Газетные вырезки выпали из рук Нели. Она растерянно оглянулась на шефа. Молча, сосредоточенно он просмотрел фотографии, выслушал записку. Она ожидала утешения, беспечной шутки. Но господин Шмидт нахмурился и до хруста сжал кулаки.
— Уверен, что это их работа! Кто еще знает твой новый адрес? Кто мог обидеться из-за какого-то букета цветов? Господин Радомский был прав: с ними надо кончать.
Неля, казалось, нисколько не вникала в смысл этих слов; глаза ее были широко открыты, подбородок отвис, кожа лица стала дряблой. Господин Шмидт невольно подумал: как быстро может улетучиваться красота!
— Что же теперь делать? — спросила она чуть слышно. — Куда мне деваться? Миленький, это очень опасная угроза? А?
— Очень опасная, милочка. Нам нужно уехать. Да, мы уедем на Запад, очень далеко!
Неля вскочила с кушетки, торопливо собрала газетные вырезки, хотела куда-то их спрятать, но, словно испугавшись, скомкала и бросила под стол.
— Только не нужно медлить! Чем скорее, тем лучше. Ты прав: это, конечно, их работа! Но, возможно, письмо написали их родные или друзья. Значит, все эти Русевичи и Кузенко успели разнести обо мне слух. Я замечала, они смотрели на меня со злобой. Какая неблагодарность! Ведь я могла бы вышвырнуть их отсюда в два счета.
Господин Шмидт погладил ее руку, мягко, но повелительно усадил напротив себя.
— Мы не можем бежать сейчас. Бросить все и бежать было бы очень глупо. Я представляю Киев, милочка, будто большой костер: все здесь горит — и люди сгорают, и вещи. Но каждый лишний день — это прибыль. Я выхватываю деньги из огня. Мы уедем, когда это пламя станет совсем нестерпимым. А пока для нас важен каждый выигранный день. Пусть господин Радомский будет нами доволен. Пусть будет доволен и господин Эрлингер. Их доверие к нам — это очень важное дело. Это, скажу без преувеличения, крупный банковский чек. Ну что же, мы заменим бригаду грузчиков — и только. Довольно с меня футболистов! Пусть ими занимается сам оберфюрер. Так или иначе, он обязательно ими займется. Такого унижения немцев, которое было допущено на стадионе, он не простит!
Но Неля не могла не заметить, что шеф чего-то недосказал.
— Вы говорите, что господин Эрлингер может быть нами доволен? — спросила она.
Господин Шмидт наклонил голову.
— Конечно! Мы проявим бдительность, милочка, и заслужим похвалу. Теперь нам пригодится твой поклонник. Можешь его пригласить. Я буду в другой комнате, но ты ему скажешь, что я уехал в город. Он знает все секреты команды. Эти секреты можешь узнать и ты…
Неля улыбнулась, — наконец, она поняла.
— Ты умница, мой родной! Все же какой вы умный человек… — добавила она после паузы.
* * *
Когда молчаливая худенькая служанка подошла к грузчикам и спросила Коржа, он сразу понял, что это посланница от Нели. Он сбросил мешковину, отряхнулся, вытер платком вспотевшее лицо. Зеркальце всегда было при нем, и он оценивающе взглянул на себя, взъерошил и оправил кудрявый чуб.
Кузенко работал рядом с ним, равняя штабель мешков с мукой.
— Парень что надо, — заметил он шутливо.
Корж усмехнулся и подмигнул себе в зеркальце.
— Как-нибудь…
Он бодро направился к дому хозяина, поглядывая на окна его квартиры, расположенной рядом с конторой, во втором этаже.
— Будь очень осторожен, очень! — успел сказать Кузенко, но Корж, казалось, не слышал. Он важно шагал рядом со служанкой, снисходительно поглядывая на нее через плечо. Возможно, она сказала ему что-то неожиданное и важное: Кузенко приметил, как резко, словно бы испуганно, Корж остановился у крыльца, попятился, видимо намереваясь вернуться, однако не вернулся, только махнул рукой и взошел на крылечко.
Неожиданно для Нели разговор с Коржем был натянутым и кратким. Он вошел в комнату и остановился у порога, не заметив ее жеста, которым она указала на ближайший стул.
— Ты звала меня? — спросил он негромко, исподлобья оглядывая комнату, загроможденную разнообразной мебелью. — Вот, я пришел.
Она сидела за маленьким туалетным столиком, держа на коленях золоченый альбом.
— Садись. Странно… Что ты стесняешься? Не беспокойся, хозяина нет дома — он сказал, что будет лишь к вечеру. Ну что ты упираешься? Садись!
Корж присел на мягкий стул и снял фуражку. Некоторое время они молчали. Это молчание становилось неловким. Наконец Неля рассмеялась и лукаво прищурила глаза.
— Сегодня ты выглядишь необычно: тихий, даже робкий. Таким ли ты был, неотразимый молодой человек! Между прочим, тебе она идет, эта робость — для разнообразия. Но я все понимаю: ты, конечно, уже жалеешь о том, что произошло?
— Я не знаю, что произошло, — сказал Корж.
Неля капризно вздернула брови и глянула на него строже.
— Не притворяйся. Ты должен был слушаться меня. А теперь ты, наверное, думаешь: игра закончена и все забыто?
Она наклонилась, внимательно заглянув ему в глаза, прикоснулась рукой к его колену.
— Не подумай, что я позвала тебя, чтобы упрекать. Если бы ты был для меня безразличен, я забыла бы, Славик, твое имя. Сердцу, как говорится, не прикажешь. Я беспокоюсь за тебя.
— Спасибо, — сказал Корж, вставая. — Ты нехорошо это придумала — пригласила меня, когда господина Шмидта нет дома.
Неля всплеснула руками.
— Он боится! Вот уж чего не ожидала…
— Нет, я не боюсь — просто не хочу недоразумений. Кажется, это все, и я могу уйти?
— Глупый! Ты ничего не понял. Я хочу выручить тебя в трудную минуту. Во-первых, дай слово, что будешь молчать…
— А что за секреты?
— Я говорю, дай слово.
— Хорошо, даю. А во-вторых?
— А, во-вторых, для того, чтобы я могла тебя защищать, мне нужна уверенность, что ты ко всей этой истории непричастен. Ну, не разыгрывай из себя наивного ребенка. Ты знаешь, о какой «истории» я говорю. Откуда появились красные майки? Кто запретил команде новое приветствие? Кто у вас главный заправила и почему все другие боятся его? Нет, это не допрос — ты ведь можешь довериться мне как другу. У меня есть связи, и я отстою тебя, но мне нужны факты, понимаешь?
Корж понимал: это был допрос, к тому же неуклюжий и наглый. Как ни подготовили его последние события, все же этот новый облик, в котором он увидел Нелю, был для него неожиданным.
— Я ничего не знаю, — сказал он.
— Как! Разве ты глухой? Разве ты не слышишь, о чем говорят Русевич и Кузенко? Или, может быть, ты скажешь, что они рады приходу немцев?
— Скажи мне, Неля, — спросил он неожиданно для самого себя. — Ты служишь у них?
Она спохватилась:
— Служу? У кого?
— В гестапо…
Неля расхохоталась.
— Болван! Теперь я узнаю тебя, Славик. Когда же ты поймешь простую истину, что голова дана тебе, спортсмену, не только для игры в футбол — ею нужно и думать!
Он не обиделся, теперь он подумал о том, что с этой «девицей из комиссионки», как называл ее Русевич, нужно быть очень осторожным. Что ей надо? Он сказал:
— Откуда мне знать, что у каждого из них на душе? В команде о политике не говорят. После смены они куда-то уходят. С кем они встречаются в городе, я не знаю. Почему-то меня они остерегаются, а навязываться в компанию я не могу.
— Ты должен узнать, — где они бывают. Иди после работы с ними, не прогонят.
— Мне это неудобно, Неля…
— Мне тоже многое неудобно. Все же я хочу сделать все возможное для тебя.
И вдруг Корж заговорил отчетливо и громко:
— Хорошо. Я постараюсь. А что касается господина Шмидта, я хотел бы, чтобы ты знала мое отношение к нему. Что он еще лучший среди них. Все же он приютил нашу команду.
Эти слова и тон, каким произнес их Корж, немало озадачили Нелю. «Похоже, — думала она, — что мой недоразвитый красавчик заранее готовился к этой декламации».
Она не знала, что молчаливая служанка успела шепнуть Коржу два слова. Что побудило служанку на этот поступок? Возможно, ей стало жаль кудрявого паренька. И, разговаривая с Нелей, Корж знал, что в соседней комнате находится шеф с охранником.
На дворе Коржа обступили грузчики, и Свиридов спросил:
— Зачем вызывали. Небось… она?
Корж мог бы сказать, что Неля вызвала его для допроса, что она требовала фактов, которые позволят обвинить команду в тайной патриотической деятельности, что эта «девица из комиссионки» в сговоре с шефом готовила против команды какую-то опасную провокацию.
Однако он не сказал об этом ни слова, и не потому, что дал обещание молчать. Он боялся насмешек. Еще вчера он яростно защищал Нелю, как же теперь он смог бы ее обвинить! Пожалуй, он обвинил бы этим самого себя, а такого признания его самолюбие не допускало.
Так он предал своих товарищей. Он не писал на них доноса, никого не оговаривал, не обвинял. Он только промолчал, усмехнувшись и дав понять, будто его вызывали по «личному делу».
Но это было предательство, так как он скрыл опасность.
* * *
Инспектор пожарной охраны появился на заводе перед обеденным перерывом. Охранник удивился самоуверенности этого молодого человека, который не попросил — скорее приказал позвать хозяина и, заметив, что один из грузчиков курил, набросился на него с кулаками.
