Спрашиваю его:
— За годы игры и жизни в Неаполе какой был самый радостный и самый горький момент?
— Радостных — два. Причем их отделяли друг от друга всего несколько недель. 2 апреля у меня родилась Далма, а 10 мая «Наполи» стал чемпионом Италии. Плохое? — Он задумывается. — Было всякое, но я предпочитаю об этом не помнить.
— Диего, у вас случались моменты, когда отношения с публикой и журналистами были натянутыми. Конфликты с тиффози мне более или менее понятны. Как бы вас ни любили в Неаполе и ни уважали в других городах, болельщик есть болельщик. Стоит не забить одиннадцатиметровый — и вот уже свист трибун. Но журналисты? В чем причина многочисленных конфликтов?
Единственный раз за время нашей беседы Марадона говорит очень тихо и медленно, тщательно выбирая слова. Может быть, опасается, что еще раз один из журналистов, на этот раз советский, будет искать пищу для сенсации?
— Может быть, потому, что они хотят, чтобы я делал то, что хотят они, — говорит он несколько витиевато. — А я хочу жить своей жизнью. Я никогда не позволю, чтобы кто-то из журналистов что-либо решал за меня. Никогда! Если такой день вдруг наступит, я уйду из футбола. Как они не могут понять, что единственным хозяином жизни Марадоны является сам Марадона? У них есть перо, есть умение, есть задание, и вот они строчат — часто то, чего я сам о себе не знаю. Поэтому я и разругался со многими вашими коллегами. Когда вдобавок затрагивается моя личная жизнь, тут уж — борьба насмерть. Я намеренно ограничил круг знакомств и научился отворять двери своего дома далеко не всем, кто туда хотел бы войти. Мой отец всегда прививал нам уважение к людям. Я этому у него учился. Но мне, в свою очередь, хочется, чтобы другие проявляли уважение ко мне. И все. Он ставит на этом месте жирную точку — ударение. Пора возвращаться к его величеству футболу.
— Диего, футбол, который сделал вас знаменитым, это что — искусстве, работа, развлечение?
— А разве он не может быть един в трех лицах? Разве художник, работая над своей картиной, не увлекается и не развлекается? Я уверен, что вообще в жизни можно поставить дело так, чтобы любая работа была и искусством и развлечением. Для меня и моих коллег-футболистов игра — это ремесло, профессия, а стало быть, и труд на футбольном поле. Но главное — и об этом я старался никогда не забывать — этот труд должен доставлять радость миллионам людей, а следовательно, радовать и тебя самого.
— Вы выиграли в течение года практически все, о чем можно мечтать: чемпионат мира, чемпионат Италии, Кубок Италии. Не наступает ли пресыщения победами? К чему стремиться дальше? Какие есть стимулы?
— Я не убежден в том, что все выиграл. Если я все выиграю, надо будет уходить из футбола, а мне этого не хочется. Я жадный до побед. Желаю еще раз стать чемпионом Италии. Или победить в Кубке европейских чемпионов. Впереди всегда есть или, по крайней мере, должна быть цель. О том, что было, забыто. Пройденный этап. Да, конечно, это интересные и приятные страницы моей спортивной биографии. Но если предаваться воспоминаниям и не смотреть вперед, то может начаться процесс опасного торможения в самом себе. И это обязательно проявится в игре. А я хочу двигаться только вперед.
— Что ж, заглянем в будущее. В 1990 год. Какие, по-вашему, шансы имеет Аргентина на то, чтобы повторить свой мексиканский успех? Что можно сказать о команде Италии? Ведь она будет играть в родных стенах, а это, как показывает практика проведения мировых первенств, — сильнейший стимулятор даже для команд средней руки. А о фаворитах и говорить нечего. Это доказывала и ваша сборная, и команды Англии и ФРГ.
— Разумеется, шансы итальянцев высоки. В канун мексиканского чемпионата в этой команде началась реконструкция, причем планомерная и целенаправленная. В нее влилась большая группа молодых, талантливых игроков: Виалли, Де Наполи, Франчини, Джаннини, некоторые другие. Причем преимущество данного омоложения в том, что все эти ребята — одногодки, а значит, долго могут выступать вместе. К тому же многие из них сыгранны — несколько лет выступали за молодежную сборную. Одним словом, у тренера Вичини есть все возможности спокойно работать и выставить в 1990 году неплохую команду. Пока у нее дела идут так себе, но, как известно, чемпионом может стать не вообще самая сильная команда в мире, а та, которая сильнее других в определенный момент. К тому же Италия освобождена от физического и психологического бремени добывать себе право играть в финальной части чемпионата — она туда попадает сразу, на правах команды, представляющей страну — организатора первенства.
Ну а что касается сборной Аргентины, то, несмотря на провал в Кубке Америки, ее не стоит сбрасывать со счетов. Во многом она похожа на итальянскую. Игроки в основном молоды, им не хватает опыта, а он, как известно, приходит с игрой. Когда я приехал выступать за свою сборную в том несчастливом турнире, я в лицо некоторых своих партнеров не знал. Но время есть. Если мы и не выиграем второй раз подряд золотых медалей, то крови другим попортим, это я обещаю.
— А сборная СССР?
— Если сумеет сыграть в такой же современный футбол, как в Мексике, то будет одним из фаворитов. Вообще на сегодняшний день в Европе наиболее интересно смотрятся четыре команды: Испании, Голландии, Дании и Советского Союза. Только смотрите, — он .расплывается в лукавой улыбке, — не повторите... Бельгии!
— Далась вам эта Бельгия, синьор Марадона! Второй раз ее поминаете.
— А вы у себя разве ее не вспоминаете? — смеется Диего.
— Вспоминаем, увы. До сих пор.
В дверях возникает фигура и делает моему собеседнику знаки. Он смотрит на часы, и я понимаю, что интервью подошло к концу.
— Кто из нынешних футболистов вам нравится?
— Раш, Гуллит, Ван Бастен.
— Двое последних будут играть вместе в «Милане». Об этой команде сейчас много пишут, считают ее главным претендентом на скудетто. Не отнимут они у вас титул?
— Об этом мы позаботимся, — задиристо обещает Марадона.
— А кого можете назвать из представителей других видов спорта?
— Карл Льюис, ваш Сергей Бубка.
— Последний вопрос. Спортивная жизнь скоротечна. Наступает момент, хотя для вас он пока еще далекий, когда пора вешать бутсы на гвоздь. Когда вы предполагаете завершить футбольную карьеру и что после этого будете делать?
— Играть буду до тех пор, пока есть силы, пока кому-то буду нужен. Потом? Не знаю. В мире профессионального футбола я не останусь ни в каком амплуа. Буду жить с семьей и гонять мяч с друзьями. А вообще этот вопрос неимоверно труден. Игра в футбол — это моя жизнь, и представить себе ее другой, честное слово, не могу.
Я ему верю. Да, он, миллионер Марадона, вполне сможет себе позволить забавляться с мячом на лужайке перед одним из собственных домов, ни о чем не тревожась. Но он действительно не представляет сегодня, как это можно жить без команды, без стадиона, без страстей. Деньги могут многое. Не могут они только вернуть молодость и силы, вернуть тот незабываемый миг победы, когда ты с поднятой рукой несешься вдоль бушующих трибун, скандирующих «Марадона, Марадона!», а недоступная футбольная вершина — вот она, у твоих ног...
Наше свидание неожиданно продлилось. В комнату внесли пятимесячную Далму, пробудившуюся после дневного сна, и Марадона, бережно взяв на руки дочь, принялся ей что-то нашептывать. Минуты шли, а он, забыв о том, что нужно ехать на тренировку, забыв о присутствии в доме двух представителей недружественной ему гильдии, продолжал забавляться с Далмой. В этот момент передо мной сидел не великий футболист и богатый человек, а какой-то озорной мальчишка с лукавой улыбкой на лице, на мгновение выключившийся из игры в «Супермена». Вспомнилось: «Человек, который умеет лицемерить».
Но я видел его в момент неподдельной искренности.
Противоречие? Да нет, просто человеческая натура — не дважды два четыре.
Я не хочу оспаривать то, что многим в Италии кажется аксиомой. Но могу с полной уверенностью утверждать, что видел Диего Армандо Марадону в минуты, когда, изолировавшись от внешнего мира, он был обычным парнем, сбросившим защитную оболочку. Ту самую оболочку, в которую он предпочитает облачаться, выходя из дома, а возвращаясь, оставлять за дверью как защищающую от воды и грязи, но вовсе не обязательную в квартире пару галош.
Мы попрощались. Я пожелал ему удачной игры в новом чемпионате, а он, узнав, что я через несколько дней еду в Москву, — удачного мне отпуска. При слове «отпуск» Клаудия, успевшая забрать дочку у отца, оживилась.
— Как, вы едете отдыхать сейчас, в конце сентября? Ничего не поделаешь, по итальянским стандартам брать отпуск можно только в августе или конце июля.
— Да, дела немного задержали. Да и вряд ли я что-нибудь потерял. Лето в России было холодным, может быть, мне повезет осенью.
