За нами, журналистами, он вел такое же наблюдение, как за футболистами, хотел понять, как он выражался, кто чем дышит. Спросил меня однажды на стадионе: «Почему этот красавчик ходит вместе с вами, ему бы по другой линии двинуться, какой из него журналист? Уж больно собой занят». Поговорив с одним репортером, нахмурясь, расстроенный, сказал: «Не могу понять: как только я с ним о серьезном, глаза у него делаются, как у снулой рыбы. Зачем мучается человек? А ведь играл когда-то?» Признавал Олега Кучеренко (Олежка), Геннадия Радчука (Генка). И уж если кого признавал, то брал в собеседники на равных, без намека на тренерский апломб.
В футболе настал переломный момент, тактика круто менялась, далеко не все было ясно. Маслов, заводила, работал с засученными рукавами, горячился, удивлялся и огорчался, встречая отрицание. Он раньше многих тренеров предугадал, что время схематического футбола кончается.
Прекрасной, выдающейся чертой Виктора Александровича было его радение не за одну команду, где он работал, а за весь футбол. Мне казалось, что победами киевского «Динамо» он гордился как доказательствами своей правоты, не сами по себе призы и медали его соблазняли. Р. Фельдштейн шептал мне по секрету: «Вы не поверите, Виктор Александрович не ходит в кассу, он всю получку мне доверил, я знаю, сколько послать жене, сколько оставить. Ему некогда, весь в работе, вечно занят. Другого такого тренера я не знал...»
«Что делают с футболом!», «До чего довели московские клубы!», «Неужели некому стукнуть кулаком?», «Старички!» (о тренерах, которые моложе его, но вели игру по старинке) — восклицал Маслов, отвлекаясь от своего киевского «Динамо».
Мы запирались с ним в гостиничном номере («Здесь не найдут»,— говорил он) и открывали переговоры.
Мне далеко не все было понятно. Победоносность киевского «Динамо» можно было объяснить и тем, что слали конкуренты, да и игра киевлян казалась упрощенной: движения было больше, чем тонкого обращения с мячом. С Масловым не полагалось деликатничать: сам человек крутой, он не принимал обтекаемых слов. Для меня эти разговоры без блокнота были университетами, нарочито идя наперекор, задавая колючие вопросы, я вынуждал его приоткрывать то, что тренеры обычно замалчивают. Виктор Александрович был охоч поговорить. Но красноречие его как лесная чащоба, сквозь нее слушателю надо было продираться, отводить от лица колкие ветки, обходить пни. Смею уверить — интереснейшее занятие. А он, переполненный ощущением своей мысли, пробовал слова и тут же отказывался. «Как вы сказали? — вдруг переспрашивал, — Вот это похоже на дело». Имея в виду молодых, более образованных, чем он, тренеров, Маслов говорил: «Они делают то же, что и я, проверял, только их терминов я не знаю».
Борис Андреевич Аркадьев, смело варьировавший систему «дубль-ве», прозорливо предвидел будущие изменения. Осуществить их не было суждено, ему было 53 года, когда подрубили крылья: расформировали ЦДКА, чемпиона страны. Аркадьев, внешне не подав виду, что оскорблен, ушел в сторону, сохранив достоинство и всеобщее уважение. В своей практической карьере ни на что не претендовал, работал тихо и мирно в «Локомотиве», «Нефтчи», «Пахтакоре», свои идеи пропагандировал в печати и на тренерских конференциях.
Виктору Александровичу Маслову первому среди наших трекеров удалось реализовать предвидения Аркадьева. Сам Маслов не вел преемственности от Аркадьева (в его слушателях и читателях он, разумеется, состоял), ему казалось, что развитие игры носилось в воздухе, надо уловить, угадать, он всецело доверял своей интуиции. Аркадьев внимательно наблюдал за работой Маслова в киевском «Динамо» и не раз с удовольствием говаривал, что команда грамотно выстроена, обязанности между игроками и в атаке и в обороне распределены разумно, игра надежно скоординирована.
В общем, как мне представляется, большак нашего футбола лежал от пункта А (Аркадьев) к пункту М (Маслов). Тем более важно отдать себе в этом отчет, что футбол наш с излишком поколесил по проселкам подражательности, надолго застревал в колдобинах старомодности. Пока эти два крупных тренера работали среди остальных, окружающие, как это часто бывает, отдавая им должное, не умели оценить, нет, не медали ими завоеванные, а их предвидение. И оба они нарывались на непонимание и иронию.
Ничего этого тогда я сказать бы не смог, должны были пройти годы, требовалось повидать футбол восьмидесятых годов, чтобы различить в нем мысль Аркадьева и интуицию Маслова. Но и тогда от игровых преобразований Маслова исходило притяжение, интриговали они даже своей спорностью, своим несовпадением с привычными представлениями о «красивом футболе».
Вот и не упускал я случая его послушать. В Москве, когда он приезжал, времени не находилось, а в Киеве мы наговаривались вволю. После этих разговоров и посмотрев динамовцев в деле, я уезжал домой, чтобы продолжать размышлять о вечно собой недовольной футбольной игре. И помнились слова Маслова: «Если в очередном чемпионате ничего новенького не придумаешь, считай — год пропал».
Из той поры запечатлелся матч киевского «Динамо» с шотландским «Селтиком» в октябре шестьдесят седьмого. Шотландцы были хранителями Кубка европейских чемпионов и с киевлянами встречались уже в следующем турнире. То был второй матч, в Глазго динамовцы выиграли 2:1. В Киеве я оказался проездом, писать не надо, хотелось сопоставить игру лучшего клуба Европы с игрой динамовцев. Сложная получилась встреча, все висело на волоске. Необходимую ничью киевляне отвоевали. А в итоге — равенство. Ровным счетом ничего такого не предложили шотландцы, что могло показаться необычным. Бывает ведь, результат в нашу пользу, а мы, остыв, признаемся: «Все-таки те были получше». Здесь ни за что нельзя было зацепиться, самый придирчивый глаз не обнаружил бы перевеса приезжей команды. Был матч, в котором противники показали футбол именно этого, шестьдесят седьмого года, полностью совпадавший с теми образцами, которые завещал недавний чемпионат мира. С легкой душой уезжал я из Киева: приятно было убедиться, что наш лучший клуб «как денди лондонский одет». А ведь на двух предыдущих чемпионатах мира, в Чили и Англии, футбол наш носил костюмчик, вышедший из моды, пусть и из добротного материала.
Возможно, молодому читателю покажется преувеличением внимание к тактике. Из песни слова не выкинешь: футбол менялся ускоренно, наши команды не поспевали, тогда это была злоба дня. Сейчас вопросы эти не нависают, не грозят, в восьмидесятых годах и наша сборная, и ведущие клубы влились в поток мирового футбола и чувствуют себя в нем непринужденно. Сейчас исследуются варианты тактики, что, надо полагать, будет вечно. А в шестидесятые годы напряженно обсуждалось, как в целом строить игру.
Журналистская ли забота вторгаться в заалтарные тайны игры? Людей дипломированных, с полевым и скамеечным опытом хоть пруд пруди, им бы и карты в руки. Мы их и тащили в те годы на страницы, предоставляли трибуну. Разноголосица страшная, мнения диаметрально, воинственно противоположные. Хочешь не хочешь, а приходилось и нам, репортерам, склоняться над макетом поля. И мы тоже плутали, отрезали, семь раз не отмерив. Не так просто было разгадать своевольную логику футбола, пожертвовать устоявшимися удобными представлениями, напоминавшими о прошлых успехах, ради смутно, зыбко маячившего вдалеке нового, ради идей, носившихся в воздухе. Ими легче легкого было пренебречь (и пренебрегали), их можно было не понять (и не понимали). Маслов не пренебрег, понял, опустил носившиеся в воздухе идеи на зеленую арену, поверил в них и отстаивал как на поле, так и в словесных схватках. Тем и знамениты сезоны конца шестидесятых.
Футбольная мысль наша под этим напором колебалась, сопротивлялась, шаталась, прежде чем смириться и вновь выпрямиться. В самом деле, за каких-то восемь лет, с 1958 по 1966 год, от четырех форвардов пришли к двум и от двух полузащитников к четырем. Это формула, а за ней пересмотр движений игроков, маневров и комбинаций. Менялась и эстетика игры, и к этому тоже надо было привыкнуть.
Есть возможность для точного сопоставления. До 1961 года киевское «Динамо» в 22 чемпионатах страны взяло всего-навсего 4 призовых места. С 1965 по 1986 год тоже в 22 чемпионатах—11 раз чемпион и 8 раз призер. Даже не верится, что речь идет об одной и той же команде.
С 1965 года, кроме киевского «Динамо», перебывали в чемпионах десять команд. По разочку, на годочек. Одному «Спартаку» удалось это четырежды, да девять сезонов подряд не опускаться ниже призового места. Остальным пороху хватало ненадолго.
Дистанция времени позволяет сказать и другое: не все из мелькавших чемпионов оставили о себе память игрой, такой игрой, которая несла бы в себе зерно открытия. Это обозначалось, проступало у динамовцев Тбилиси в 1980—1981 годах, у «Спартака» и минского «Динамо». Игра этих команд была конкурентной другим образцам, в том числе и киевского «Динамо», а потому и дискуссионной, в ней воплощались замысел, идея, желание показать свой футбол, а не общий, усредненный.
