Мои неудачи тех лет имеют весьма прозаическое объяснение. Одна причина, как ни странно это звучит, заключается в том, что я был сильнейшим у себя дома — в Сухуми и в Грузии. Сильнейшим, конечно, среди спортсменов моего возраста. Там у меня практически не было сильных соперников, побеждал я в соревнованиях довольно легко. Это вселяло в меня излишнюю самонадеянность, уверенность в своем несомненном лидерстве, а значит, я попросту не умел бороться с равными конкурентами. На всесоюзных соревнованиях же конкуренция была намного острее. В юношеском, да и в юниорском возрасте равных по силам спортсменов во всех видах легкой атлетики, пожалуй, побольше, чем во взрослом спорте, где группа сильнейших всегда довольно постоянна по составу. Этим, в частности, и объясняется, что зачастую при переходе в группу взрослых лидерами становятся не те, кто побеждал среди юношей и юниоров, а те, кто был на пятых-шестых ролях, хотя их результаты ненамного отличались от результатов чемпионов.
Вторая причина заключается в том, что, несмотря на достаточно высокие результаты, я, по сути дела, был в тройном прыжке еще новичком. И если по физическим качествам не уступал своим сверстникам, то в уровне владения техникой намного отставал от тех, кто начал тренировку в более раннем возрасте. Поэтому в течение нескольких лет мне пришлось планомерно осваивать азы тройного прыжка, и по мере того, как удавалось с помощью тренеров ликвидировать технические огрехи, я начал занимать все более высокие места во всесоюзных, а потом и в международных соревнованиях Процесс этот довольно продолжительный, потому что техника, образно говоря, как и сам атлет, тоже должна окрепнуть, устояться настолько, чтобы не «разваливаться» в стрессовых ситуациях напряженной спортивной борьбы.
Итак, после Всесоюзной спартакиады школьников мы с Акопом Самвеловичем самое большое внимание в тренировках уделяли работе над совершенствованием техники прыжков. Работа эта кропотливая, порой монотонная, требующая большого количества повторений каждого упражнения. При этом Керселян не разрешил мне прыгать на результат и внимательно следил, чтобы я не принес тайком на тренировку рулетку. Словом, к весне 1964 года я очень соскучился по соревновательным прыжкам.
Желание прыгать сослужило хорошую службу в первых же весенних состязаниях. Я выступал, что называется, в охотку и уже во второй попытке установил личный рекорд — 15,42. До норматива мастера спорта СССР оставалось всего 33 см и казалось, что это мне вполне по силам. Но Керселян, видно, по моим загоревшимся глазам понял, что сейчас я начну «давать вовсю», и, опасаясь травмы, не разрешил прыгать в финале. Я прямо в секторе начал было с ним спорить, но тут мой обычно всегда мягкий в общении тренер, не мудрствуя лукаво, просто прогнал меня со стадиона.
Результат 15,42 давал мне право бороться за право участия в Европейских играх юниоров (сейчас эти соревнования называются юниорским чемпионатом Европы), которые должны были состояться в конце лета в Варшаве. К счастью, Керселян сумел меня убедить, чтобы я не гнался за выполнением мастерского норматива, а думал только о месте в сборной команде юниоров СССР. Выступал я на отборочных состязаниях довольно спокойно и вместе с другим нашим прыгуном тройным Алексеем Борзенко отправился в Варшаву на первые в моей жизни международные состязания.
Поскольку состав команды был ограничен, мне предстояло в Варшаве в первый день прыгать и в длину. Здесь я был вторым за поляком Кобушевским, но установил личный рекорд — 7,42.
Этот результат меня очень обрадовал: раз я установил личное достижение в прыжке в длину, значит, нахожусь в хорошей форме и должен победить в тройном. Дело в том, что среди зарубежных спортсменов не было сильных прыгунов тройным, а Лешу Борзенко я считал слабее себя, поскольку на отборочных соревнованиях мне удалось его обыграть. Настроение было самым радужным — я буду чемпионом Европы!
И действительно, в одной из первых попыток мне удался прыжок на 15,71. Это тоже было личным рекордом, и, главное, до норматива мастера не хватало только 4 см. Будь у меня побольше опыта и поменьше амбиции, я бы понял, что никаких сверхусилий от меня не требуется. Нужно просто скорректировать разбег и выполнить технически правильный прыжок. Я же решил, что сейчас «всем покажу, как надо прыгать». Четыре раза я бросался в разбег, как в атаку. Атаку столь же яростную, сколь и бездумную. Потерял контроль над движениями, каждый прыжок выполнял изо всех сил, и моя неокрепшая техника не выдержала такого натиска. Я не прибавил ни сантиметра и не успел оглянуться — попыток больше нет. Но ведь я лидер. Нет, у Леши Борзенко оставался еще один, последний, прыжок.
Сидя на скамейке, я видел, как шел к старту разбега Алексей, как сосредоточенно он настраивался на этот прыжок, как тщательно готовился использовать свой последний шанс. Видел и понимал, что мое лидерство разваливается на глазах. Уж очень хорош и грозен был Алексей в своем стремлении победить.
И он победил! Борзенко прыгнул всего на один сантиметр дальше, чем я, но это ничтожное в обычной жизни расстояние отделило его золотую медаль от моей серебряной. Так я на собственном печальном опыте убедился в спортивной истине, которую часто потом слышал от моего второго тренера Витольда Анатольевича Креера: «Пока у тебя есть хоть одна попытка, ты не побежден!»
Это поражение я пережил довольно стойко. Поздравил Лешу Борзенко с победой и тут же вспомнил, что у меня тоже остался еще один шанс стать мастером спорта в этом году — поздней осенью должно было состояться первенство Грузии среди взрослых. А я как раз после 3 октября 1964 года должен был перейти в эту возрастную категорию. Мне исполнялось 19 лет.
По приезде в родной Сухуми настроение улучшилось. Я был единственным спортсменом республики, который в Варшаве завоевал две награды, пусть и серебряные, и меня встречали довольно торжественно. А в одной из местных газет я прочел даже, что стал чемпионом Европы среди юниоров! Видно, не один я так жаждал победы.
Чемпионат Грузии разыгрывался в Тбилиси. Я приехал с командой Абхазии и разместился в гостинице. На следующий день, так же как в Варшаве, сначала прыгал в длину и стал чемпионом республики среди взрослых с таким же результатом — 7,42. Назавтра предстояло прыгать тройным. Ночь я не спал. И вовсе не потому, что волновался. Часть наших спортсменов, для которых чемпионат уже закончился в первый день, «отмечала» окончание спортивного сезона.
Признаюсь, для меня это было дико: как же можно так относиться к спортивному режиму, да еще взрослым людям! Так своеобразно произошло мое знакомство с людьми, которых в спорте принято называть «зачетниками». «Зачетники» — это атлеты, которые не ставят перед собой высоких целей в спорте, но в силу командного характера соревнований привлекаются к тренировочным сборам и состязаниям. У них одна забота — дать команде зачет в виде необходимой минимальной суммы очков. А поскольку на местных соревнованиях этот норматив невелик, то и для его достижения не требуется проявлять особого труда на тренировках и строго соблюдать спортивный режим. Кстати говоря, сами «зачетники» считают свой образ жизни вполне нормальным, а времяпрепровождение естественным. Когда на следующий день я выступил успешно, один из них сразу подвел под этот успех теоретическую базу, сказав, что именно то, что я не спал ночью, и помогло мне в состязаниях!
Надо ли говорить, что в сектор я вышел невыспавшимся и очень злым. Акоп Самвелович, уловив мое настроение, постарался настроить по-боевому на первый же прыжок. Видно, боялся, что если я не сумею сразу же выполнить мастерскую норму, то опять начну излишне напрягаться и сломаю технику. Но на этот раз все прошло как надо: разбег получился точным, а прыжок — техничным. Стою у ямы, жду. И вот долгожданное объявление судьи: «Результат — 15 метров 78 сантиметров. Есть новый мастер спорта СССР Виктор Санеев».
Позже я еще расскажу о том, как сложились для меня следующие два года. Сейчас скажу только, что в борьбе с тяжелой травмой мне не удалось улучшить результатов ни в 1965, ни в 1966 году. И можно сказать, что мое второе рождение в спорте произошло только весной 1967 года.
Этот предолимпийский сезон сложился очень похожим на сезон 1964 года. Я так же успешно выступал дома весной, терпел поражения летом и сумел наверстать упущенное только осенью. Но разница была в том, что происходило это на новом, предолимпийском, уровне. И задачи, стоящие передо мной, не шли ни в какое сравнение с задачами 19-летнего Вити Санеева.
Итак, первым соревнованием, на котором я выступил после острой травмы голеностопного сустава, было весеннее первенство общества «Динамо» в Леселидзе. И я, и Акоп Самвелович волновались страшно. Как пройдет мое возвращение в прыжковый сектор? Как отразилась травма на моей подготовке и выдержит ли нога напряжение соревнований? Вопросы эти — не праздные. Несмотря на то что зимой я проделал большую тренировочную работу, все-таки полной уверенности в благополучном исходе ни у меня, ни у тренера не было. И дело здесь не только в чисто физических последствиях травмы. Всякая травма, а тем более такая тяжелая, как у меня (деформирующий артроз стопы), является всегда и травмой психологической. Вопрос стоял так: сумею ли я преодолеть страх и заставить себя прыгать в полную силу?
