– Интересно, – пробормотал Михаил Иванович. – Эх, поглядеть бы!
– Пожалуйста! – к удивлению Чигорина, невозмутимо ответил Арну де Ривьер и вынул из кармана часы, в точности соответствовавшие описанию.
– Откуда у вас? – воскликнул пораженный собеседник.
– Потом расскажу… Да, забыл самое главное. К драгоценной шахматной доске была прикреплена серебряная планка с текстом, в котором ряд известных любителей шахматной игры, в том числе знаменитый поэт Лонгфелло, требовали провозглашения Морфи чемпионом мира.
И что же?
– Представьте себе, отказался наотрез, боясь, что тогда его сочтут профессиональным шахматистом. Какой, мол, ужас! Мамаша изругает! Попы-иезуиты подтвердят, что он нарушил клятву! А жаль: весь шахматный мир, все маэстро Нового и Старого Света единодушно признали бы Поля чемпионом мира после его грандиозных побед. Пора, давно пора ввести такое звание!
– Продолжайте, дорогой мэтр. Какова была дальнейшая судьба Морфи?
– Наконец вернулся юный герой домой, в Новый Орлеан. Решил было заняться «делом», но слава, которой он гнушался, прицепилась к нему, как репейник к собачьему хвосту! Никто из земляков не хотел поручать ему судебные дела, думая, что знаменитый маэстро, кроме шахмат, ни к чему не способен. Девушка, к которой он сватался, отказала ему как человеку без прочного будущего. Подайте ей бизнесмена! А потом началась гражданская война. Пытался Морфи получить дипломатический пост у вождей Южной конфедерации, но и тут из-за шахматной известности ему отказали.
Махнул Поль на все рукой и снова отплыл во Францию. По дороге остановился на Кубе, где сыграл ряд партий, в том числе с чемпионом острова негром Феликсом, рабом плантатора Сикре.
В 1863 году Морфи снова прибыл в Париж, но играл только со мной – своим старым другом. Он даже ни разу не посетил проходивший тогда в Париже международный турнир. Не ответил Поль и на письменный вызов на матч вашего маэстро князя Сержа Урусова…
– Я помню, читал, – перебил Чигорин. – И Петров хотел сыграть с Морфи матч. Нарочно для этого отправился в Париж. Оттуда писал Михайлову, что был у Морфи два раза, но тот решительно отказался от игры.
– Верно! – подтвердил Арну де Ривьер. – Помню их переговоры. С Полем о шахматах и говорить уже было нельзя. Раздражался! Отказывался от всяких выступлений, даже от сеансов одновременной игры вслепую, которые раньше так любил. Несмотря на то что хорошие деньги предлагали. А сам нуждался до того, что продал мне эти драгоценные часы. У испанского гранда кошелек уже отощал! Я предлагал ему денег взаймы – никак!.. Что ж, берегу часы, как святыню!
Что-то с доской драгоценной будет… Кажется, в бутылке еще немного осталось?
Они выпили снова.
– Вскоре Морфи уехал домой, – усталым тоном заговорил француз. – Уже навсегда! Промелькнул в шахматном мире, как блестящий метеор! Мне недавно писала его племянница Регина Пуатье, что Поль не только отошел от шахмат, но даже не выносит упоминания о них и о своих блестящих успехах на этом поприще. Как-то в местной печати был приведен список знаменитых сограждан. Среди них с гордостью был назван «самый знаменитый шахматный игрок в мире – Морфи». Поль пришел в ярость и настрочил в редакцию письмо, что он вовсе не шахматист-профессионал, что у него, правда, никакой профессии нет, но она ему и не нужна, несмотря на звание адвоката, так как отец ему оставил наследство стоимостью 146 162 доллара 54 цента! Ничего этого не было. Свихнулся как мартовский заяц. Страдает агорафобией – боязнью большого пространства и манией преследования. Пищу берет только из рук матери, чтобы его не отравили «враги». Несчастная гусыня! Каково ей сознавать, до чего довела сына! Возмездие!
Утром встанет Поль, тщательно оденется. В комнате полукругом стоят начищенные до блеска слугой-негром двенадцать пар ботинок – чтобы он мог единым взглядом выбрать подходящую. Потом в полдень с моноклем, тросточкой и цветком в петлице выходит на узкую улицу Нового Орлеана и гуляет, бросая восхищенные взгляды на женщин.
Испанский гранд! Увы! Как ни расценивай наше искусство, а лучше быть шахматным профессионалом, чем профессиональным бездельником. Жаль! Пропал зря шахматный гений, подлинный чемпион мира! И шахматы ведь как любил! «О, женщины, ничтожество вам имя!» Так говорил принц Гамлет про мать-королеву. То же мог бы сказать и про свою мать бедный Поль.
– Грустная история! – сказал, вздохнув, Чигорин. – Спасибо, дорогой мэтр, за интересный вечер.
Он оплатил счет гарсону и встал.
– Постойте! – схватил его за руку Арну де Ривьер. – Вы завтра уезжаете в далекую Россию, к волкам, бегающим вечной полярной ночью по снежным улицам Петербурга…
– И день у нас сменяется ночью, как в Париже, и волки по улицам не бегают, – обиженно возразил Чигорин. – Разве только двуногие, да и те ездят в колясках.
– Все равно! Больше с вами, может, не увидимся. Я уже стар. Я не зря так разболтался о Морфи. Кто-кто, а я изучил до косточки и стиль и манеру его игры. Но только одного шахматиста наших дней могу сравнить с гениальным Полем. Угадайте: кого?
– Цукерторта? Стейница? Блекберна? – простодушно перечислял корифеев Михаил Иванович.
Арну де Ривьер посмотрел ему в глаза и торжественно обнял.
– Не угадали. Вас! Я видел все ваши партии из турниров в Берлине, Вене, Лондоне, сам сыграл с вами десять. Вы – Морфи наших дней! У вас, Мишель, такой же искрящийся, как шампанское, талант! Блеск и глубина комбинаций! Очаровательные замыслы! И к тому же смелость, темперамент и любовь к нашему искусству. Но… есть и недостаток, какого не было у Морфи. Вы не всегда играете с одинаковой силой. А это очень важно для успеха. Недооцениваете партнеров, что ли, или устаете под конец? Возьмем наш матч: вы меня не хуже Поля разбили в пух и прах, а потом стали играть спустя рукава, и я почти выкрутился. Так нельзя! Надо тренироваться, как американские боксеры! Надо держать себя под уздцы! Надо работать, имея в виду только одну цель. Одну! Одну!! Одну!!!
– Какую?
– Вы можете, вы должны, вы будете чемпионом мира!
Глава пятая
Не для себя – для России
Во имя общественных интересов
Кто бы мог подумать, и прежде всего сам Чигорин, с таким блеском выступивший в международных турнирах в начале восьмидесятых годов, что после Лондонского турнира он целых шесть лет не будет принимать участия в международных соревнованиях!
Правда, в ту эпоху турниры крупного масштаба устраивались довольно редко. Но мелкие турнирчики с участием одной–двух заезжих знаменитостей и местных сильных шахматистов, сеансы одновременной игры, в том числе пользовавшиеся особой популярностью сеансы «вслепую», матчи между гастролерами и местными чемпионами происходили повсюду. Шахматная жизнь в Западной и Центральной Европе и в США била ключом. Чигорин же шесть лет не выезжал из России!
А ведь он, не имевший в России ни семьи, ни собственности, вполне мог бы по примеру Стейница, Цукерторта, Левенталя поселиться в центре мировой шахматной жизни – Лондоне и начать, наряду с гастролями в разных странах, борьбу за мировое шахматное первенство.
Но Чигорин считал, что важнее эгоистических, личных интересов создание русской шахматной организации и возрождение русского шахматного журнала. Он не хотел быть чемпионом без родины, одиноким «шахматным волком», бродящим по миру в поисках добычи, а хотел стать представителем авторитетного, крепко спаянного творческими и спортивными интересами национального шахматного союза, объединяющего по всей России десятки тысяч любителей игры. Чигорин был прежде всего патриотом и общественным деятелем.
Конечно, Чигорин, как всякий творческий работник, нуждался и в сочувственном окружении, в ценителях его таланта. И не из-за суетного желания лести, хотя похвалы, если они произносились от чистого сердца толковыми людьми, были ему приятны. Чигорин хотел сплотить вокруг себя в шахматной организации людей, столь же страстно, как он, интересующихся шахматной культурой, с которыми он мог бы делиться своими творческими и спортивными планами, играть тренировочные партии, проводить сеансы одновременной игры, вести теоретические занятия, воспитывать молодые кадры русских шахматистов. Словом, Чигорин мечтал о той чуткой, страстной, квалифицированной аудитории болельщиков, с которой так хорошо знакомы советские гроссмейстеры и мастера.
И с упорством фанатика Чигорин по возвращении из-за границы приступил к созданию Петербургского шахматного клуба, рассматривая его как первый шаг к возрождению журнала, как первую ступень к созданию Всероссийского шахматного союза.
Лучшие годы своей жизни, не страшась приближающейся старости с неизбежным упадком сил и утраты с таким трудом добытой славы, отдал Михаил Иванович воплощению своей мечты!
