Тех заезжих мы буквально разорвали. Отгрузили ребятам семь или восемь мячей, а они нам — ни одного. Особенно эта игра удалась мне — забил, по-моему, четыре или пять голов. Ребята уехали от нас, чуть не плача. Мы же сияли от счастья и чувствовали себя героями. И я — в первых рядах.
Я с детства выделялся среди сверстников. Не могу сказать, что со мной долго и часто возился отец — я сам проходил свои университеты. Возвращался со школы, кидал портфель, переодевался, брал мяч и кричал в открытое окно: «Я на стадион, кто со мной?» Мне было без разницы, сколько народу приходило. Мы могли играть хоть один на один. Главное — у нас был мяч. Если в партнеры вообще никого не набиралось, тоже не грустил. Расставлял по полю консервные банки и начинал их обводить. А технику паса отрабатывал со штангой ворот. Если на поле рубились взрослые, напрашивался поиграть к ним. Домой я приходил ближе к ночи.
У меня с самого начала, что называется, пошло. Я мог обыгрывать по пять, шесть человек и забивал, забивал, забивал… А наша команда, которую назвали «Колосок», с моей помощью громила всех подряд.
Думаю, что техника — это в первую очередь то, с чем ты родился. Можно, конечно, отработать разные детали — приемы, удары. Но все равно: талант есть талант. Он заложен в тебе изначально. Я бы не сказал, что Роналданью освоил все свои трюки исключительно благодаря каждодневным тренировкам. Нет, в основе его мастерства лежал талант, который он правильным образом развил. И я тоже старался развивать. Иной раз звал какого-нибудь парнишку: «А ну-ка, попробуй, отними у меня мяч». Если тот соглашался, то мучился потом до тех пор, пока у него не начинала кружиться голова.
Наша команда выступала на первенстве области, в турнирах «Кожаный мяч» и во многих соревнованиях занимала первые места. Ну а в своем Дмитровском районе равных нам и близко не было.
Играя в нападении, я забивал почти в каждом матче. В таком возрасте огромный плюс, когда в команде есть мальчик, заметно выделяющийся среди всех остальных. Я бегал впереди и просил одного: чтобы мне выбили мяч.
Один гол из своего детства я помню как сейчас. В каком-то матче мы долго не могли забить. Я, как всегда, носился впереди и кричал: «Дайте мяч!» Но он до меня упорно не доходил. В воротах у нас стоял очень толстый парнишка. И у него была проблема — не мог далеко выбивать мячи. Я орал ему, орал, и в конце концов мне это надоело. Бросился в оборону и кричу ему: «Давай пас»! Он катнул мне мяч, я подхватил его, а после этого…
То, что произошло после этого, я помню, как в замедленной кинопленке, метр за метром. Я обыграл первого соперника, за ним второго, третьего, четвертого… Меня было не остановить. Видимо, такая злость на этого вратаря накопилась! В итоге, обыграв по ходу следования шесть человек, я примчался к чужим воротам и катнул мяч мимо чужого вратаря. И победоносно обернулся в сторону нашего голкипера: мол, понял, как надо?..
Футбол был не единственной моей детской страстью. Помимо него я занимался еще и хоккеем. У нас тоже была своя команда, которая образовалась чуть позже, чем футбольная. На коньках я также был лидером и тоже много забивал. И любил хоккей не меньше, чем футбол. Мне легко давались все игровые виды спорта — и баскетбол, и волейбол, и настольный теннис.
Лет в одиннадцать родители неожиданно решили отдать меня в музыкальную школу. В то время это считалось модным. У бабушки был баян, и родители привезли мне этот чудесный музыкальный инструмент. Учился, по-моему, месяц. Ходил в музыкальную школу, пытался играть на пианино. Но эта наука мне так и не покорилась. Еще бы — когда я сидел дома и извлекал звуки из своего баяна, за окном веселились ребята — играли в футбол или в городки. А я, вывернув шею, смотрел на них. И в конце концов не выдержал:
— Да отстаньте вы от меня со своим баяном! И убежал на улицу.
В школе я не любил физику и химию. Нравились же предметы, где я мог себя творчески выразить. Очень любил рисование. Самой же ненавистной дисциплиной — уже в старших классах — для меня стала история КПСС. Ее я терпеть не мог. Не понимал, зачем нам все это нужно — эти съезды, доклады, речи. Я был в ужасе, когда по этому предмету предстояло сдавать экзамены. Когда мне принесли билеты — примерно тридцать штук, я посмотрел на них вытаращенными глазами и спросил:
— Что это такое? Как я это могу выучить? И кому это надо?
Меня утомляли все эти атрибуты советской власти — пионерские галстуки, комсомольские значки, собрания, ходьба строем. Неужели все это было со мной?!
Из школьных предметов мне очень нравилась география. В то время мы ничего не видели, кроме своего Подмосковья. И когда учитель рассказывал про какую-то страну, мы слушали его с разинутыми ртами. Даже не верилось, что где-то есть совсем другая жизнь, другие народы, которые говорят на своих языках. Я и представить не мог, что в свое время изъезжу весь мир. В школьные годы путешествовал только в мечтах.
Очень любил животных, особенно собак. Но дома у меня своего любимца не было, и мы с ребятами ухаживали за дворовыми псами. Соорудили им домик из каких-то плит и каждый день навещали, кормили. Кто что из еды утащит — все несли своим четвероногим друзьям. У каждого из нас была своя подшефная собака. После школы мы часто ходили выгуливать их на пруд.
Конечно, в детстве не обходилось без драк. Дрался я отчаянно, так, что все наши ребята всегда прятались за меня. Когда ходили в кино или на танцы, после них у Дома культуры всегда собирались парни и искали глазами: с кем бы помахаться. «Дай закурить» — и начинается! Приходилось стоять за себя. Не любил уступать.
Первым я почти никогда не начинал. Но если видел несправедливость, заводился. Вообще детство в Подмосковье — это сплошные драки.
Злился я и на тренировках: если замечал, как кто-то работает не в полную силу или увиливает от выполнения каких-то упражнений. В подобных ситуациях не мог оставаться в стороне. А те пацаны, к которым я обращался, начинали шикать на меня: мол, пошел ты куда подальше, кто ты такой? Что было дальше, объяснять, думаю, не надо: кулаки у меня всегда были наготове. А ведь я всего лишь просил человека, чтобы он полностью отдавался работе. Ребята же думали, что Мостовой ставит себя выше их.
На футбольном поле я всегда ненавидел несправедливость. Если во время игры меня начинали провоцировать — специально били по ногам, толкали, — я никогда не прятался и не убегал. Я разворачивался и давал сдачи.
Я всегда любил правду и злился, когда что-то происходило не по делу. Если в школе видел, как какой-то парень что-то делает исподтишка, выходил из себя. Знаете, как это бывает в детстве: ля-ля-ля, а сам тетрадку в соседа кинул. Учитель поворачивается и говорит:
— Мостовой, ты что делаешь?
А это не я. Встаю и говорю тому парню:
— Ну что, сам признаешься? А он в ответ:
— Ты чего? Молчи, дурень!
Естественно, этот смельчак сразу же получал от меня по физиономии. Нет, я не был злым, скорее, наоборот, добрым. Но моя доброта сочеталась с резким неприятием какой бы то ни было несправедливости.
А вот в отношениях с девочками я был стеснительным. Эта стеснительность не давала повода думать, что со мной можно тесно дружить. К тому же девчонки любили говорунов, а я таким не был. У меня все было зациклено на спорте.
В двенадцать лет в моей жизни произошли перемены — отец договорился со знакомым тренером, чтобы меня взяли в школу ЦСКА. Приехал на просмотр, потренировался, и после пары занятий мне сказали:
— Оставайся, парень.
Так я стал армейцем. Поначалу было тяжело. Дорога от родного Останкина до манежа ЦСКА в один конец занимала два с половиной часа. Прибегал домой из школы, что-то перехватывал на лету, и бегом на автобус. Потом электричка до Савеловского вокзала, оттуда опрометью до троллейбусной остановки. Вылетал на «Динамо», дальше мчался через летное поле на Ходынке, перепрыгивал через забор — чтобы вовремя попасть на тренировку… В обход было гораздо дольше. Обратно — то же самое: бегом до «Динамо», там троллейбус, потом электричка. Домой возвращался ближе к одиннадцати вечера. А утром надо было идти в школу. Уставал — жутко. Иногда пропускал тренировки и ездил только на матчи. По-другому не получалось.
Сами тренировки тоже не сахар. Это у себя, в поселковой команде, я был лучшим, а в ЦСКА ничем не выделялся. Наоборот, уступал многим в плане физических кондиций. Поэтому из нападения меня перевели в центр полузащиты, где я выезжал порой за счет головы, каких-то нестандартных ходов.
Самое любопытное: учась в школе ЦСКА, а в будущем оказавшись в «Спартаке», в детстве я болел за… киевское «Динамо», На фанатской почве у нас постоянно вспыхивали разногласия и разборки. В школу даже специально приходили милиционеры: записывали в свои блокнотики, кто за какую команду болеет. Самые рьяные фанаты собирались на железнодорожной станции Лобня, и там у них начинались свои «междусобойчики».
