Благодаря тайным обществам занятия ушу становились все более массовыми. Вырастая из народных праздников, они зачастую становились неподконтрольны властям, которые вновь и вновь повторяли запреты на такие «еретические ритуалы». В указе император Юнчжэна от 1727 г. вина за их отправление возлагалась на «людей, использовавших приемы кулачного боя и боя с палкой и называвших себя наставниками» [28].
В тайном обществе боевой ритуал символизировал единство адептов внутри общего тела боевой традиции. Достаточно было лидера-наставника, умевшего передать свой эмоциональный настрой массе, — и собиралось общество кулачного искусства, проповедущее идеи спасения, «очистительного вихря», прихода будды Грядущего Майтрейи. Такое объединение недовольных существующим порядком, естественно рассматривалось властями как незаконное, и соответственно — «тайное», хотя на уездном уровне администрация прекрасно знала о существовании подобных организаций и даже нередко сама состояла в них.
Приведем один пример. В 1774 г. в провинции Шаньдун было поднято восстание одного из ответвлений секты «Учение Белого лотоса». Его руководителем стал Ван Лунь — выходец из семьи зажиточного землевладельца, обладавший могучей способностью воздействовать на людей. Правда, внешность Ван Луня была скорее отталкивающа: лицо, испещренное следами оспы, невысокий рост, сутулость. Не повезло ему и в семейной жизни: его почти слепая жена не могла подарить ему детей.
Вероятно, желая утвердить себя в глазах односельчан, Ван Лунь в двадцать лет начал заниматься ушу и вскоре приобрел авторитет известного бойца. В 1751 г. в их дом пришел какой-то бродячий плотник и Ван стал изучать у него стиль «Кулак Восьми триграмм» (багуацюань), бой с мечом и работу на «деревянном человеке» — снаряде для отработки приемов боя. Со своим учителем Ван осваивал медитативные и дыхательные упражнения, а позже его посвятили в искусство «существования без пищи» (бу чифань) в течение длительного времени. Просуществовать без пищи десять дней считалась «малой заслугой», а восемьдесят один день — «большой заслугой».
Будучи, вероятно, человеком весьма экзальтированным, Ван Лунь начал собирать вокруг себя учеников, которым наряду с приемами ушу преподавал основы психотехники. К тому же профессия Вана благоприятствовала этой деятельности: он работал рассыльным-скороходом в небольшом местечке Янгу недалеко от своего дома. Бывая в рыночных центрах и деревнях, он занимался врачеванием, причем делал это настолько умело, что его слава начала притягивать к нему все больше и больше людей. Многие из тех, кому помог Ван, становились его последователями, постигали у него ушу и «искусство вскармливания жизненности».
Наконец Ван обрел звание «наставника школы» (шифу) и фактически возглавил тайную религиозную секту, проповедовавшую «Учение Восьми триграмм». Его последователи, так же как и в других сектах, именуются «вступившими на Путь» (жудао). Ван утверждал, что его чудесное искусство позволяло ему вызывать к себе богов и духов, а его друг и первый ученик монах Фаньвэй был способен даже «проходить невредимым через подземное царство».
Последователи Вана были далеко не равноценны по своим способностям, поэтому он разделил их на два направления или уровня. Представители первого, называвшегося «боевое» (у), занимались исключительно боевыми искусствами и представляли собой прекрасно подготовленных бойцов, основным стилем которых стал багуацюань. Представители другого, называвшегося «культурное — гражданское» (вэнь), изучали помимо боевых искусств медитацию, сложную тайную технику созерцания, и, по сути, являлись носителями доктрины «Восьми триграмм». Уровень «вэнь» обладал тем, что обычно и называлось «тайным знанием», численно небольшой, он главенствовал над основной массой бойцов.
Интересно, что большинство тайных обществ, которые так или иначе были связаны с древним «Учением Белого лотоса», имели два таких этажа. Например, ихэтуани, поднявшие грандиозное восстание в конце ХIХ в., также подразделялись на слои «вэнь» и «у», в соответствии с традиционной идеей взаимосочетания двух начал в человеке и обществе.
Ван Лунь, являясь непревзойденным мастером ушу, стремительно расширял свою секту. У него было лишь шестеро ближайших последователей, с которыми Ван общался непосредственно. Эти люди считались его «приемными сыновьями и дочерьми», они имели право вещать от имени своего учителя и трактовали откровения, приходившие к Ван Луню в моменты мистического экстаза. Они же несли стиль Ван Луня в другие районы, например, известный своим мастерством «свирепый, сильный и смелый» Мэн Цзан насаждал багуацюань в провинции Хэнань. Так, благодаря сектантской традиции распространялись стили ушу, а боевые искусства, в свою очередь, способствовали росту тайных обществ, привлекая все новых и новых поклонников [442].
В 1774 г. секты, руководимые Ван Лунем, подняли восстание, проповедуя, что пришло время смены династий и в мир явился истинный правитель. Хотя это восстание было быстро подавлено, школы, в которых преподавался багуацюань, сохранялись еще долгое время и в трансформированном виде дожили до наших дней.
«Только воин может выжить на тропе знания. Потому, что искусство воина состоит в том, чтобы уравновесить ужас от того, что ты — человек, восторгом от того, что ты — человек».
Карлос Кастанеда
Открывая книгу об ушу мы думаем, что сейчас прочтем о «самой эффективной системе боя». В реальности же мы сталкиваемся с чем-то куда более сложным и глубоким.
Боевые искусства стали в Китае уникальным видом духовной практики, и важнейшей частью общего культурного потока. Совсем иначе они осознаются в западной традиции, где они никогда не стали ни формой религиозной практики, ни способом воспитания.
Хотя в общем можно согласиться с тезисом о том, что «ушу существовало всегда», все же его функции и формы заметным образом менялись на протяжении столетий. Зародившись в древности на стыке ритуальных танцев и методов боя, к ХVII в. ушу превратилось в сложное социальное и культурное явление, ценности которого лежат далеко за пределами собственно практики боя.
Положение о единой линии ушу от древности до современности — это отражение извечной идеи единства китайской нации, единства не только пространственного, но исторического — единства в духе. Хотя традиции ушу в Китае всегда имели локальный и дисперсный характер и в сущности «единого ушу» для всего Китая не сложилось, тем не менее чисто психологически ушу воспринималось как нечто единое. Занятия оставались семейными, клановыми, или велись в местных тайных обществах и именно здесь чисто прикладные методы боя могли безболезненно сочетаться с духовной практикой.
Исторически возник особый стереотип боевых искусств, ушу обретало типовую форму ритуала. Постепенно оно стало расцениваться как путь, ведущий к постижению духовных откровений, в мир внутренней реальности вещей, к осмыслению глубин Космоса. Фактически ушу стало особым типом ритуального священнодействия. Именно ярко выраженный ритуальный и сакральный оттенок позволил этому явлению сохраниться на исторической арене даже тогда, когда необходимость в ушу как в способе боевой тренировки отпала. Ушу стало частью — и весьма важной — духовной культуры Китая, превратившись в реальное и конкретное воплощение духовной практики. А поэтому возникали такие формы ушу, которые никогда не были предназначены для боя, хотя им традиционно приписывалось боевое содержание: танцевальные, ритуальные, имитационные, оздоровительные стили. Так родились тайцзицюань, «Кулак обезьяны» (хоуцюань), «Вечная весна» (юнчунь) и другие.
Ушу являет собой живой пример синкретизма в китайской культуре. При отсутствии опоры на конкретную религиозно-философскую систему (как мы видели, на самом деле не существовало «даосского» или «буддийского» ушу), школы боевых искусств заимствовали многие внешне несопоставимые доктрины, термины, методы религиозной практики и формы литургики из разных систем. Именно как форма ритуальной практики ушу стало основой организации ряда крупнейших тайных обществ и сект, объединяя сотни и тысячи людей внутри единого «боевого» ритуального действа. По крайней мере с середины ХVII в. народные школы ушу оказываются полностью слиты с такого рода сообществами.
В создании «боевой субкультуры», которую можно встретить до сих пор в деревенской среде, особую роль играла мифология ушу. Именно она через ряд устойчивых архетипов передавала традиционные ценности и народные верования. Большинство полулегендарных (Бодхидхарма, Чжан Саньфэн) или реальных (Ян Лучань, Гань Фэнчи) героев пантеона ушу, по существу, представляют собой метафору «истинного человека» (чжэньжэнь). В конечном счете, к началу новейшего времени история ушу на поверхности выступала исключительно в виде мифов.
