Не помню, чтобы ребята в нашей сборной кого-нибудь уважали больше, чем Коноваленко. Его уважали за верность родному клубу. Его уважали за справедливость, за мужество и стойкость.
О скромности этого человека ходили легенды. Он никогда и ничего не просил, ни на что не жаловался, старался всегда и везде быть незаметным».
Владислав Третьяк. «Когда льду жарко...»
На удивление трудно сложился наш первый матч с финнами.
Для меня это была вообще первая международная встреча после почти годового перерыва. Но я со своей стороны делал все, что мог. А вот что счет игры необычный – 2:1 – в большей степени вина полевых игроков. Не случайно тренеры после этого перекроили звенья. «Зубастые» оказались финны. Правда, надолго их не хватило.
Во втором матче – с командой ГДР – дебютировал Третьяк. Но матч не был трудным для нас, и счет это подтверждает – 12:1. Впереди нас ждала встреча с чехословацкой командой. У меня с ними «старые счеты» еще по Греноблю. Да и у всей нашей команды – на предыдущем чемпионате в Стокгольме сборная СССР уступила чехословакам обе встречи. Теперь требовалось доказать, что мы лишены всякого комплекса, что нам вполне по силам побеждать эту команду.
Накануне матча Владик устроил мне целый допрос: как играют чехи, сильно ли бросают, верхом или низом больше. Отвечать мне не хотелось – нужно было выспаться перед столь важной игрой. Важной для меня сверх меры. Поэтому завалились спать пораньше.
Поработать мне пришлось не на шутку, но игра как-то сразу сложилась по нашему сценарию. Соперники много переняли из тактики игры нашей сборной, поэтому мне не составило особого труда в большинстве случаев рассчитывать варианты их действий. Подробно об этом – в другой главе. А чехословацких хоккеистов мы победили – 3:1.
А потом был тот злополучный матч со шведами в «Юханнесхоф».
Опять мы первыми открываем счет. Потом проводим еще шайбу, но судьи ее не засчитывают, а с арбитрами не поспоришь. В первом периоде результат равный. А затем защитник Карлссон забрасывает вторую шайбу. Мы проигрываем, но это еще ни о чем не говорит – до конца еще достаточно времени. Игра у наших, как говорят, идет. И тут выкатывается на ворота шведский нападающий, не помню кто, я ложусь, отбиваю шайбу, но... получаю резкий и сильный удар по маске.
Очнулся, когда надо мной «колдовали» наш врач Олег Маркович Белаковский и целая команда медиков, как я потом узнал, из госпиталя святого Серафима. Уже в раздевалке это было. Боли особой не чувствовал – за долгие годы в хоккее привык к ней. Но понимал, что произошло нечто серьезное. И все же решил попросить у доктора разрешения вновь встать в ворота. Тот только заулыбался в ответ. На санитарном автомобиле меня отправили в госпиталь.
Там целый консилиум собрали, крутили-вертели так и этак. 37 рентгеновских снимков сделали! Потом начали шпильки вставлять – множественный перелом переносицы оказался. Швед на всей скорости врезался коньком. Врачи прописали постельный режим, но я настаивал, чтобы мы вернулись в отель. Шведские медики пожали плечами и сдали меня на руки Белаковскому.
После всех переживаний и экзекуций я уснул как убитый. Успел, правда, узнать счет: оказалось, проиграли мы – 2:4. Уверен, сказалось на игре ребят мое отсутствие – они это сами потом подтвердили.
В тот вечер, когда я уже спал, во «Фламинго» раздался неожиданный телефонный звонок из Горького. Земляки внимательно следили за всеми матчами по телевизору, видели, что произошло со мной, и решили узнать про здоровье. Звонил первый секретарь обкома партии Николай Иванович Масленников. Чернышев с Тарасовым успокоили, заверили его, что уже в следующем матче вновь буду стоять в воротах.
Чувствовал я себя на следующий день не очень хорошо, но упросил тренеров дать мне потренироваться со всеми. Правда, щитки не надевал – лишь катался в свое удовольствие. И потихоньку мысль вкралась: почему бы не сыграть в матче с финнами завтра? Последнее слово было за доктором Белаковским. Поймал Олега Марковича после тренировки:
– Доктор, можно вопрос задать?
– Говори, Виктор.
– С Финляндией-то надо бы постоять...
Белаковский недоуменно посмотрел на меня.
– И не знаю, что мне с вами делать. Первые дни все Фирсов приставал – пусти да пусти на лед, а у самого температура за 39... Теперь вот ты не можешь угомониться.
– Ну, пусть не весь матч – хоть период, хоть того меньше. Дома-то волнуются. Увидят в воротах – успокоятся. Да и соперникам показать не мешает – с вратарями у нас порядок.
Получил я докторское «добро». Мы вышли на матч, стремясь доказать, что минимальный выигрыш в первом круге – не более чем издержки старта. И еще как доказали – 16:1.
«Вечером... Коноваленко занял привычное место в воротах... Изумлению шведов не было предела. Еще через день газеты сообщили: "Персонал больницы потрясен мужеством русского вратаря..."
...В московском аэропорту Шереметьево нас встречали сотни людей – родственники, друзья, любители хоккея. Нас всех быстро растащили в разные стороны. Ко мне подошел радиорепортер:
– Какие уроки вы извлекли для себя а Стокгольме?
– Уроки? Благодаря Виктору Коноваленко я знаю теперь, что такое настоящее мужество».
Владислав Третьяк. «Когда льду жарко...»
После двух периодов счет уже был крупным. А в третьем – специально или невзначай – кто-то из финнов вновь бьет меня по маске. И опять смещение, опять эти проклятые шпильки... Когда Белаковский вновь сделал все, что требовалось по медицинской части, даже не стал его спрашивать, можно ли мне играть. Решил – и все тут: буду стоять. Главные-то матчи были впереди.
У чехословацкой команды выиграли еще увереннее, чем за несколько дней до этого, – 5:1. Но предстоял теперь главный матч – с хозяевами чемпионата.
Перед игрой приходили тренер шведской сборной Арне Стремберг и их врач, интересовались, как я себя чувствую. Похоже, искренне обо всем спрашивали. Во всяком случае весь решающий матч соперники провели очень корректно. Не из-за того, конечно, что увидели вновь меня в воротах. Просто в том первенстве мы часто наказывали соперников, добивались успеха, играя в большинстве. Вот и решили шведы, что, нарушая правила, нас не одолеть.
Как ни пытались они сбить темп – Холмквист то и дело ездил поправлять амуницию, смену составов производили медленнее обычного, – ничего у них не вышло. Лед «Юханнесхофа» вновь оказался для нас счастливым...
«Виктор Коноваленко, кстати сказать, самый старший среди нас по возрасту, семикратный чемпион мира. Мне довелось играть с ним на всех мировых чемпионатах, в которых он участвовал. Заявляю, что никогда наш вратарь не играл так сильно, как в этот раз в Стокгольме. С годами пришли мудрость и спокойствие. Как и я, и Рагулин, и Давыдов, убежден, что вратарь Коноваленко на стокгольмском льду как бы родился заново. И будь на то моя воля, я бы признал его лучшим вратарем чемпионата».
«Десятая высота», сборник.
Вячеслав Старшинов. «Капитан о своих товарищах»
Журналисты, аккредитованные на хоккейных чемпионатах мира – а их бывает обычно много, несколько сотен, – с 1965 года определяют тайным голосованием шестерку лучших игроков турнира. Мне было приятно, что на этот раз в шестерку включили меня, а также еще двух советских хоккеистов – Александра Мальцева и Анатолия Фирсова.
«Если бы игроков символической сборной мира или хоккеистов сборной СССР выстроить по ранжиру, место Коноваленко было бы на левом фланге. Да и в шеренге вратарей не стоять бы ему первым –ростом Коноваленко, пожалуй, не вышел. Однако журналисты абсолютным большинством голосов поставили его на правый фланг, причем поставили задолго до окончания чемпионата.
Еще после первого круга мы попросили некоторых журналистов назвать символическую сборную мира. И ни один из них не колебался в выборе лучшего вратаря. Вот что, например, заявил Владимир Малец (Братислава, ЧССР):
– Безусловно, лучший вратарь – Коноваленко. Я бы никогда не подумал, что игрок, не выступавший год в составе сборной, может играть так блестяще. Он стабилен. Да и с нервами у Коноваленко лучше, чем у других.
Ф.Люзингер (Цюрих, Швейцария):
– И Коноваленко, и Холмквист выступают достаточно уверенно.
Однако после недолгого колебания Ф.Люзингер все же отдал предпочтение вратарю сборной СССР:
– Холмквист где-то актер. Он играет иногда на публику. Коноваленко же ни о чем, кроме игры, не думает.
