Теперь я живу, как в монастыре. Редко гуляю, про танцы забыл, на девчонок смотреть не могу. Раньше по утрам была эрекция, теперь её нет. Наверное, надо идти к врачу. Такое чувство, что что-то происходит с моей психикой...”
Характер и степень болезненного состояния Сергея врачи разных специальностей расценили бы по-разному.
В “СПИД-инфо” опубликовано мнение психиатра по поводу всего случившегося с юношей. Консультант начал с сопоставления переживаний детей обоих полов, вызванных сексуальной агрессией. Выяснилось, что мальчики и девочки реагируют на неё не столько в зависимости от степени полученных ими телесных повреждений, сколько в зависимости от своей половой принадлежности. Мальчики, даже с ранениями прямой кишки, прекрасно обходятся без помощи психолога или психиатра (из 142 в ней нуждался лишь 1). Иное дело девочки – после изнасилования у них, как правило, развивались невротические расстройства.
Перейдя после такого вступления к анализу психического состояния Сергея, доктор сделал несколько неожиданный вывод: “Депрессия, которую он переживает, – обычная (?! – М. Б.) реакция на такие потрясения. Думаю, что при здоровой, гармонично развитой психике всё нормализуется. Время всё лечит. Если же Сергей предрасположен к невротизации (а это не исключено: угнетённое состояние у него не прошло и спустя два месяца после случившегося), то ему понадобится помощь психотерапевта или психиатра”.
Высокая квалификация психиатра, давшего Сергею заочную консультацию, не вызывает сомнений. Сексолог, однако, пользуясь своими профессиональными приёмами, замечает в письме множество, казалось бы, мелких, но на самом деле весьма красноречивых деталей переживаний юноши. Уместен ли, скажем, рассказ о том, как долго (больше пяти минут!) удовлетворённый сержант “пускал слюни” на шею своего партнёра? Похоже, что “слюнки текли” не у милиционера.
Речь идёт о психологической защите по типу проекции: Сергею мучительны подробности течения его собственных физиологических процессов и потому он неосознанно приписывает их своему обидчику, проецируя на него свои же эмоции. В самом деле, если бы юноша был парализован страхом, как он пишет в письме, во рту у него пересохло бы настолько, что такая долгая, в деталях описанная фелляция (орогенитальный акт), была бы невозможна. Не случайным было и то, что выбор сержанта пал на Сергея. Отнюдь не случайной была и необъяснимая с позиций логики его покорность совращению. Строго говоря, милиционер не изнасиловал юношу, а совершил другое преступление: воспользовался своим служебным положением, чтобы принудить его к половому акту. Ссылки же Сергея на болезнь матери – это тоже психологическая защита.
Термином “психологическая защита” Фрейд назвал бессознательные психологические механизмы, которые служат для оправдания каких-то неприемлемых для человека собственных желаний и поступков. Ссылки юноши на болезнь матери относятся к защите по типу рационализации. Чтобы оправдаться в своих глазах, он выбирает внешне разумную (рациональную), но, на самом деле, ложную линию поведения. Ведь ему вовсе не обязательно было соглашаться на такую плату. Другой на его месте нашёл бы более разумный способ успокоить мать, например, позвонив ей.
И если уж говорить о том, насколько “обычна” депрессивная реакция Сергея (именно такой её считает, противореча себе же, психиатр, комментирующий письмо), то ведь она типична для девочек. Между тем, их невротическая реакция объясняется не столько фактом дефлорации, сколько ложным чувством вины: они ошибочно связывают всё случившееся со своими тайными желаниями и сексуальными фантазиями.
Депрессивная реакция Сергея вызвана тем, что в свете всего с ним случившегося, он впервые обнаружил собственную гомосексуальность. Этим-то объясняется и замеченное с острой тревогой исчезновение у него эрекции, и возникшая холодность к противоположному полу (“смотреть на девчонок не могу”), и его самонаказание символическим домашним арестом (“редко гуляю”). Проговаривается он о чувстве собственной вины, именуя свой анус “грешной дырой”.
Тревога связана не столько со страхом разоблачения (хотя, конечно, есть и он, иначе Сергей пошёл бы к врачу, а не написал письмо в надежде, что ему помогут разобраться в самом себе заочно). Молодой человек боится, что гомосексуальность гибельна для его психики; что его влечение будет прогрессировать, и впредь он сам станет искать встреч с однополыми партнёрами, уже не дожидаясь случайного “насильника”; что он потерял право называться “нормальным” парнем. Эти опасения и скрываются за фразой: “Что-то происходит с моей психикой”. И печаль, и самообвинения, и угасание полового влечения, и отсутствие эрекции, и тревога по поводу того, насколько он, оказывается, далёк от сексуальной “нормы” – всё это и есть проявления невроза. C учётом сказанного очевидно и то, что невротическая реакция сама по себе со временем не пройдет.
Читателям, не получившим медицинского образования, поясним, что недуг Сергея носит психогенный характер, то есть, его возникновение объясняется психологическими причинами. Невроз – заболевание, вызванное действием психотравмы или наличием психологического конфликта, неразрешимого для больного и потому требующего для своего преодоления помощи врача. Конфликт Сергея носит внутриличностный характер: юноша осуждает те свои желания и эмоции, которые связаны с его же собственной гомосексуальностью. Уточним, что Сергей нуждается не в помощи психиатра или психотерапевта. У них свой круг заболеваний; собственно сексуальные расстройства они, как правило, не лечат. Адрес обращения юноши за помощью очевиден: это кабинет сексолога.
Описанные проявления невроза и механизмы его развития, способы психологической защиты – всё это, конечно же, свойственно не только гомосексуалам, но всем представителям человеческого рода. Теоретически неврозом способен заболеть любой: всё зависит от тяжести психотравмы и её значимости для данного человека. От личности индивида зависит, насколько болезнетворной окажется для него та или иная психотравмирующая ситуация. То, что ввергает в невроз одного, другому приносит полное удовлетворение, предохраняя от заболевания. Форма развившегося невроза и особенности его клинической картины также зависят от личности заболевшего.
Для Сергея, например, тягостны воспоминания о позе, какую он принял во время полового акта. Он с отвращением называет себя “шлюхой”. Психологический механизм самообвинения понятен: юноша осуждает то, что, вопреки его же установкам, принесло ему удовольствие. Его травмируют любые проявления его подсознательных гомосексуальных желаний. Не случайно же до происшествия в отделении милиции они были вытеснены из его сознания.
В точно такой же ситуации другой человек способен, ничуть не мучаясь угрызениями совести, любоваться собой. В качестве примера уместен отчёт Эдуарда Лимонова (1991) о чувствах, испытанных им во время первого в его жизни гомосексуального акта. “Мне захотелось его (негра Криса, которого писатель случайно повстречал на ночном пустыре. – М. Б.). Среди нашей беседы, я совсем распустился, я чёрт знает, что стал творить. Я стащил с себя брюки, стащил сапоги. Трусы я приказал ему разорвать на мне, мне хотелось, чтобы он именно разорвал, и он послушно разорвал на мне мои красные трусики. Я отшвырнул их далеко в сторону.
В этот момент я действительно был женщиной, капризной, требовательной и, наверное, соблазнительной, потому что я помню себя игриво вихляющим своей попкой, упёршись руками в песок. Моя оттопыренная попка, – оттопыренности которой завидовала даже Елена, она делала что-то помимо меня – она сладостно изгибалась, и помню, что её голость, белость и беззащитность доставляли мне величайшее наслаждение”.
Похоже, что пассажи Еникеевой о “пассивных гомосексуалистах, как-то по особенному виляющих поясницей” навеяны Лимоновым. Но и сам он заимствовал “вихляющую попку” из романа, приписываемого маркизу де Саду. Этот любопытный факт раскопал, как истинный археолог, Клейн (2000). Так миф о “вихляющих задах” переходит из уст в уста, из одной книги в другую.
