Тут я пережил неловкость. Она не в том, что моя фамилия вдруг исчезла из списка общественной редколлегии «Футбола — Хоккея». Мало ли какая надобность могла возникнуть: обновление, омоложение. Неловкость в том, что все, кто со мной встречался или звонил, этот вычерк ставили в прямую связь со статьей в «Огоньке» и восклицали: «В наше-то время!» А я не знал, как ответить: меня не известили об официальной формулировке, хотя, казалось бы, после того как я состоял в редколлегии 27 лет, следовало проявить минимальное уважение. Неуклюже получилось у коллегии Госкомспорта.
Ровно год спустя, после того как в телеобозрении начальник Управления В. Колосков на всю страну заявил, что прессе незачем привлекать внимание к сделкам, он же, подводя итоги сезона 1987 года, в «Советском спорте» выразился так:
«Совместными усилиями спортивной общественности и прессы удалось оздоровить обстановку в нашем футболе. Прошедший чемпионат не дал повода для сомнений: много в чем можно было упрекнуть клубы, но не в отсутствии боевитости и азарта в игре».
Вот какой поворот, какое «фигурное катание»! И прессе — поклон. Верно, создалось впечатление, что сезон 1987 года был чуть благополучнее предыдущих. Откровенный и резкий обмен мнениями в печати, как видно, озадачил, предостерег ловчил. Тем не менее с заявлением, что «враг бежит, бежит, бежит», спешить не следовало. Эта скороспелая победная реляция сродни прежнему отказу считаться с общественностью, в том и другом варианте видно старание представить положение благополучным. Не верится, что укоренившаяся выгодная практика легко и просто, одним махом, может быть побеждена.
В ходе дискуссии Олег Блохин искоренение договорных игр связал с реорганизацией, с отказом от полулюбительства. Вообще говоря, честности вынужденной, обусловленной, навязанной веры мало. Видимо, Блохин, всего наглядевшись (сам забивал голы обусловленные, без сопротивления), да и будучи человеком подначальным, зависимым, не представлял иного выхода, чем «меры». Остановимся на его призыве к отказу от полу любительства.
Тут во весь рост поднимается тема совсем уж запретная в далеком и недалеком прошлом.
После турне зимой 1945 года московского «Динамо» по Великобритании была выпущена брошюра под названием «19:9». Из нее можно узнать, что А. Хомич, С. Соловьев, В. Трофимов — токари, Н. Дементьев — слесарь, М. Семичастный — техник-строитель, Е. Архангельский — модельщик по дереву, Б. Орешкин — слесарь-лекальщик, И. Станкевич — инженер-путеец, В. Блинков — инструктор физкультуры. Для остальных профессий не сыскали.
Я заглянул в брошюру, потому что помнил, как болельщики сорок с лишним лет назад посмеивались, читая эти сведения. Уже тогда мы не верили, что футболисты—слесари и токари, в наших глазах было больше чем достаточно того, что они мастера игры.
Отнесемся с пониманием: выходя на международное поприще, никто не знал, как держаться, как себя вести.
Год спустя после динамовского турне советская секция футбола вступила в ФИФА. В 1957 году сборная включилась в розыгрыш чемпионата мира, вскоре — в чемпионат Европы, затем клубы начали играть в европейских турнирах, войдя равноправно в регулярные контакты с профессиональным футболом. (В Англии профессиональные клубы созданы более ста лет назад, в 1885 году.)
Если полистать трудовые книжки мастеров футбола, то там запись — «инструктор физкультуры». Иначе говоря, футбольный труд не был признан.
А он существует, и очень давно, с довоенных времен. Труд нелегкий, связанный с лишениями, со сложностями семейной жизни, рискованный, с угрозами травм, с необходимостью постоянно доказывать тренерам свое соответствие требованиям, и — что особенно его отличает — временный, с двадцати до тридцати, когда от нависающего вопроса «Как жить дальше?» не уйти.
Коль скоро труд этот, подводная часть которого невидима, трудом официально не назывался, немудрено, что о нем создавалось искаженное представление: «Подумаешь — футбол, гоняют мяч в свое удовольствие, купаются в славе, разъезжают по заграницам, деньги лопатой гребут, машины и квартиры им подай, а они еще недовольны». Не знаю другого занятия, которое вызывало бы такие кривотолки, как футбольное. На протяжении долгих лет если кого и разоблачали, то мастеров футбола. Это дозволялось. Да и защитить некому, кто они такие, эти футболеры? Раз любители, то и все их претензии незаконны и капризны. Вот уж кто был «легкой добычей» для фельетонистов, так они.
Если побеждали — мо-лод-цы, а проигрывали — ясное дело, дармоеды и бездельники.
На моих глазах начальник «Спартака» Николай Петрович Старостин, со свойственной ему педантичностью, подсчитал, что за 1984 год спартаковцы провели дома всего 69 дней. Однако это красноречивое свидетельство тогда опубликовать не удалось, действовали запреты. Они касались продолжительности тренировочных сборов и многого другого, что могло, по представлению ревнителей любительства, выдать, что мастера ничем, кроме футбола, не занимаются. Старание тщетное, секрет полишинеля, достаточно было познакомиться с расписанием матчей с марта по декабрь, с зарубежными турне после сезона и с товарищескими встречами перед сезоном, и ясно, что ни на какую другую деятельность у мастеров времени не оставалось. Узаконенное вранье и плодило неуважение к футбольному труду.
Меня всегда удивляло, что в футболе не принято считать деньги. Прямо-таки напрашивалось ежегодно публиковать сумму расходов и сумму доходов. Бюджет существует, но и он секретен. Вот и шли годами беспредметные толки: одни твердили, что футбол, народная игра, обходится народу в немалую копеечку, а другие — что на прибыли от него весь спорт держится.
Мне приходилось на международных турнирах юношеских команд исполнять обязанности руководителя делегации, а значит, и казначея. Я привозил в Москву чеки на несколько тысяч долларов, а однажды мне выдали наличными, я набил все карманы и пришлось, чтобы не искушать заграничных воров, в жару ходить в плаще. Эти суммы, разумеется, не идут в сравнение с теми, которые причитаются за выступление команд мастеров и уж тем более сборной на чемпионатах мира и Европы.
Разговор полагалось бы вести с калькулятором в руках, но невозможно: нет данных. Однако сведущие люди настаивают, и я им верю, что футбол, самостоятельно существующий, был бы рентабелен.
Уже одно это должно заставить уважать футбольный труд.
Да и как поверить, что зрелище постоянное, наравне с театром, кино, цирком, эстрадой, способно устоять, не будучи гарантировано квалифицированным трудом? Это не говоря о том, что наши команды на стадионах всего мира конкурируют с футболом, издавна открыто называющимся профессиональным. И когда нам приходилось видеть или читать, что наши футболисты либо обыграли профессионалов, либо уступили профессионалам, причем это слово в обоих случаях произносилось с мелодраматическим нажимом, невольно возникало недоумение: «А кто — наши?» Если они любители и выиграли, то выходит, тем профессиональным зря платят деньги, а если проиграли, то остается наших пожалеть. Все это вносило сумятицу в мир болельщиков, искавших и не находивших правду.
И вот среди многих других крутых перемен в обществе настал конец и спортивным лживым сказочкам. Со вздохом облегчения мы стали называть вещи своими именами, как бы пользоваться родным языком, со слова «профессионализм» соскоблена шелуха оскорбительного запрета. Тут же с воинственной радостью обретения долгожданной свободы и с нашими известными наклонностями к переимчивости новоявленные футбольные предприниматели пустились во все тяжкие. И начали с того, что ближе лежит, что заманчивее, — коммерции. Замелькало: доходы, покупка, продажа, спонсоры, контракты, реклама, при клубах — кооперативы, кафе, дискотеки, сувенирный промысел. Ей-богу, порой кажется, что буйная эта деятельность может сделать необязательным выход футболистов на зеленое поле, что они устроятся и без игры.
Наверное, все это постепенно войдет в берега. И новые формы правления приживутся. Как бы ни были благоприятны сами по себе все эти перемены, осуществлять их предстоит определенному кругу лиц. И оглядываешься по сторонам, и диву даешься: где же они, талантливые антрепренеры, функционеры, президенты, столь сейчас необходимые? Как видно, долгие годы, особенно семидесятые, прожитые людьми футбола в иждивенчестве, молчком, с тайной хитрецой, в отстаивании крохотных, по преимуществу личных, интересов, не способствовали разнообразию выдвижений. Ведь и тренеров-то, завоевавших себе твердую репутацию за те же годы, раз, два и обчелся.
С вниманием, которое я назвал бы напряженным, были приняты сообщения о том, что сначала «Днепр», чуть позже киевское «Динамо» преобразованы в хозрасчетные футбольные клубы. Им нельзя не желать успеха. Сдюжат ли? Одолеют ли неминуемые бюрократические рогатки? В киевском «Динамо» дело возглавил Валерий Васильевич Лобановский, давний, убежденный сторонник профессионализма и самостоятельности. Математик, организатор, упрямец, хват, имеющий под началом команду прочную, в сравнении с другими редко страдающую от конъюнктурной морской болезни, устойчиво собирающую зрителей, Лобановский, как мне представляется, едва ли не эталонно выглядит тем человеком, которому по плечу реформы. Так появился в нашем футболе объект, заслуживающий, чтобы за него мы «поболели» всем миром.
