Потом мы объяснились.
Сказал Вячеславу, что обижаться в таких случаях не надо. Идет бой, и главное – наш успех. Общий успех. Потом мы все спокойно обсудим, тщательно разберем, и если я не прав – по существу ли, по форме, – я непременно при всех попрошу прощения. Но не надо во время матча вставать в позу, капризничать, выяснять отношения. Никто из нас не имеет права во время матча обижаться. Дело, еще раз напомню, выше нас, и забывать об этом мы не можем.
В ЦСКА, как в любой другой команде, играют хоккеисты разного класса, разного опыта, с неодинаковыми задатками и умением. С неодинаковой перспективой. С разными характерами. С разными, наконец, возможностями. Одним словом, обычный коллектив. Ведь и инженеры, и строители, и врачи, работающие вместе, рядом, военнослужащие того или иного подразделения – тоже люди разной степени одаренности или таланта.
Не боюсь сказать игроку, что природа к нему особенно щедра. А коли так, то и команда, и тренеры, да и сами одаренные игроки вправе рассчитывать на то, что их отдача может и должна быть выше. Не в одном матче. Постоянно. Стараюсь доказать Макарову, Фетисову, их партнерам, что они пришли в ЦСКА, в сборную, в большой спорт не на год и не па два. Плохо, когда лидеры чувствуют свою ответственность только год-другой. А так, к сожалению, случается. Так, к сожалению, было и в ЦСКА – напоминаю сейчас о звене, где объединены были Сергей Капустин, Виктор Жлуктов и Хелмут Балдерис. Нам нужны не кометы, нужны звезды, которые будут светить, будут показывать высокие результаты в течение многих лет.
Говорю с молодыми хоккеистами откровенно, не приуменьшаю их возможности, их роль в коллективе: не боюсь, что они зазнаются. Но не устаю вместе с тем повторять, что путь к стабильным успехам – в большом, объемном, творческом труде. Ежедневном и кропотливом труде, рассчитанном не на год, а на всю жизнь.
Внутренняя дисциплина у лидеров должна быть выше, чем у всех остальных спортсменов, они призваны постоянно заботиться о своем совершенствовании, ибо быть первыми очень трудно, если речь идет о тех первых, кто не сдает свои позиции долгие годы.
В ЦСКА, как, видимо, и в любом другом спортивном коллективе, есть свои традиции, свои особенности. И если такие черты, как, например, вера каждого игрока в помощь партнеров по звену, присущи не одним лишь армейцам, то вот «психология победителя», «привычка» к постоянным победам, стремление к успеху в каждом матче – качества не слишком распространенные, и хоккеист, игравший вчера в «Тракторе» или в «Химике», не сразу воспринимает этот настрой, не сразу понимает, что он должен играть с полной отдачей сил в каждом матче.
У хоккея, считаю я, не может быть «отгулов», работы вполсилы. А такое отношение к делу в решающей мере зависит от лидеров команды.
Хоккей, как никакая другая коллективная игра, настоятельно требует постоянного обновления концепций и взглядов.
Со временем та или иная основа, которая позволяла нам опережать соперников, быть сильнейшими в мире, неизбежно устаревает. Преимущество сборной СССР начинает теряться, поскольку в наш век широчайшего общения, энергичного использования видеомагнитофонов и заимствования опыта соперников находки чемпионов мира, носившие характер откровения, довольно скоро становятся всеобщим достоянием, альфой и омегой хоккея.
Так произошло и несколько лет назад, когда на чемпионатах мира 1976 и 1977 года мы, скажем прямо, едва ли опережали своих соперников.
Сборная СССР должна была найти что-то новое, что позволило бы ей снова уйти «в отрыв».
Такой новинкой стала игра национальной команды четырьмя пятерками.
В мировом хоккее это кажется сейчас естественным, само собой разумеющимся – игра в четыре звена. А родилась впервые эта идея у нас, в Советском Союзе, в рижской команде «Дипамо».
Во избежание недоразумений я должен оговориться, что говорю о приоритете потому, что в матчах на высоком уровне такого ведения игры прежде никто не демонстрировал – ни в нашей стране, ни в ведущих европейских зарубежных клубах (говорю о тех только командах, которые можно увидеть на международной арене), ни за океаном. Допускаю, что гденибудь в низовом хоккее кто-то из тренеров и прежде практиковал игру с четырьмя звеньями. Но если говорить о большом хоккее, то здесь у меня сомнений нет: мы были первыми.
Начиналось все это полтора десятка лет назад, в 1968 году.
Идея имеет свою историю. Она была подсказана самой жизнью. В рижском «Динамо», когда я только принял команду, было три звена. Третья тройка была откровенно слабой.
Мастерство игроков, ее составляющих, вызывало сомнения. И хотя рижане в то время выступали во второй лиге, иначе говоря, в третьем эшелоне нашего хоккея, я сомневался в том, что имею право оставлять в команде таких игроков. Но около третьего звена было еще несколько хоккеистов, которые являли собой резерв третьей тройки. Однако и они по своему классу не могли претендовать на право выступать в основном составе.
И вот во второй половине чемпионата, а речь, напоминаю, идет о первенстве СССР во второй лиге, я через третье звено, постоянно меняя игроков, пропустил шесть спортсменов. То есть, в сущности, два звена.
И уже зрительно, а не только по цифровым итогам матчей, было видно, что это звено, постоянно обновляясь, играет не хуже хоккеистов второго и даже первого звеньев. Когда закончился чемпионат лиги и мы подсчитали итоги выступлений всех пятерок и всех хоккеистов, а учет игры звеньев ведется во всех командах – от сборной страны до клубов второй лиги, то выяснилось, что третье звено в нашей команде на заключительном этапе чемпионата СССР оказалось сильнейшим.
Как это получилось?
В то время в каждой команде было три звена. Противоборствовали первые пятерки, соперничали вторые, соревновались третьи. И вот против каждой третьей пятерки мы выставляли две (речь пока, правда, идет только о двух тройках форвардов).
Сопоставив результаты, показанные всеми тройками рижан, проанализировав действия команды и задумавшись над тем, что происходит, я не мог не прийти к выводу о разумности игры четырьмя звеньями и принял решение запланировать на следующий сезон игру в четыре тройки форвардов.
Впрочем, двенадцати нападающих в рижском «Динамо» тогда не было: форвардов, на которых можно было бы положиться, не хватало, и потому мы обходились игрой в три с половиной звена. Были использованы разные варианты поиска недостающего нападающего. Иногда один из форвардов играл через смену, скажем, во втором и четвертом звеньях – так иногда и сегодня действует ЦСКА, используя во втором и четвертом звеньях Николая Дроздецкого или Владимира Крутова в первом и третьем. Иногда в четвертом звене был так называемый «скользящий» игрок: место в четвертой тройке занимал один из хоккеистов трех остальных звеньев.
Преимущества игры с таким принципом формирования команды для меня очевидны. И одно из них – возможность более быстрого роста молодых хоккеистов. Они выходят на лед вместе с лидерами команды – с начала сезона, с первых минут матча, а не тогда, когда мы ведем 12:1, не весной, когда судьба чемпионата решена.
Но хоккей – это живые люди с устоявшимися взглядами и привычками, и оттого переход к игре в четыре звена был непрост. Во-первых, тренеру требовалось самому досконально разобраться во всем, что связано было с новым режимом действий хоккеистов, а во-вторых, предстояло преодолеть барьер – скепсис, неверие игроков, привыкших к игре в три звена. Эту преграду, замечу попутно, надо было преодолевать заново снова и снова при каждом введении новых игроков в команду. В результате опыт накопился солидный. Но и в последующие годы, и во второй сборной, и в «экспериментальной», о которой я расскажу в следующих главах, и в ЦСКА, и в первой сборной страны, эта проблема возникала вновь и вновь. Возникала она, знаю, поначалу и в тех командах, которые решили перенимать наш опыт.
Речь идет о психологическом барьере, обладавшем поразительной стойкостью, о непривычности игры в четыре звена, об опасениях, связанных с тем, что хоккеисты, с детских команд привыкшие действовать в три звена, а стало быть, с определенным игровым интервалом и с определенными интервалами отдыха, будут выбиты из привычного игрового режима. Ситуация еще более сложна, когда хоккеисты откровенно настроены против этой идеи, активно настроены, когда она не кажется им разумной.
Если бы я кому-то сказал, что пройдет дюжина лет и на Кубке Канады, сыгранном в 1981 году, даже родоначальники нашей игры, причем не любители, которых порой обвиняли в копировании европейской школы игры, а сборная Национальной хоккейной лиги, объединяющей в себе клубы, собравшие все сливки канадского и американского профессионального хоккея, будет, как и мы, играть в четыре звена, что этот наш опыт заимствуют, то, не сомневаюсь, меня бы подняли на смех.
