АЛЬФРЕДО (не поняв намека). С кашлем? (Пытаясь понять). Ты рано вышла сегодня из дому?
РОЗАЛИЯ (загадочно). Да.
АЛЬФРЕДО. Где была?
РОЗАЛИЯ. В церкви.
АЛЬФРЕДО (не веря). В церкви? А потом относила три письма донны Филумены…
РОЗАЛИЯ (словно застигнутая врасплох). Знаешь, а спрашиваешь! Зачем?
АЛЬФРЕДО (делая вид, что ему безразлично). Так просто. А кому письма?
РОЗАЛИЯ (словно говоря: «Ты же не умеешь держать язык за зубами»). Тебе ничего нельзя доверить — все разболтаешь! И вообще ты — шпион!
АЛЬФРЕДО. Что? Когда я шпионил за тобой?
РОЗАЛИЯ. За мной? За мной нечего шпионить. Я чиста, как вода из родника. И дела мои известны… вот. Хочешь знать, садись. (Речитативом повторяет, словно повторяла десятки раз и знает на память). Родилась в 1870 году. Из семьи бедных, но честных родителей.
АЛЬФРЕДО. Ты что, начала от Рождества Христова?
РОЗАЛИЯ. Мать София Тромбетта была прачкой. Отец, Проконио Солимене, — кузнец. Розалия Солимене — это я — и Винченцо Бальоре, мастер по ремонту зонтиков, вступили в законный брак второго ноября 1887 года…
АЛЬФРЕДО. День поминовения умерших?..
РОЗАЛИЯ. С тобой забыли посоветоваться?
АЛЬФРЕДО (развеселившись). Нет. (Побуждая ее продолжать). Ну а дальше?
РОЗАЛИЯ. После этого на свет появилось сразу трое близнецов. Акушерка, сообщив эту новость моему супругу, работавшему на соседней улице, увидела, как он нырнул головой в бак…
АЛЬФРЕДО. Освежиться?
РОЗАЛИЯ (с горечью повторяет фразу, чтобы дать понять неуместность шутки). нырнул головой в бак. Внезапный удар преждевременно оборвал его жизнь. Так и жила я сиротой: ни отца, ни матери
АЛЬФРЕДО. И везет же тебе на троицу.
РОЗАЛИЯ. …с тремя малютками… Поселилась я в переулке Сан Либорио, в подвале дома номер восемьдесят, торговала мухоловками, детскими гробами и в праздники Пьедигротта бумажными колпаками. Мухоловки сама мастерила, но денег едва хватало, чтобы прокормить моих деток. В переулке я и познакомилась с донной Филуменой — она еще девочкой играла с моими тремя ребятишками. Так прошел двадцать один год, а дети мои по-прежнему без работы. Ну и разъехались все. Один в Австралию, две — в Америку… Осталась одна — одинешенька. Одна — с мухоловками, колпаками. И если бы не донна Филумена — она взяла меня к себе, когда стала жить в доме дона Доменико, — пришлось бы мне стоять у церкви и просить милостыню! Спасибо за внимание, кино кончилось. До свиданья.
АЛЬФРЕДО (смеется). Но кому же ты отнесла три письма, нельзя ли узнать?
РОЗАЛИЯ. Мне передоверили слишком деликатное вручение, и я не могу его передореверить. Иначе оно станет всеобщим вниманием.
АЛЬФРЕДО (разочарованно, зло). Ну и вредная ты! То-то тебя всю скрючило от злости. Уродина! Розалия. (сдержанно). Не замуж мне выходить!
АЛЬФРЕДО (забыв оскорбления, привычным доверительным тоном). Пришей мне эту пуговицу.
Показывает место.
РОЗАЛИЯ (направляясь в спальню, примирительно). Завтра, если будет время.
АЛЬФРЕДО. И тесемку на кальсоны!
РОЗАЛИЯ. Тесьму купите — я пришью. (У двери Филумены). (С достоинством выходит в дверь налево). С вашего извинения.
Из глубины сцены выходит Лючия с чашкой, наполненной наполовину кофе. Слышен звонок у двери. Она, не дойдя до Альфредо, возвращается в прихожую. После паузы бледный, заспанный, в сопровождении Лючии появляется Доменико.
ДОМЕНИКО (замечает кофе). Это кофе?
ЛЮЧИЯ (бросив понимающий взгляд на Альфредо, который при появлении Доменико встал). Да, синьор.
ДОМЕНИКО. Всю ночь мечтал о глотке кофе.
Лючия подает чашку Доменико. Тот почти залпом ее выпивает.
АЛЬФРЕДО (помрачнев). Я тоже.
ДОМЕНИКО (Лючии). Принеси и ему чашку. (Садится за стол, закрыв лицо руками, погруженный в тяжелые размышления).
Лючия делает знаки Альфредо, стараясь дать ему понять, что оставшаяся половина кофе разбавлена водой.
АЛЬФРЕДО (потеряв терпение, злобно). Все равно, неси!
Лючия удаляется налево, в глубь сцены.
ДОМЕНИКО. Что случилось?
АЛЬФРЕДО (улыбается через силу). Заявила, что кофе остыл. Я сказал, чтобы все равно принесла. Доменико. Подогреет и принесет. (Снова задумывается). Был у адвоката.
АЛЬФРЕДО. А как же.
ДОМЕНИКО. Когда придет?
АЛЬФРЕДО. Как только освободится. В течение дня обязательно.
Входит Лючия. Несет чашку кофе. Подходит к Альфредо, подает ему чашку, иронически смотрит на него и, развеселившись, удаляется. Альфредо, обескураженный, начинает пить.
ДОМЕНИКО (весь в мыслях, сочувствующе). Плохо…
АЛЬФРЕДО (думая, что Доменико имеет в виду кофе, покорно) Ничего не поделаешь, дон Думми. Не могу пить. Выпью снова в баре.
ДОМЕНИКО (сбитый с толку). Что?
АЛЬФРЕДО (убежденный). Кофе!
ДОМЕНИКО. Какое мне дело до кофе, Альфредо. Плохо, говорю… Я имею виду, что адвокат объявит — ничего нельзя сделать…
АЛЬФРЕДО (выпив глоток кофе, сморщивщись от отвращения). Нет, просто невозможно… (идет и ставит чашку на один из столиков в глубине сцены).
ДОМЕНИКО. Что ты понимаешь?
АЛЬФРЕДО (с видом знатока). Как? Да это же настоящая гадость!
ДОМЕНИКО. Браво: гадость! Именно так. Она поступила безобразно. Не могла сделать…
АЛЬФРЕДО. Дон Думми, а когда она умела хорошо это делать?
ДОМЕНИКО. Я обращусь в суд, в апелляционный суд, наконец, в верховный суд!
АЛЬФРЕДО (ошеломлен). Дон Думми, ради мадонны! Из-за глотка-то кофе?
ДОМЕНИКО. Да что ты пристал с этим кофе? Я говорю о своем деле.
АЛЬФРЕДО (еще не совсем поняв, неопределенно). Ну, да… (До него доходит смысл совпадения) Ха… (Смеется) Ха — ха… (потом, испугавшись гнева дона Доменико, с готовностью разделяет угнетенное душевное состояние своего хозяина). А…э…, господи!
ДОМЕНИКО (от которого не укрылась душевная метаморфоза собеседника, смягчается и покорно воспринимает непонимание Альфредо). Зачем я говорю с тобой о делах? О чем можно говорить с тобой? Только о прошлом… Разве можно говорить с тобой о настоящем?… (Смотрит на него, словно впервые увидел. В голосе появляются ноты утешения). Посмотри на себя Альфредо Аморозо, до чего ты дошел! Только вспомни — Альфредо Аморозо. Щеки обвисли, волосы побелели, глаза потускнели… наполовину впал в детство…
АЛЬФРЕДО (выслушивает все, даже не осмеливается возражать хозяину, словно покоряясь какой-то неизбежности). Э-э господи!
ДОМЕНИКО (вспоминая, что и сам уже не молод). Годы идут, время бежит для всех одинаково… Ты помнишь Мими Сориано, дона Мими, ты не забыл его, а?
АЛЬФРЕДО (задумываясь, делает вид, что заинтересован). Нет, синьор, разве он умер?
ДОМЕНИКО (с горечью). Умер, именно умер. Дон Мими Сориано умер!
АЛЬФРЕДО (на лету схватывает суть дела). А… вы это про себя (серьезно). Но… господи!
ДОМЕНИКО (словно вновь видит себя молодым). Черные усы! Стройный как тростник! Ночь превращал в ясный день… Разве я давал кому-нибудь спать?
АЛЬФРЕДО (зевая). Вы это мне говорите?
ДОМЕНИКО Ты помнишь ту девчонку с Канемонте? Прелесть девчонка: какое имя…
АЛЬФРЕДО. Джозефина
ДОМЕНИКО. Нет! Джезуммина! «Убежим», — шептала она. Как сейчас слышу ее голос. А жена ветеринара? Мария.
АЛЬФРЕДО. Да… Да…. А-а, да зачем вы мне о ней напоминаете? У нее жила свояченица, работала в парикмахерской. Начал было ухаживать, да характерами не сошлись…
ДОМЕНИКО. Помнишь, какие у меня были рысаки, как я выезжал на них в парк?
АЛЬФРЕДО. Вы были красавец хоть куда!
ДОМЕНИКО. Одевался только в серый и светло — каштановый цвет. Мои излюбленные цвета. На голове цилиндр, в руках хлыст… Лучшие кони — мои. Помнишь «Серебряные очи»? Альфредо. Зачем вы напоминаете…Господи! «Серебряные очи», пегой масти?…(с грустью). Великая лошадь! Круп у нее был. Когда я смотрел в лицо ее зада, мне казалось, что это полная луна. Я был влюблен в эту лошадь! Наверное, поэтому и разошелся с парикмахершей. И когда вы продали ее, Альфредо Аморозо было очень больно.
