Я удивилась, хотя из разговора с коллегой могла сделать вывод, что в этой области отношений есть некоторые сложности. Красивый, с рельефными мышцами, с мошной энергетикой, несмотря на странный наряд, Антон выглядел очень привлекательно. Он совсем не производил впечатления человека, у которого есть проблемы в личной жизни. И я начала осторожный расспрос.
Антон охотно рассказывал о себе. Ему двадцать, отец и мать в браке, есть младшая сестра, которой пять лет. Учится платно, не работает. Деньги на терапию дает мать. Когда я углубилась в вопросы социального плана, меня приятно поразило то, как он говорил о себе и других людях. В том, как он анализировал действительность, в самой структуре речи, характере описания обычных вещей была глубина и какая-то не соответствующая возрасту мудрость. Он два раза поступал – на журналистику и режиссерский в Москве, но оба раза безуспешно. Нынешняя учеба на первом курсе кажется занудством и пустой тратой времени. Преподаватели не возбуждают интереса, лекции скучные, однокурсники живут своей жизнью…
– А чем живешь ты? – спросила я Антона.
– Я? – он немного подумал и ответил: – Я живу мечтами и надеждами.
Он рассказал, что много читает: «Путь воина» (бусидо – вот откуда необычный внешний вид), Ницше, Бегбедера и Маркса, Фрейда и Юнга, Кьеркегора и Пратчетта… «Он просто чудовищно много читает», – подумала я с некоторой завистью. Он каждый день два часа (!) занимается спортом. Он пишет короткие рассказы. Он играет на клавишных инструментах и сочиняет музыку…
Создавалось впечатление, что я вижу того самого пресловутого «всесторонне развитого гармоничного человека»… И этот человек был одиноким – у него, по его собственным словам, не было пути и девушки.
На второй сеанс он пришел в той же одежде. «Слава богу, на улице всего минус семь», – подумала я. Как и в первый раз, он не снял свою странную куртку – разулся и прошел в кабинет.
Антон был очень контактным, живым, охотно отвечал на все вопросы. Главной темой по-прежнему было отсутствие интереса к учебе. Он рассказал, что в течение недели дважды сходил в университет, где у него неизменно возникает чувство глубокой тоски.
– Почему ты учишься там, где тебе не нравится? – спросила я. И тут появился он.
– Потому что родитель так решил, – ответил Антон. В этот момент его лицо окаменело.
Он помолчал и добавил:
– У нас все решает родитель…
Признаюсь, мне показалось странным, что отца именуют родителем. Я спросила, почему Антон так его называет.
– Это аллюзия на Тараса Бульбу: я тебя породил, я тебя и убью…
И дальше беседа пошла только вокруг темы войны. Антон использовал много агрессивных, боевых метафор. Всю сессию мы проговорили о том, как много его желаний на корню были зарублены его собственным отцом, который, имея военное образование, занялся бизнесом, но жизнь своей семьи выстроил по образу и подобию армейской казармы. Антон, сколько себя помнил, жил по правилам. Он просыпался и ложился спать тогда, когда говорил папа. Он ездил в пионерские лагеря, которые ненавидел, потому что так решал отец. Он учился в математической гимназии, хотя по складу ума был гуманитарием, потому что так хотел родитель.
Обо всем этом он рассказывал спокойно, без эмоций, все с тем же застывшим выражением лица.
– Ты злишься на своего отца? – осторожно спросила я.
– Нет, – ответил Антон. И, помолчав, добавил: – Я его ненавижу.
Я растерялась. Для меня ненависть – это глухое, сильное переживание, социально не одобряемое и поэтому обычно представляемое в уменьшенной модальности типа злости и раздражения. Видимо, заметив то, что я замешкалась, Антон продолжил:
– Он всегда поступал так, как считал нужным. А теперь я не знаю, нужно ли мне то, что я желаю, потому что почти все я делаю под его давлением или при его участии.
– Но почему ты не пробуешь делать то, чего хочется тебе? – я задала очередной вопрос.
– Потому что у меня не хватает ресурсов. Я зависим от его денег, – снова спокойно сказал Антон.
– А ты пытался? – не сдавалась я.
– Да, много раз, – ответил молодой человек.
И после этого он рассказал, как в подростковом возрасте бунтовал против отца. Однако все попытки свободомыслия – не говоря уже о свободе действий – жестоко карались. Так продолжалось до 16-летия Антона. В 13 лет он начал заниматься тайским боксом, а к 16 годам вымахал ростом выше родителя. И после этого – Антон вдруг замешкался и покраснел – отец не поднимал на него руку.
– Что с тобой? – спросила я. – Ты покраснел и как будто бы потух.
– Ничего… Просто неприятно вспоминать, – ответил юноша.
У меня возникло ощущение, что здесь что-то не так… Однако в дальнейшем рассказе Антона открылся ряд таких подробностей, что я решила: видимо, парню стыдно делиться со мной такими вещами.
До 16 лет отец наказывал его физически. При малейшем неподчинении он заводил его в свой кабинет, приказывал спустить штаны и трусы до колен и наносил всегда три удара ремнем с пряжкой. После этого в течение нескольких дней Антон с трудом сидел. Однако, начав заниматься тайским боксом, он смог противостоять наказанию.
– Просто один раз я сказал ему, что не пойду в кабинет. Он тут же впал в ярость и потащил меня, а я автоматически ответил… Завязалась драка. Он, наверное, убил бы меня, но, к счастью, вмешалась мама. Тогда отец сказал: «Воспитывай теперь его сама», и ушел, хлопнув дверью.
– А мама до этого знала, что он тебя бил?
– Нет. Отен всегда говорил: «Будь мужчиной. Виноват – неси наказание с достоинством».
Чем больше я слушала, тем меньше понимала.
– И что, мама ничего не замечала? Не догадывалась?
Антон задумался.
– Думаю, догадывалась… В детстве он несколько раз бил меня при ней. И когда мне было лет семь-восемь, он ударил меня по липу так, что из носа потекла кровь. У родителей произошел серьезный спор. У нас дома никто никогда не кричит – мы же приличная семья. – Антон криво усмехнулся. – Но я слышал, как мама сказала, что забирает меня и уходит к родителям. После этого отен некоторое время держался, а потом стал водить меня в кабинет для «мужских разговоров».
– Но почему ты ничего не рассказывал маме?
– Потому что я ее очень люблю, – спокойно ответил Антон. И его лицо в этот момент изменилось, стало нежнее.
Наша третья встреча состоялась через неделю. Антон начал с того, что у него появились идеи о важном направлении в своей жизни. Он рассказал, что когда-то, не поступив в первый раз, хотел поехать «бременским музыкантом» в Европу. Его друг собрал небольшой коллектив, и на микроавтобусе молодые люди колесили по разным курортным местам Старого Света. Антону требовалась виза, однако отец запретил бабушкам и маме давать ему деньги и сказал: «Ты должен их заработать. Сам».
И родитель устроил Антона к своему другу барменом. Антон проработал месяц и в итоге получил на руки около $50… На чаевые он купил себе гитару, думая, что для поездки будет достаточно его основного заработка. Когда парень обратился к отцу, тот сказал: «А что же ты думал? Это бизнес, мальчик. О зарплате надо договариваться заранее». И опять отказал в поддержке.
Когда Антон говорил об этом, у него на глазах впервые навернулись слезы.
Я спросила: почему эта ситуация задела его больше, чем даже регулярные избиения отцом?
– Потому что там он не мог сдержаться. А здесь мне нужна была его помощь. Он манипулировал мной, и я из-за этого не мог уехать с друзьями. Моя жизнь могла быть другой, но родитель преподал мне урок: ты – никто, ты ничего не можешь, даже договориться… Я подумывал о самоубийстве.
– А родные не замечали этого?
– Родитель – нет. Было ощущение, что я для него не существую. А мама… мама видела и чувствовала. Она меня и вытянула. Каждый вечер укладывала сестру спать и приходила ко мне. Говорила до полуночи, гладила по голове, рассказывала смешные истории. Ей тяжело пришлось: сестре был около трех лет. Я месяца три-четыре приходил в себя…
– А как думаешь, что тебя так сильно подкосило? – поинтересовалась я.
– Похоже, мысль о том, что я не нужен своему отцу. Не оправдал его ожиданий. И он меня не считает человеком – так, мальчишка…
В этот момент я подумала о том, что даже самые жестокие, самые нездоровые, самые эгоистичные родители почему-то вызывают в детях одно-единственное желание: чтобы их любили…
На четвертую встречу Антон опоздал на 10 минут. Запыхавшийся, он вошел и с порога стал рассказывать: он был на собеседовании. Ребята создают бойз-бенд – музыкальную группу из одних парней – и его, кажется, возьмут. Он весь светился, и было очень мило наблюдать за ним – таким радостным двадцатилетним мальчишкой, а не человеком за семьдесят, каким он иногда казался.
А потом я наконец решила задать вопрос, который интересовал меня с самого начала: что Антон хочет сказать своей одеждой? Это было уместно, потому что ранее я поинтересовалась, как его восприняли на собеседовании.
