. Она, конечно, ходячее противоречие, но, пожалуй, в этом, отчасти, и состоит ее очарование, этой девушки с умудренным не по годам взглядом и игривой улыбкой покорительницы мужских сердец. Сегодня утром, прежде чем встать, я несколько минут наблюдал за тем, как она спит. Мне хотелось прикоснуться к ней. Привлечь к себе, вдохнуть ее женский аромат. Разбудить и, быть может, овладеть ею еще раз. Но я не стал. Не стоит, подсказало мне что-то. Она не моя. И я удовлетворился тем, что, как влюбленный щенок, смотрел на нее, спящую в моей постели. Без тени мейкапа, с беспорядочно разметавшимися по подушке черными волосами, она выглядела такой юной и безмятежной. Почти невинной. Но потом мой взгляд опустился на ее алые от природы губы. Нет. Невинные девушки не отсасывают мужчине так, как она.
От одного воспоминания о ней у меня шевелится в штанах.
Но не ее тело влечет меня, а она сама. Меня влечет то, что она дает мне. Она помогает мне забывать. Она возвращает в мою жизнь смех, после стольких-то лет, и я, будто голодающий, никак не могу насытиться. Я хочу — мне необходимо — больше. И если ради этого придется платить за каждый ее поцелуй, за каждую ее улыбку и ласку — так тому и быть. Мне все равно. Она ведь прямо сказала, что деньги — это все, что ей от меня нужно.
