И все же от китайского влияния уйти не удалось: японцы по-прежнему оперировали понятиями, которые были созданы Конфуцием, Чжу Си, другими великими китайцами. В идеологии Токугавского сёгуната возник весьма продуктивный китайско-японский синтез, который даже стали называть системой бакухань [191]. Это выражение родилось из слияния двух слов: «бакуфу» как символа самурайской Японии и «хань» — традиционного названия населения Китая.
Конфуцианские идеалы, которые находили все больший отклик в душах и повседневной жизни самураев, были призваны поддержать могущество режима Токугавы. С одной стороны, в сознании воинов жили чисто конфуцианские понятия «долга» и «уважения к старшим», а, с другой, — воины теперь больше тяготели к книжному учению. Резко увеличилось количество специальных наставников, а также письменных пособий по проблемам церемониалов и этических норм, выдержанных в строго конфуцианском духе. Буддизм, который, как всегда считалось, составлял костяк самурайской идеологии, внезапно оказался на задворках культуры, замкнувшись в стенах монастырей.
Конфуцианство стало заметно влиять на трансформацию традиционных воинских ценностей. Например, в древности преданность своему господину ценилась самураями куда выше, чем лояльность по отношению к собственной семье. Но конфуцианство превыше всего ставило именно семейные отношения, что в конечном счете могло привести к серьезному конфликту. Кого ценить выше — отца или правителя? Ситуация разрешалась всегда в соответствии с духом времени. Например, в эпоху грандиозных битв XIII–XVI веках самураи выше ставили своего господина, нежели отца, поскольку преданность правителю всегда возвращалась в виде покровительства и различных пожалований. Но как только с XVII века столь явная необходимость в военном покровительстве отпала и речь зашла о наследовании (по семейной линии) богатств, накопленных в период войн, то возобладало уважение именно к отцу [145]. Так что мужественные самураи всегда были прагматиками и реалистами. Известный японский конфуцианец, выходец из самурайской элиты, Хаяси Радзан в XVII веке поставил сыновью преданность к отцу несколько выше лояльности по отношению к своему господину — и это не вызвало возражений ни с чьей стороны, хотя столетие назад за такое утверждение он мог бы поплатиться жизнью.
Буддийские идеи в боевых искусствах
Будучи по сути явлением чуждым, не японским, буддизм так плотно и органично вплелся в местную духовную и социальную ткань, что его «пришлый» характер оказался абсолютно незаметным. В религиозных кругах Японии даже господствовала теория рёбу-синто, согласно которой синтоистские божества представляли собой лишь проявления буддийских божеств на местной японской почве. В буддийских сектах Тэндай и особенно Сингон, к которой принадлежало большинство ниндзя, вообще утверждалось, что хотя буддизм и синтоизм и «составляют два, но не двойственны» (дзини фуни).
Сознанию самураев, которые в подавляющем большинстве были далеки от религиозных споров и вряд ли могли с уверенностью отличить одну буддийскую секту от другой, такое единство подходило как нельзя лучше. Они поклонялись практически всем божествам одновременно, хотя были среди них и наиболее ценимые воинами, например, божества войны, защитник Хатиман, Фудо Миё и др.
Мы здесь намеренно абстрагируемся от чисто религиозных проблем буддийских школ Японии [3]. Остановимся лишь кратко на постулатах тех направлений, которые явно повлияли на миросозерцание самураев, ниндзя, на формирование идеологии японских боевых искусств. В сущности речь идет о трех крупнейших китайских школах: Дзэн, Тэндай и Сингон. Традиционно считается, что именно дзэн-буддизм стал настоящей идеологией японских воинов, но на их ритуалы и культы значительно большее влияние оказали две другие школы — Тэндай и Сингон. В частности, ниндзя активно использовали методы Сингон для тренировки сознания, а целая каста монахов-воинов (сохэи) формально принадлежала именно к секте Тэндай. На стыке Тэндай и Сингон возникло направление Сюгэндо, последователями которого являлись знаменитые горные отшельники или «горные воины» — ямабуси.
Все три течения принадлежали к буддизму махаяны, т. е. «большой колесницы». Школа Сингон, правда, многое вобрала из тантрического буддизма, или ваджраяны. Это учение гарантировало спасение и обретение состояния Будды всем своим последователям, а не только монахам, поскольку всякий человек уже изначально обладает «природой Будды» (буссё), которая до поры находится в скрытом, непроявленном состоянии. Таким образом, следовало лишь пробудить в себе эту «природу Будды», обнаружить вечное и просветленное в человеческом и смертном. Общей чертой и Дзэн, и Тэндай, и Сингон было отсутствие принципиальной разницы между сансарой, нашим бренным миром, и нирваной — миром Будды и бодхисаттв. А это означало, что просветления можно достичь «здесь и сейчас», при настоящей жизни, без дополнительных перерождений, в акте интуитивного откровения. Тем не менее расхождения были. Последователи Дзэн, например, говорили о внезапности такого просветления: «будто блеск яркого луча солнца, вышедшего из-за туч, или внезапная вспышка молнии в безлунную ночь». Другие считали, что просветление приходит постепенно, на протяжении долгих лет. Но так или иначе можно, не уходя в нирвану и живя среди людей, стать «окончательно просветленным».
Учения Тэндай («Небесного престола») и Сингон («Истинных слов») лежат в общем русле японского эзотерического буддизма, т. е. того направления, которое искало просветления через оккультную практику, было наполнено символизмом, аскетическим подвижничеством, мыслью об интуитивном познании высшей мудрости (праджни).
Школа Сингон — трансформированный вариант тантрического буддизма, который появляется в Индии приблизительно в VII веке, а затем быстро перемещается в Китай (по-китайски он назывался «мицзун» — «тайная школа»). Именно из Китая принес его идеи в Японию первый патриарх школы Сингон, талантливый проповедник и комментатор, выходец из аристократической семьи японец Кукай (774–835). О последнем ходило немало легенд не только среди последователей Сингон, но и среди ниндзя. Например, рассказывали, будто бы он после смерти продолжает странствовать по земле в образе бессмертного старца (сэннина), даруя мудрость тем, кто исправно выполняет все ритуалы его учения.
Школа Сингон практически сразу же приобрела характер «тайного», или «эзотерического», учения (миккё), противопоставив себя всему «открытому», или «явленному» (конгё). Речь шла не о каких-то конкретных секретах (хотя и они встречались), но прежде всего о том, что истинное, высшее знание представляет собой высочайшую тайну, постижимую лишь путем долгой и упорной духовной практики.
Фудо Миё — один из хранителей буддийской мудрости, божество войны, считался покровителем воинов
В процессе посвящения учитель Сингон сообщал новообращенному тайную формулу (мантру), произнесение которой могло обеспечить достижение состояния Будды. Эта формула называлась «сингон», или «истинное слово», откуда и произошло название самой секты. Вместе с этим адепта Сингон посвящали в секрет особой фигуры из переплетенных пальцев (санскр. — «мудра», япон. — «ингэй»), которая позволяла замыкать определенным образом энергию внутри тела и символизировала приобщение адепта к пути Будды. Именно эти методы активно использовали японские ниндзя, регулируя при помощи мантр и мудр состояние своего сознания и духовный настрой. Последователи Сингон активно использовали в своей практике магические изображения священного круга — мандалы, символизировавшего развертывание Вселенной, причем трактовку мандалы целиком знали лишь высшие посвященные. Все эти аспекты пришлись по нраву многим школам ниндзя, в частности Игарю. Конечно, всех глубинных трактовок мандалы представители кланов ниндзя не знали, но произнесение мантр и создание изображений колеса-мандалы быстро превратились в традицию среди тайных лазутчиков и наемников.
Мандала — это не столько рисунок, сколько визуальное выражение тела Будды. В мистическом плане мандала — это живое тело Будды, данное как рождение, развитие и уход в вечность. Следовательно, и человек, приобщенный к «тайнописи» мандалы, может пробудить в себе «природу Будды». Особенно высоко почиталась огромная мандала — Махамандала, представлявшая собой символ изначального тела Будды Махавайрочаны, которое и есть вся Вселенная.
Сам мир состоит из шести базовых элементов, а точнее, состояний (махабхута), которые, перемежаясь, дают его разнообразие: земля, вода, огонь, ветер, пустота (или небо) и сознание. Обратим внимание, что пять первых элементов принадлежат к материальному миру, а шестой — совокупность духовного. Эта достаточно сложная теория получила интересное применение в практике монахов-воинов и ниндзя, которые каждому пальцу руки приписывали одно из пяти материальных начал. Вместилищем шестого являлась, естественно, голова. Как считали ниндзя, переплетая определенным образом пальцы, т. е. оперируя взаимопревращением пяти начал, можно пробудить сознание, настроить его на тот или иной лад и даже победить соперника, не вступая с ним в поединок.
