Карина Демина
Однажды в Лопушках
Глава 1. Где происходит возвращение к истокам
…три девицы под окном.
Начало авантюрной истории
Последней в Лопушки вернулась Линка.
Сперва раздался истошный вопль Васятки:
— Линка приехала!
Затем грохот и сдержанный перемат тетушки Акулины, которую вопль этот застал на лестнице да с горшком в руках, который она норовила пристроить на полке. От Васяткиного вопля горшок из рук выскользнул, чтобы разлететься на осколки. На пол и вязаные, вчера вычищенные, половички плеснуло белою сметаной. И обстоятельство сие заставивши старого кота приоткрыть левый глаз, потом и правый, верно от удивления, а там и вовсе покинуть нагретый подоконник. К сметане Пират подходил не спеша, с видом пренезависимым, чтобы если вдруг случится хозяйке осерчать, то без ущерба для достоинства кошачьего вовсе мимо пройти.
— Ну, оглашенный… — сказала тетушка, вытирая взмокшие руки о передник. — И чего разорался-то?
В окно же просунулась вихрастая Васяткина башка.
— Линка приехала! Марусь…
— Иди, — буркнула тетка, с лестницы спускаясь. А я ей говорила, что полка под потолком — не самая лучшая идея.
Но кто ж меня послушает?
— Все вернулись! — Васятка приплясывал от нетерпения и даже палец в ухо засунул. Уши у него были приметные, огромные, оттопыренные, и покрытые веснушками, впрочем, как и Васяткин нос, и щеки, и шея, и весь-то он сам, от макушки до пяток.
Пятки, впрочем, тоже были в рыжих пятнах. Я знаю. Видела, когда на сажалке купались.
А Линка и вправду приехала.
Только, в отличие от меня, не на рейсовом автобусе, но на ярко-алом нарядном, словно игрушечном, автомобильчике, который ныне стоял возле забора, притягивая взгляды и наших деревенских кумушек, и Пантелеймона. Черный козел, на счастье, был привязан крепко, а потому только и мог, что наклонять голову и бородой трясти, угрожая чужаку скорой расправой.
— Идешь, — Васятка дернул меня за руку.
— Иду…
Не то чтобы я испугалась или, не приведите Боги, застеснялась. Стесняющаяся ведьма — это даже не ведьма, это… в общем, я пригладила растрепавшиеся волосы. И юбку обтянула. И…
— Ишь, — Ксюха погрозила Пантелеймону пальцем, и козел, побаивавшийся лишь Ксюхи и, быть может, своей хозяйки, спешно выплюнул пожеванную веревку. — Какая…
А Линка и вправду была…
Какой.
Такой.
Не похожей на себя. Нет, из нас-то она всегда выделялась яркой броской красотой, что и привлекала внимание, как нужное, так и не совсем. И за прошедшие пару лет красоты меньше не стало, скорее уж она сделалась изысканнее, утонченней. И теперь Линка выделялась… а вот аккурат, что алый её автомобильчик.
Вдруг да не узнает.
Или сделает вид, что не знает.
— Пошли, — Ксюхе неведомы были сомнения, и она, подхватив меня под руку, решительно потянула ко двору. — Доброго дня, теть Люсь!
Зычный Ксюхин голос заставил Пантелеймона сесть на зад и завопить не по-козлиному громко. И вот клянусь недоеденной плюшкой, которую заныкала на потом, когда передумаю с весом бороться, было в этом голосе нечто смутно знакомое, донельзя напоминающее волчий вой.
— А я всегда говорил, что кто-то из оборотней в его роду отметился, — прошептал Васятка, который не подумал даже проявить такт и сгинуть куда-нибудь. Хотя какого такта можно ждать от этого ирода, что по недоразумению приходится мне двоюродным братцем.
— Ты это дядьке Святогору не ляпни.
— Думаешь, он? — Васяткины глаза блеснули.
— Думаю, догонит и уши надерет.
— Пусть сперва догонит.
Это Васятка произнес с немалою гордостью, ибо средь прочих талантов обладал воистину нечеловеческим умением сбегать, причем никому-то, даже Святогоровым оборотням, не удавалось его поймать. Ну да я на всякий случай отвесила братцу затрещину.
Превентивного, так сказать, воспитания.
Он обиделся.
Засопел.
И даже губы надул, но все равно не ушел.
— Доброго дня, — отозвалась Линкина мама, которая стояла на ступеньках и глядела на дочь этак, печально и одновременно снисходительно. Аккурат как тетка Акулина на меня. Линка же хорохорилась.
Красивая.
Нет, я уже говорила, что она красивая, но… все равно ведь! Волос темный, черный, что крыло вороново, и с отливом, то ли в прозелень, то ли в синеву. Кожа вот бела. А глаза у Линки кошачьи, зеленые.
Тетка говорила, что блудливые, но не со зла.
Ведьмы в принципе некоторые вольности в поведении не осуждают.
Ныне на Линке был алый костюмчик, заставивший меня вновь позавидовать старой подруге. И тому, что этот костюмчик есть, и тому, как сидит он. На меня, что ни надень, все без толку. А она и в дерюге королевною держится.
Костюмчик дерюгой не был.
Коротенький жакет шелкового отлива. Золотые пуговицы на рукавах поблескивают. Штаны струятся, и не понятно, то ли штаны это, то ли юбка… туфельки на каблуке.
Я бы на таком живо шею свернула.
Еще и очочки нацепила преогромные, в тонкой оправе.
— Что ж… — Линкина матушка развернулась. — Идите. Чаю поставлю… могла бы и упредить, оглашенная… ты как, на отпуск решила?
— Насовсем, — вздохнула Линка и носом шмыгнула, разом поутративши своей аристократичности. — Я так устала, мама…
— От… — в хате что-то грохнуло. — Отдохнешь… оно всегда отдыхать надо. Идите уж, я варенье вчерась ставила, попробуете.
Варенье у Линкиной матушки завсегда было особым, не приторно сладким, сохраняющим сам дух ягоды, оттого и ценили его. И из нынешней череды банок, что выстроилась вдоль стены, две трети на заказ пойдут.
Ну да известный промысел.
Тетка Акулина, вон, травы собирает. И ныне ночью мне аккурат за речною мятой идти, которая вот-вот зацветет, а стало быть, силы и ароматности поутратит. Я почесала руку, на которой проступил красный след комариного укуса. На меня отчего-то теткины зелья действовали слабо, или не на меня, но комары к ним пообвыкли, только быть мне вновь кусанной.
Ничего.
Как-нибудь перетерплю.
Чай мы пили не то чтобы молча, скорее уж беседа текла неспешная, о погоде и политике, и еще о том, что в Завадцах, которые недалече, верст пару всего, собираются завод открывать, то ли черепицу делать, то ли таблетки, а Васятка так и вовсе убежден был, что и то, и другое, и еще третье, секретное, об чем местным не говорят. Братец мой от неспешной этой беседы нервничал, хотелось ему другого послушать, вот и ерзал, и варенья почти не ел.
Но… кто ж при всех о делах говорить станет?
Мы помогли затащить Линкины чемоданы в дом, и было тех не так, чтобы много.
— Оставила я ему… а то ведь… — Линка осеклась и рукой махнула. — Машину вот отправить бы еще, но… найдет.
— В сарай поставь, — Ксюха варенье брала пальцем. Сперва наливала в тарелку, потом тыкала пальцем и тот облизывала. — У вас все одно там только Пантелейка.
— Побъет, — с сомнением произнесла Линка.
— Я заговор наложу, — я потерла руки и укус вновь поскребла. — Морочный. Он и не увидит.
Потом мы раскидывали вороты, загоняли автомобиль, от которого вкусно пахло кожей и духами, и Линка даже предложила мне прокатиться, и Ксюхе тоже, но мы обе отказались. Нечего… автомобиль в ворота влез, и в старое стойло встал, что родной. А Линка спешно забросала его сеном.
— Так… спокойнее, — сказала она.
— Что, тяжко пришлось? — Ксюха сказала это без издевки. А я кивнула, ибо понимала: пришлось. Не пришлось бы тяжко, кто бы из нас вернулся.
А ведь все…
Пяти лет не прошло. И вернулись, и… и будто бы не было ничего-то, ни жизни по-за пределом Лопушков, ни прочего, нехорошего. Васятка вот только вытянулся.
— Тяжко, — вздохнула Линка и сама предложила. — А пойдем на пруд? Я только переоденуся.
— Пойдем, — Ксюха дернула носом. — Только недолго, а то гроза собирается.
