Мягко постукивали подковы, скрипела коляска, черная спина Джимми подпрыгивала в свете луны. Тени тополей растушевали пыльную дорогу темными и светлыми полосами.
Полу стало холодно. Он свернулся в клубочек, поджал колени к подбородку и закрыл глаза. Сзади хрипло дышал судья.
Коляску мерно качало. Пол очень устал. «Зачем кончилась эта ночь? – думал он в полусне. – И зачем меня увезли оттуда?»
Было сегодня утро? Кажется, было, но это было совсем иное утро, и он, Пол, был совсем другим. Все было по-другому. «Что это значит?» – думал Пол.
Поскрипывали колеса, оранжевые круги дрожали в зажмуренных глазах, таяли и возникали снова. Гордое лицо молодого Давенпорта выплыло из тьмы. Мэй, Мэй…
Он очень устал, и ему хотелось плакать.
Стучали подковы, раскачивалась на ухабах коляска, бежали мимо черные тополя.
Мокрое утро висело над миром. Седло скрипело.
Проклятый Джимми, когда он выучится седлать? Чавкая, копыта месили рыжую грязь. Ветер швырял в лицо водяную пыль.
Судья завернулся плотнее в шерстяной, пахнущий псиной плащ. Слезть, переседлать? Не стоит, до города осталось совсем немного. Мысли плелись безрадостно и лениво. Противное время – эти зимние дожди. Вот и еще один год кончается. Уходит в вечность. Впрочем, жалеть его незачем, это был скверный год.
Дела судьи материально ухудшились. Он сделал по-своему, как всегда. Он прогнал Мюрэ, но имение не стало доходнее. Француз воровал, но знал хлопководство до тонкости. Впрочем, сидеть за одним столом с жуликом достаточно противно, прогнать его следовало давно. Стоит ли вообще возиться с хлопком – вот что нужно решить.
Север не хочет покупать, маклеры разоряются, плантаторы тоже. Судья усмехнулся, вспомнив лицо Аллисона, И ярость охватила его. Аллисон решил купить его, как покупают кусок мяса на базаре.
Далекий печальный звук заставил судью поднять лицо.
В сером небе плыл журавлиный клин. Он летел к югу медленно и низко, птицы с трудом взмахивали намокшими крыльями. Устали, бедняги. Когда-нибудь, не скоро, и человек полетит, куда захочет. Разумеется, не на этих дурацких шарах, конечно нет.
Люди придумают что-нибудь получше. Он не увидит этого, но Пол, пожалуй, увидит. Но только будет это не здесь, не в Луизиане… Ах, дорогие соотечественники, черт бы побрал ваши тупые головы и жадные руки. Неужели вы не видите, что сеете?..
– Эй, судья! – громко закричали сзади. Судья натянул поводья. Его нагонял закутанный всадник. Судья узнал худую серую лошадь, потемневшую от дождя.
– Доброе утро, отец Амброз. В такую погоду за лисицами?
– Какие, к черту лисицы! – сердито сказал священник. – На ферме у Джойсов умирает старуха. Вы слышали новости, судья?
– Новости? Нет. Я не был вчера в городе.
– Ха! – оживился священник. – Город сошел с ума! Вчера пришло известие: какой-то Саттер или Суттер словом, какой-то паршивый эмигрант… Швейцарец, кажется…
– И что же?
– Он ставил водяное колесо для своей лесопилки.
– Это и есть ваши новости? – усмехнулся судья.
– Не перебивайте меня. Суттер ставил водяное колесо для своей лесопилки. И вот выгреб из желоба чистого золота на шесть тысяч долларов. Недурно для начала?
– Да, – сказал, подумав, судья. – Для начала недурно. А где это случилось, отец Амброз?
– Не так уж далеко от нас с вами! Это было в Калифорнии, в долине реки Сакраменто.
– А это не враки?
– Я сам видел номер «Калифорнийского курьера», судья. Дурак Суттер тут же продал свой участок за сто тысяч. Эти эмигранты – бараны, клянусь богом. А вдруг там миллион?..
– А почему не сто миллионов? Что же будет дальше, отец Амброз?
– Начнется золотая лихорадка, судья. Начнется золотое безумие, великое переселение народов, небывалая волна убийств и всяких преступлений…
Они остановились на перекрестке дорог. Дождь перестал, небо медленно прояснялось.
– Скажу вам по секрету, судья…
– А старуха Джойс?
– Неважно, она подождет. Все Джойсы – крепкие люди. Я скажу вам по секрету: мне опротивела эта страна. За два цента я готов переселиться на Север!
– Но ведь там нет ни лисиц, ни форелей!
– Только это меня и останавливает, – грустно сказал отец Амброз. – Зато там собрались все деньги Америки и все умные головы Америки. Это стоит, пожалуй, лисиц и форелей…
– Не берусь советовать, отец Амброз, – вздохнул судья.
– Ладно, я заеду к вам, и мы поговорим обо всем поподробнее. Привет миссис Морфи!
Священник повернул лошадь на правую дорогу. Судья подхлестнул свою лошадку и поехал в город. Когда он подъехал к своей камере, никто не вышел ему навстречу. Тяжелый замок висел на дверях. Что это могло значить? Ну и задаст он головомойку Питерсу и его полисменам! Кряхтя, судья слез и отпер мокрый, успевший заржаветь замок. Он сел к столу и задумался.
Это золото, о котором говорил отец Амброз… Немало крови прольется там, на реке Сакраменто. Вся нечисть обоих континентов слетится на золотой звон. Любопытно, очень любопытно. Пожалуй, лет пятнадцать назад он и сам не усидел бы на месте, поехал бы взглянуть на золотую лихорадку поближе…
Дверь хлопнула. Вбежал горбатенький Питерс, бледный и дрожащий от возбуждения.
– Судья Морфи, сэр! – заговорил он, жадно хватая ртом воздух. – Я с вами покончил, сэр! Я больше не служу клерком в судебной камере, нет, сэр, не служу!
– Что это значит, Питерс? – спросил судья.
– Я свободный человек, сэр! – взвизгнул Питерс. – Никто не может заставить меня работать! Я уезжаю наконец! Могу я уехать или должен просить у вас разрешения?..
В комнату боком вдвинулся полисмен О'Хара.
– Что с Питерсом, О'Хара? – спросил судья. – Он пьян или взбесился?
– Не смейте оскорблять меня, сударь! – закричал горбун. – Я больше не служу у вас, и я уезжаю!
– Мистер Питерс уезжает, ваша честь! – насмешливо сказал полисмен. – Я полагаю, мистер Питере едет в Калифорнию.
– Да! Да будьте вы прокляты! Вы еще попомните Питерса! Я уезжаю в Калифорнию и вернусь богатым человеком!..
Он выбежал, бешено хлопнув дверью. Наступила тишина.
– Он погибнет, О'Хара, – грустно сказал судья.
– По всей вероятности, ваша честь. Какие шансы могут быть у такой мелюзги…
– А где Мэлони?
– Уехал в Калифорнию, ваша честь.
– Так. Весь город помешался. А вы, О'Хара, вы не едете в Калифорнию?
– Я стар и тяжел, ваша честь. Вот будь я помоложе…
– Спасибо и на этом. Видимо, священник был прав. Но это ничего не меняет. Подыщите мне другого клерка, О'Хара.
– Слушаю, ваша честь.
– Запомните мои слова, О'Хара. Это не имеет значения, ибо ничего не меняет, но я скажу вам: это начало конца.
– Конца чего, ваша честь?
– Конца Юга. Центр перемещается. Вам понятно, О'Хара?
– Нет, ваша честь.
– Возможно, это и лучше. Можете идти, О'Хара. Судья остался один и зашагал по пыльной камере.
Половицы скрипели и стонали под ногами. Жизнь проходила мимо, как пароход мимо рыбачьей лодки. Шли часы, а он все шагал.
Перед обедом в камеру вошел Джереми Хорн.
– Доброе утро, судья Морфи! – Обвисшее лицо приветливо улыбалось.
– Что скажете, Хорн? – Судья был подчеркнуто сух, он терпеть не мог маклера.
– Пустяковое дельце, судья. С Горячих Ключей бежало четверо негров.
– Какое вам до этого дело, Хорн? Горячие Ключи принадлежат, насколько я знаю, Джеральду Аллисону…
– Это поместье действительно принадлежало мистеру Аллисону, судья, – вздохнул маклер. – Но пути господни неисповедимы. Теперь Горячие Ключи принадлежат мне, Джереми-Джошуа Хорну.
– Что такое? Вы шутите, Хорн?
– Вот купчая, судья. Собственно говоря, мое полное имя – Джэкоб-Джереми-Джошуа ван дер Хорн, судья. Я принадлежу к старинному голландскому роду негоциантов… Так вот, судья, из этого поместья бежало четверо негров. Мне нужен приказ об аресте, и немедленно. Иначе негров переправят на Север по проклятой «подземной железной дороге».
– Вы отлично знаете, Хорн, что по законам штата Луизиана для поимки беглого негра приказа об аресте не требуется.
– Не горячитесь, судья. Мы знаем, что у вас мягкое сердце, а вы должностное лицо штата, сэр. Неграм устроил побег аболиционист[5] из Новой Англии по имени Джон Робинсон. Приказ об аресте нужен мне для него. Судья на минуту задумался.
– Нет, Хорн, – сказал он решительно. – Не дам я вам приказа об аресте. Против этого человека у меня нет ничего, кроме вашего слова.
– Слово мое кое-что значит в этом городе! – улыбнулся маклер.
– Нет, Хорн, – судья встал со стула. – Ловите негров, это ваше право. Но для ареста белого человека нужны доказательства, а у вас их нет. Принесите доказательства, и я подпишу приказ.