Исследовав эту историю, счел нужным с вами поделиться. Вы, однако, вовсе не обязаны ее выслушивать, а выслушав – уверовать. На вашем месте я так бы и поступил. На своем – не имею права. Повенчавшись с истиной, изменить ей не в силах, даже ради обожаемого мной Стрельцова. Потому и глядят на вас с таблички две уродливые девятки вместо красавицы сотни.
От истинного болельщика ничего не утаишь. Самые информированные, всезнайки, располагались в центре огромной толпы, собиравшейся ежедневно на тбилисском стадионе «Динамо» (как и в других футбольных центрах) возле огромного стенда – турнирной таблицы. Повестка дня традиционная: а) последние известия с мельчайшими подробностями из жизни и быта команды в целом и футболистов в отдельности; б) обсуждение матчей предыдущего тура; в) прогнозы на тур грядущий; г) разное.
На одном апрельском заседании в сезоне 1954 года, накануне прибытия в Тбилиси автозаводцев, новостной блок, вопреки обыкновению, начался с сообщения о появившемся в «Торпедо» вундеркинде, Стрелкове или Стрельникове. До этого Стрельцов (его и имели в виду) сыграл вдали от Грузии в двух матчах в общей сложности менее тайма. Как могли узнать о нем, да еще и оценить его необыкновенный дар?
Желающих поглазеть на чудо-парня, несмотря на рабочее время (тренировка проходила, не помню точно, в 12 или час дня) и нудный, дождливый апрельский день, оказалось немало. Единственная трибуна запасного поля динамовского стадиона была заполнена. Он сразу бросился в глаза: не по годам рослый, стройный, с длинными сильными ногами. Весь такой чистенький, светленький, голубоглазый, кровь с молоком – красавец-парень, глаз не отведешь. Публика сразу приняла его. На каждое удачное движение Стрельцова – финт, рывок, удар (бил он здорово) – собравшиеся отзывались одобрительными возгласами. Помню, как побежал он за укатившимся к зрителям мячом и оказался в двух-трех шагах от примыкавшей к полю трибуне: так близко никогда больше Стрельцова не увижу. Ему зааплодировали. Эдуард зарделся, смущенно улыбнулся и, словно в благодарность за радушный прием (может, так и было), под невероятно острым углом ухнул в дальний верхний угол. Тут же раздался мощный, слившийся воедино многоголосый залп: так приветствовали только своих…
Помню черный, кошмарный июль 52-го. Разум и сердце отторгали весть о постигшей нашу сборную трагедии в игре с югославами. Мы знали твердо: такого быть не может, потому что не может быть никогда – наш футбол лучший в мире. Наверное, диктор что-то напутал, вот-вот последует опровержение. Опровержения не последовало. Вскоре разогнали сборную, многократного чемпиона. Значит, в самом деле проиграли. Значит, не самые сильные. Так и жил – в полном мраке.
В этом робком, смущающемся юноше, который вдруг вышел к нам из русской сказки, ничего еще не успевшем, ничего не сделавшем, таилась сила необъятная. Не разумом – нутром почувствовал: восходит светило. Он вернул веру и надежду. С этим парнем всех побьем и завоюем страну футболию!
Радужного настроения не омрачила ни грандиозная взбучка дома и в школе (за прогул), ни последовавшие за нею жесткие оргвыводы – времена были суровые. Даже под угрозой исключения, не задумываясь, предпочел бы занятиям в школе торпедовскую тренировку…
На игру Стрельцов вышел под номером «7» – на месте правофлангового. С появлением во втором тайме Вацкевича ушел на левый край. Место в центре еще занимал Гулевский.
Играл Стрельцов не по годам зрело. Был заметен. Запомнились несколько фланговых проходов с нацеленными прострелами в горячие точки. Исполнены были с легкостью необыкновенной. А гол забил классный, с места центрального нападающего. Как-то играючи разобрался с двумя защитниками и мгновенно, будто и не замахивался, пульнул мяч в верхний угол. Товарищи (по воспоминаниям Стрельцова) говорили, что такие мячи трактором из ворот вытаскивают. С тех пор я не упускал случая живописать увиденный мною первый гол Стрельцова. Вот и перед вами расхвастался.
Как оказалось, я стал свидетелем и самого молодого (на то время) гола в истории отечественных чемпионатов. Стрельцов забил 14 апреля 1954 года, когда ему было шестнадцать лет восемь месяцев и двадцать четыре дня. В следующем сезоне с пятнадцатью мячами он стал лучшим бомбардиром – еще один рекорд-долгожитель для восемнадцатилеток. И все же после тбилисского матча осталось чувство неудовлетворенности. Казалось, не сделал он все, что мог. Мне посчастливилось видеть немало стрельцовских матчей, и каждый раз, даже после самых удачных, оставалось ощущение чего-то недосказанного, недоделанного. Колоссальный потенциал раскрыл он разве что наполовину. Но и того, что сделал, вполсилы, вполноги, хватило, чтобы возглавить огромную колонну отечественных футбольных звезд. К этой теме еще вернусь.
В первый же год Стрельцов – в центре внимания. Народ валом валил на юное дарование. Специалисты не спускали с него критического взора, а Гавриил Качалин сразу взял юношу на карандаш и уже в 55-м в первом же матче сборной в Стокгольме поставил Стрельцова в основу. Так он в ней и остался – основным, незаменимым. Тридцать девять матчей провел за сборную, во всех – с первой минуты и до последней, без замен.
Кого он не особо впечатлил, так это своего клубного наставника – Николая Петровича Морозова. Сочиняя после окончания сезона характеристики на своих футболистов, он посвятил Стрельцову такие строки: «Общее физическое развитие хорошее. Технически еще подготовлен плохо. Не поставлен удар (особенно с левой ноги), плохо играет головой, нет экономной остановки мяча… Морально-волевые качества невысокие. Нет должного трудолюбия в работе…»
Доведись иностранным селекционерам отбирать игроков по составленным Морозовым характеристикам (я их читал), наверняка растаскали бы всю торпедовскую команду, исключая Стрельцова.
Молодой Стрельцов запомнился мощью, взрывным рывком, способностью на спринтерской скорости перекрывать огромные расстояния, сметая на пути к цели все препятствия, убойным ударом… Статистика эти впечатления подтверждает. Почти половина (23 из 48) мячей, забитых в 50-е годы в чемпионатах, стали результатом индивидуальных прорывов, нередко с обводкой двух, а то и трех игроков, включая и вратаря (6 раз), сильным дальним ударом – 25 процентов. Два гола забиты непосредственно со штрафных, один – с пенальти, пять – на опережении и три – на добивании. Примерно те же пропорции в кубковых и международных матчах. В 1/4 финала Кубка с тбилисцами (6:1) Стрельцов забил пять мячей – его личный рекорд. Он трижды обводил всю динамовскую защиту и вратаря и тихонечко закатывал мяч в осиротевшие ворота.
Вообще-то, по собственному признанию, он не любил много забивать, ограничивался одним, максимум двумя мячами, если они обеспечивали победу. Недаром в чемпионатах сделал всего один хет-трик. В опубликованном в «Неделе» интервью поведал допрашивавшему его Эдуарду Церковеру: «Я действительно не любил выигрывать 5:0 или больше: как-то неловко перед соперниками, бьем их почем зря, жалко было.
– Говорите, „жалко“, а сами в пятьдесят седьмом в кубковой игре с тбилисским „Динамо“ забили пять мячей…
– Ну молодой тогда был. Не очень задумывался…»
Из большого числа увиденных мною стрельцовских мячей (9 месяцев обучался в Тбилиси – в школе, затем в вузе, а три летних месяца «работал» в Москве – на «Динамо», с 56-го – по совместительству в Лужниках и ни одного матча с участием Стрельцова не пропустил) – праздничных и будничных, рядовых и решающих, один не идет ни в какое сравнение с сотнями, а может, тысячами вообще мною виденных. Это мяч, забитый 9 апреля 1958 года в Тбилиси куйбышевским «Крыльям». Стадион, хоть свои не играли, был полон. Пришли посмотреть на Стрельцова. Как же им повезло! Торпедовский центр был в тот день в благодушном настроении, но куйбышевские костоломы постоянно проверяли его на прочность. Редко кто видел Стрельцова лежащим на траве. А тут человек сдержанный, не выказывавший на людях страдания, корчился от боли. Картина не для слабых нервами. Арбитр из Сочи Петр Гаврилов в их число не входил: и с нервной системой все у него было в порядке, и с психикой – душераздирающие сцены переносил стоически. Посвистывал через раз, этим и ограничивался. Отчего у форварда за полтора тайма накопилась уйма вопросов. С ними он и обратился к Гаврилову. Стадион замер. До чемпионата мира – два месяца. Стрельцов находился еще в подвешенном состоянии, удаление с поля (к тому дело и шло) означало смертный приговор. Выручил Иванов, словно из-под земли выросший между арбитром и партнером. Богатейшая жестикуляция торпедовского капитана и его страстная, пламенная, раскрепощенная речь (она легко читалась и на расстоянии) сомнений в исходе спонтанно возникшей дискуссии не оставляла. Запись в протоколе: «Удален за пререкания с арбитром (махание рукой)». Иванов превосходно исполнил роль громоотвода. Стрельцов остался на поле.
