же, папа соску забыл» (эту фразу он тоже, смеясь, произносит по-русски с забавным акцентом). Еще дипломату-няньке не перестает дивиться посещающий их педиатр — особенно когда видит, что девочка больше привязана к папе, чем к маме.
Йоханнес периодически слышит замечания от бабушек на площадке: «Ну конечно же, папа соску забыл».
Жена Йоханнеса тоже дипломат, работает на полную ставку. В ответ на вопрос, как он справляется в одиночку с ребенком в чужой стране, швед признается, что дни напролет с маленьким ребенком могут быть непростыми: «Бывает, конечно, одиноко. Случаются дни, когда я считаю минуты до того, как вернется с работы жена. Особенно зимние вечера, когда ребенок уже устал, могут тянуться долго…» Поэтому Йоханнес старается почаще выбираться из дома, и детские кафе с игровыми комнатами и аниматорами его очень выручают. Тем не менее он говорит, что не считает свой опыт чем-то из ряда вон выходящим и с удовольствием побыл бы в декрете подольше. «Вы же знаете, что для нас, шведов, это норма. От тебя этого ждут. Я всегда знал, что, когда стану отцом, должен буду взять декретный отпуск. Семья — то, что для меня составляет смысл жизни. При этом я прекрасно понимаю, — спешит добавить мой собеседник (чувствуется профессиональный дипломат), — что у вас в России другие обстоятельства, прежде всего финансовые. В Швеции так же было до Второй мировой. Страна была гораздо более бедной, рождаемость — низкой. Потребовались годы социальной политики, чтобы ситуация изменилась».
Слава детям
«А вы рассуждаете прямо как европейский отец!» — отмечаю я.
Вячеслав — шумный, крупный, бородатый и чрезвычайно разговорчивый папа двух девочек — парирует мне с торжествующей улыбкой: «Я и есть европейский отец!»
Мой собеседник Вячеслав Ходченко — предприниматель из Москвы, основатель проекта СлаваДетям [162] — вот уже несколько лет водит младших школьников в походы. Он угощает меня пиццей в итальянском ресторанчике в районе ВДНХ, на пальцах объясняя, что такое продвинутый отец. Хотя к активному отцовству мой собеседник тоже пришел не сразу. После рождения первой дочки полтора года он вообще не появлялся дома, пропадая на работе. Интерес к ребенку проснулся, когда стала появляться обратная связь. А когда дочке исполнилось пять, Славе стало интересно настолько, что он решил с головой нырнуть в нюансы воспитания девочек. Потом родилось хобби, превратившееся в бизнес-проект: проведение детских мероприятий. Ко всему прочему, Ходченко председательствует в родительском комитете в детском саду, а в школе старшей дочки входит в родительский совет — он там единственный мужчина. «Меня в комитете не любят — считают выскочкой, — смеется он. — Таких отцов пока мало».
Когда я спрашиваю о задачах воспитания девочек, Слава выдает одно за другим: «Научить опираться на себя. Быть самостоятельной. Владеть финансовой грамотностью. Развивать эмоциональный интеллект. Уметь расставлять границы». В последние несколько лет Вячеслав не только изучал теорию и практику воспитания — он и сам проходил психотерапию. Не исключено, что растущий интерес к ней — по крайней мере среди образованных жителей крупных городов — тоже вдохновляет мужчин выстраивать отношения, отличающиеся от тех, что были у них в детстве с родителями. Слава, например, встречает все больше пап в секциях и на детских площадках. Говоря об этом, он добавляет со смехом: «Не факт, что они там находятся по своей воле».
«Возникает вопрос: позволит ли уровень тревожности российской мамы доверить мужчине малыша?»
При этом, согласно опросу ВЦИОМ, приуроченному к новому празднику — Дню отца, который с 2021 года отмечается в третье воскресенье октября, — 67 % участников исследования согласились, что мужчина с маленьким ребенком на детской площадке сегодня — привычная картина [163]. В числе наиболее востребованных качеств идеального отца участники назвали заботливое, уважительное отношение к жене, активное участие в жизни детей и совместный поиск решения проблем, доброту и надежность.
Что касается идеи сделать мужской декрет привычной практикой, то до этого, по мнению Славы, в России пока далеко. Он не знает «ни одного мужика, кто на это бы решился»: «Россия — огромная страна. Москву нельзя сравнивать с регионами. Я недавно был в Чечне и Дагестане — эти тренды никогда туда не дойдут. Мужчине взять и уйти в декрет — это суперсмело. Впрочем, понятие нормы меняется. Но тут возникает вопрос: а готовы ли к этому женщины? Позволит ли уровень тревожности российской мамы доверить мужчине малыша?»
Последняя реплика меня, признаюсь, задела. Изучая уже много лет подходы к воспитанию в разных странах, я в который раз убеждаюсь, что уровень тревожности у наших мам действительно порой зашкаливает. Я уверена, что у многих она уходит корнями в детство, проведенное с чересчур критичными, требовательными, эмоционально отстраненными или, наоборот, чересчур опекающими матерями. Или, возможно, тревожность — форма перфекционизма в эпоху, когда мы перегружены информацией и родительство многими воспринимается как важнейший жизненный проект, а дети становятся сверхценностью.
Мой муж, который родом из Гамбурга и прожил почти 15 лет в России, называет материнский гиперконтроль à la russe микроменеджментом. В контексте воспитания из его уст это звучит как ругательство. «Если оставляешь со мной детей, перестань сверлить мне мозг!» — эту фразу я слышала от него бессчетное количество раз, а иногда в ход идет и гораздо более крепкое словцо.
Легко сказать. Даже после 10 лет жизни в Европе я не до конца избавилась от синдрома русской мамы. В Гамбурге мне все еще режут глаз бесконечные булки, которые малыши поглощают на ходу на детских площадках и вообще на улице (грязные руки! нездоровая еда!), меня по-прежнему шокируют дети без шапок и с голыми ногами, которые в минусовую температуру вышагивают рядом с закутанными в пуховики и шарфы родителями, и я всегда звоню педиатру, когда у моих детей поднимается температура (раньше я сразу к врачу бежала — на дом они в Германии не приходят). Пытаясь бороться с собственным перфекционизмом (со старшим сыном моим самым болезненным пунктиком было питание), я в свое время отправилась в квест тревожной мамы — объехала несколько стран Европы в поисках идеального метода питания и воспитания [164]. Так что до здорового пофигизма североевропейских мам мне, конечно, еще далеко.
Смена ролей
«Я бы хотела, чтобы мой бойфренд вообще не работал! Он бы мог предаваться своему любимому занятию…»
Мне хочется лишний раз удостовериться: говорит моя немецкая подруга с русским именем Вера всерьез или иронизирует? Но она невозмутимо продолжает: «Когда ребенок в саду, Клаус мог бы читать. Книги — его страсть».
Сыну Веры и ее партнера Клауса
