Нет, не миф, но неузнаваемо изменились болельщик и время. Возросли не только достаток болельщика, технические возможности быстрых массовых перемещений, алчность «сферы обслуживания», хозяев гостиниц и ресторанов, готовых принять кого угодно, в любое время и в любых количествах, только бы это приносило барыши, – несравненно возрос и слепой фанатизм болельщиков, культовые, крайние формы исповедания футбольной веры. В 1923 году у команд не было десятков тысяч болельщиков, накалывающих на собственное тело эмблему команды, оклеивающих стены квартиры флажками с той же эмблемой, красящих волосы в цвет своей команды. Здесь мы сталкиваемся с извращением того здорового интереса, возвышающего, а не роняющего человека, того благородного чувства привязанности и верности, которые сами по себе не должны были бы порождать ни грубости, ни тупых пристрастий, ни тем более вандализма на футбольных стадионах.
Исторический матч 22 июня 1942 года в оккупированном Киеве был образцом того, как высокий накал страстей, и патриотический порыв зрителей, и ошеломляющее осознание свершающейся несправедливости сообщили самому событию величие и благородство трагедии. Зрители пережили эту трагедию, пройдя через присущее трагизму очищение, гитлеровцы не преминули исказить ее, приведя к привычному злодейству. И выстрелы их – раздались ли они в ночь после матча или позднее – в величии самого матча ничего изменить не могли.
Едины ли читатели «Тревожных облаков» или зрители «Третьего тайма» в своем отношении к этому матчу? Не случались ли и среди них отрицатели и скептики?
Случались и будут случаться.
Полемика с ними важна, но прежде еще одно отступление, на этот раз в недавнюю пору.
В начале семидесятых годов мне позвонили из АПН и передали просьбу корреспондента агентства по Латинской Америке: прислать для Пеле материалы о киевском матче.
Нужно ли говорить о том, с какой живостью я откликнулся на просьбу футбольного волшебника! Кто из нас, приверженных футболу, не поспешил бы исполнить просьбу лучшего тогда футболиста мира!
Я отправил Пеле повесть в испанском переводе (как и на других европейских языках, кроме немецкого и датского, она называлась «Матч смерти»; любопытно, что датский переводчик, писатель и историк Эрик Хорскёр избрал для повести другое название – «Решение», выделив таким образом не сюжет – «Матч смерти», не образ – «Тревожные облака», а идейное, смысловое решение футболистов играть на выигрыш, чего бы это им ни стоило), но кроме повести послал ему машинописное послание с изложением известных мне сведений о киевском матче как таковом.
Увы, ответа от Пеле не пришло: ни короткой строки благодарности, ни уточняющих вопросов. Я терялся в догадках, не допуская и мысли, что Пеле, для меня не только виртуоз футбола, но и воплощение изящества и, как кажется мне, доброты и справедливости, что этот человек может не ответить на книгу и письмо, посланные по его же просьбе. Книга не дошла, утешал я себя, дорога до Бразилии не близкая, чего на ней не случится. Но послание мое дошло.
Спустя время я убедился в этом, услышав осенью 1980 года по радио интервью продюсера Фредди Филдса и постановщика нового американского кинобоевика режиссера Джона Хастона. Потом были и другие, печатные, интервью Хастона, его признания и его надежды на коммерческий успех фильма «Бегство в победу», затем и сам фильм побывал в Москве в дни кинофестиваля – но вне конкурса, – я находился в те дни на Дальнем Востоке и не смог увидеть этой новой трансформации нашего отечественного сюжета и перескажу фильм абзацем из «Литературной газеты» от 7 января 1981 года.
По странности судьбы, а точнее по денежным расчетам, центральные эпизоды самого матча снимались на стадионе в Будапеште в течение шести дней. Шесть дней съемки 30-тысячной массовки в США стоили бы Фредди Филдсу шесть миллионов долларов, на выезде они обошлись вдвое дешевле. И кроме того: новый «матч смерти» по сценарию играется в оккупированном Париже, но десятки тысяч сегодняшних американцев, кликнутых в массовку, как ни старайся, не будут похожи на европейцев военной поры.
Европейский статист обходился дешевле, он знал атмосферу оккупации, у него завалялась и старая, вышедшая из моды одежда, о которой ему настоятельно нацоминали зазывалы и плакаты на грузовиках, сновавших по городу и приглашавших на съемки боевика.
Джон Хастон не скрывал связи этой работы с реальным матчем в Киеве и с русской повестью о нем. Оказывается, сценарий в первом варианте был написан несколько лет назад, к нему имел отношение Пеле, и, как свидетельствует журнал «Штерн», по первым наброскам сценарий был куда ближе к подлинным историческим фактам. Однако режиссеров Голливуда сценарий не увлекал, он полеживал в сценарных шкафах «Колумбиа Пикчерс», пока Хастон, режиссер, которому далеко за семьдесят, человек равнодушный к футболу, не услышал как-то, что у мирового чемпионата в Аргентине было около полутора миллиардов телезрителей. Ничто так не действует на воображение делового американца, как большие цифры. Если увлечение этой игрой столь повально, решил Хастон, я берусь за фильм: пусть его посмотрит третья, четвертая, даже десятая часть зрителей мирового чемпионата, и я озолочусь! Именно так, с электронным калькулятором в руках, и объяснил Джон Хастон мотив, вдохновивший его на создание фильма «Бегство в победу».
Как же трансформировался сюжет киевского матча в этой ленте?
«Начинается все с того, что во время войны в концлагере, где-то под Парижем, оккупанты приказывают своим узникам, взятым в плен солдатами из армий союзников, сыграть с гитлеровцами в футбол. Немецкие солдаты играют плохо, но судья на поле бесчестен, и к перерыву счет доходит до 4:1 в пользу нацистов. Французские борцы Сопротивления тем временем прокапывают туннель под стадионом – прямо в раздевалку пленных. Но на полпути беглецы решают, что спортивная игра, пусть и с презренным противником, должна быть доведена до конца. Игроки возвращаются на поле. При счете 4:4 назначается пенальти в пользу нацистов, причем сразу же после него должен прозвучать финальный свисток. Зрители на экране и в зале замирают… Но вот вратарь в нечеловеческом прыжке берет мяч, и тут свисток судьи перекрывается пальбой из всех видов оружия: маки ворвались на стадион, дают залп в честь фактических победителей, штурмуют поле, освобождают героев – и начинается хорошо отработанная сцена погони с головоломными трюками. Трагедия превращается в голливудский фарс…»
Бедные, скромные герои, сражавшиеся на опаленном войной июньском стадионе в Киеве 1942 года! Им и не снились подкопы из раздевалки, отряды бесстрашных лесных партизан, врывающихся на стадион, бегство на мотоциклах и сверкающих лаком автомобилях- только что не на вертолетах. Их удел был тысячекратно выше и величественнее. Они стояли лицом к лицу со своей судьбой, перед страшной и бесчеловечной силой, стояли безоружные, а вместе с тем и вооруженные мужеством и презрением к смерти. Их победа – без эффектного, но недостоверного бегства, без мультипликационной «героики» и навязших в зубах погонь – была не бутафорской, а истинной победой духа, героизмом толстовского капитана Тушина,, помноженным на гордость и достоинство солдат революции.
А ведь Хастон призвал в свой дорогостоящий (15 000 000 долларов!) боевик популярнейших людей, в фильме снимались и кинозвезды Сильвестр Столуан и Майкл Кейн, и истинные звезды футбола Бобби Мур и… сам Пеле. Почему бы не сняться Пеле – ведь среди пленных французов, естественно, мог оказаться африканец – негр, солдат из Марокко, – ради Пеле стоило остановить свой выбор на Франции, перенести в Париж подвиг, которым навсегда будет славен Киев.
Выходит, не зря я книгу посылал через Атлантику. Пусть и в такой уродливой форме, в обстоятельствах искусственных, в натянутой атмосфере, в слепящих огнях рекламы, даже и в неприличии присвоения чужого подвига, – пусть, пусть – ведь все они – и Мур с Пеле, и Кейн со Столуаном, и продюсер с режиссером – невольно поклонились тем, кто своим подвигом стал выше корыстного расчета или кинематографической мишуры.
«Но обокраден не один лишь автор, – писал Б. Крымов на страницах «Литературной газеты» в статье «4:4 – и истина проиграла». – Хуже, что сделана попытка отнять у советских людей подвиг, совершенный ими в Великой Отечественной войне. Нужно ли это французам, норвежцам, бельгийцам? Едва ли. Их Сопротивление нацистскому нашествию полно собственных примеров мужества, самопожертвования и героизма, и чужой славы они не хотят. Это нужно лишь тем, для кого нет бога, кроме Маммоны».
Не жесток ли журналист из «Литературной газеты» к Джону Хастону? Ведь не мог режиссер перенести действие «Бегства в победу» в США – там не высаживались гитлеровские дивизии. Оставалась одна возможность – Европа, многострадальная Европа – и съемочная площадка, и привычный военный полигон, а сегодня и вожделенный для американской военщины ТВД, сиречь будущий театр военных действий, который хоть сгинь, хоть исчезни в атомном огне, бог с ним, – небытием своим, авось, он спасет Соединенные Штаты! Как всегда и во всем – человеческая трагедия оказывается ничто рядом с корыстным расчетом.
