Если эстетическая привлекательность сельской местности со временем возросла,то города в значительной степени ее утратили. Когда сегодня мы сетуем натрущобы и фабрики нашей Англии, мы в действительности должны были бы сетоватьна результаты деятельности поколений мещанских преобразователей - инженерови архитекторов, бизнесменов, маленьких сереньких политиков, представлявшихместные органы власти, и неменее серых политиков покрупнее, заседавшихв парламенте. Вред, причиненный этими людьми, превышает то, о чем можнобыло бы сказать: "Они не ведали, что творили". Ведь мы всегда делаемтолько то, что присуще нашей натуре, - это хорошо знал еще Платон. По меньшеймере спорно, что сельская местность выглядит привлекательнее городов толькоиз-за того, что она более естественна, а не потому, что облик города определяладеятельность совершенно иных людей, чем те, кто определял облик деревни.Нам следует осознать уродливость окружающего нас мира, а не восприниматьее как часть естественного положения вещей.
Мы склонны делать лишь то, к чему внутренне предрасположены. Живя вмире, который бездумно восхищается рациональным мышлением, мы часто забываем,что человеческий разум похож на айсберг. Рацио, сознание, - лишь небольшаявидимая часть психики, оно покоится на подсознании, составляющем большую,невидимую ее часть.
Я отдаю себе отчет в том, что вторгаюсь в область, относящуюся к компетенциихудожников, философов и психологов. Конечно, я могу в ней просто заблудиться,но в свое оправдание могу только сказать, что нужда не знает законов, асозданный человеком современный мир вещей отвратителен, и только абсолютнаябезнадежность положения заставляет меня, кораблестроителя по образованию,подставить свою голову под удар. Я считаю действительно важным, чтобы вопросыэстетики в технике, в конструировании были поставлены перед инженерами итехнократами одним из их коллег, даже ли его взгляды и не будут бесспорноверными. Во всем дальнейшем я вверяю себя Афине и Аполлону - и пусть их красотавдохновит кого-нибудь более сведущего в этих материях лучше справиться сподобной задачей.
Мы начнем с того, что подумаем о процессе восприятия, то есть о том,как и почему мы реагируем на те или иные неодушевленные объекты. В глубинеподсознания имеется огромный запас потенциальных реакций и "забытых" ассоциаций.Частично он приходит к нам генетически из отдаленного прошлого ("коллективноеподсознание Юнга"), а частично приобретается каждым человеком на протяжениивсей его жизни. В основном это результат его прошлого опыта, о которомсознание не помнит, тем более что этот опыт может быть довольно печальным.Наши органы чувств - зрение, слух, обоняние и осязание - непрерывно посылаютв мозг значительно больше информации об окружающем мире, чем может воспринятьсознание. Но подсознание постоянно руководит сбором и сортировкой сигналов,поступающих от рецепторов. Оно реагирует на каждую форму и каждую линию,каждый цвет и каждый запах, каждое касание и каждый звук. Мы можем абсолютноэтого не сознавать, но этот процесс происходит постоянно, и внутри насформируется некий субъективный эмоциональный опыт - хороший или плохой.
Такого типа процесс может в некоторой степени объяснить то, как субъективномы воспринимаем неодушевленные предметы, в нашем случае - продукты человеческойдеятельности. Создавая что-либо, человек на какой-то стадии этого процессавстает перед выбором внешней формы или схемы конструкции.
Невозможно создать ни один объект, не вложив в него определенной совокупностиутверждений. Даже прямая линия как бы говорит: "Смотрите, я прямая, а неизогнутая". Даже самое простое изделие содержит набор утверждений, которыйзаложен в нем людьми.
Как не может быть совершенно объективного опыта, так не может бытьи совершенно объективного утверждения без соответствующей эмоциональнойокраски. Это относится ко всем утверждениям, сделаны ли они посредствомслова, музыки, цвета, формы или того, что инженеры называют конструированием.
Это ведет нас от "процесса эстетического восприятия" к тому, что можноназвать "процессом эстетического воздействия". Иными словами, каким образомвещи конструируются именно такими, какие они есть? Что же именно вкладываетв свое изделие его создатель, чтобы заставить его производить должное эстетическоевпечатление? Короткий ответ будет, наверное, таким: свой собственный характери свои собственные внутренние ценности.
Что бы мы ни делали и как бы мы ни поступали, практически все наши произведенияи поступки несут на себе отпечаток нашей личности, выраженный на языке,который может быть воспринят на уровне подсознания. Например, наш голос,наш почерк, походка всегда индивидуальны, их очень трудно спутать с чьими-либоеще, и им очень трудно подражать. Но сказанное распространяется и намногодальше этих известных примеров.
Однажды вечером я находился на яхте, стоявшей на якоре на озере в глубинеШотландии. В трех или четырех милях от нас появилась еще одна яхта подпарусом, которая огибала длинный мыс. Прежде я никогда не видел ее, и стакого расстояния невозможно было разглядеть ни ее названия, ни экипажа,тем не менее я сказал жене, что управляет яхтой профессор Том. И это всамом деле оказалось так, ибо то, как человек ведет яхту против ветра,так же индивидуально, как его голос и его почерк, и это запоминается обычнос первого взгляда. Так же легко летчики различают друг друга по стилю пилотирования,поскольку он тоже несет отпечатки их личностей и характеров. Даже работаначинающего художника-любителя может рассказать гораздо больше о нем самом,чем о предмете его картины. А чтобы по-настоящему подделать полотно большогохудожника, требуется незаурядное и изощренное мастерство. Конечно же, междурисованием, живописью и конструированием нет резкой грани и почти все,созданное в этих областях, содержит какой-то отпечаток личности автора.
То, что верно для отдельных личностей, скорее всего, верно и для обществав целом, культуры или эпохи. По особенностям стиля археологи могут датироватьс точностью до нескольких лет даже черепки сосудов. Побродив по Геркуланумуи Помпеям, уходишь с совершенно удивительным и необоримым чувством, яснопредставая себе людей, которые когда-то здесь жили. Такое восприятие практическиничего общего не имеет с техникой или технологией, с техническими средствамиэпохи, его нельзя получить из исторических книг. Этот тип восприятия недоступенпока и компьютеру; и вряд ли это скоро изменится.
Недавно мы пили пиво с одним весьма уважаемым коллегой. Я довольно глупо,не без самодовольства, заметил, что пивная банка символизирует для меняхудшие черты современной техники - ее убогость и мелкий расчет. Мой весьмауважаемый коллега обрушился на меня словно тонна кирпича: "Я полагаю, вамхотелось бы, чтобы пиво продавалось в кувшинах, деревянных бочках или вбурдюках. В чем еще можно продавать сегодня пиво, кроме как в жестянках?Как можно быть столь непрактичным и консервативным?"
При всем уважении к моему коллеге я все же должен отметить, что совсемне понял, о чем идет речь. Вопрос не в том, что вы делаете, вопрос в том,как вы это делаете. Емкость для пива не может быть красивой или безобразнойтолько из-за материала, из которого она сделана, или даже из-за массовостиее производства. На самом деле все определяется людьми, которые ее делали.Мы оказались обществом, которое не может производить красивых банок дляпива. Вообще, мне кажется, нам недостает естественного изящества и обаяния.
Греческие амфоры красивы, но не потому, что в них было вино и они былисделаны из глины, а потому, что делали их греки. В свое время они былипросто самыми дешевыми сосудами для вина. Если бы греки делали жестяныебанки для пива, то, возможно, в наших музеях сейчас были бы коллекции классическихпивных банок, вызывающих восхищение художников.
Я уверен, что лишь немногие изделия могут быть красивыми или безобразнымитолько из-за их назначения [131]. Они являются скорее отражением эпохи, еесистемы ценностей. В этом смысле XVIII в. имеет много общего с античнойГрецией. И это неудивительно, поскольку он сознательно подражал античному миру.Почти все, к чему прикасалась рука мастера XVIII в., было прекрасно. Этоотносится не только к предметам роскоши, но и почти ко всему, что сделано впору классицизма.
