Я слегка клонюсь вбок, чтобы пройти следующую развилку. Один из рельсов позади нас разламывается с таким грохотом, будто настал конец света. Металлические обломки отлетают от стен и плавятся при встрече с магмой, взметая струи горящих искр.
— «Подрасти немного» означает, что тебе не хватает чуточки килограммов, чтобы водить эту модель вагонетки, — терпеливо объясняю я. — С полтонны где-то. Ты уже полностью вырос?
Он с разочарованным видом кивает. Его планшет загорается в последний раз и потухает.
— Если хочешь, я дам тебе попробовать, когда прибудем, — говорю я, чтобы утешить его. — Держись!
В конце обрыва вагонетка взлетает и выписывает изящную кривую над пропастью. Бесконечное мгновение она летит над бурлящей лавой, прежде чем с грохотом упасть на на другой стороне. Как я сказал своей первой троллессе, как здорово, что мы это сделали в темноте.
— Правда? — Шелдон хватается за мою руку, как будто это руль. — Как ее останавливать?
— Тормозом. Нужно просто дернуть в нужный момент.
— И когда это — нужный момент?
— Прислушивайся… Там на рельсах дрыхнет гном, он закричит, когда увидит, что мы подъезжаем.
— А если не закричит?
— Спасателям придется искать черные ящики, болван! — Я перегибаю его через борт, чтобы он рассмотрел снопы искр, вылетающие из-под колес на каждом препятствии. — Успокойся, он успеет нас увидеть.
На платформе прибытия пусто, если не считать дежурного гнома. Навострив ухо, я слышу потюкивание проходческих бригад, которые исследуют поперечные штреки. Там, наверху, ландшафт меняется в зависимости от времени года; там есть горы, леса и пустыни. Но для тех, кто живет здесь, шахтой все начинается и шахтой все заканчивается.
Шелдон остается в вагонетке и пытается раскачать ее с борта на борт. Седрик, согнувшись над рельсами, с душераздирающей отрыжкой кончает опорожнять желудок. Тягучие струи, извергающиеся у него изо рта, до сих пор немного фосфоресцируют, и сцена напрочь лишена всякого аристократизма. Пользуясь случаем, я роюсь в его сумке, содержимое которой меня немного беспокоит. Под одеждой лежит оружие модели, какой я ни разу раньше не видывал. Мальчикам придется объясняться.
— Я думал, мы торопимся, — бросаю я. — До грузового подъемника к поверхности четверть часа пешком.
И бессердечно добавляю:
— По дороге есть трактир. Может, тамошним пивом поправишься, Седрик.
— Дайте мне умереть, — стонет он.
— Поздно, мы уже прибыли. Надо было просить, пока ехали. Ладно… — Я хватаю сумку и кручу ее на мизинце. — Готовы встретиться с опасностями поля битвы? Оно как раз над нами.
Я даю им передохнуть еще пару минут, пока обнюхиваю все вокруг в поисках чего-нибудь погрызть. Ничего не найти, сектор перерыт и перекопан, любой обломок просеян по меньшей мере три раза. Нужна геологическая эпоха, а то и две, чтобы в этом месте образовались новые алмазы, а я, честно говоря, слишком голоден, чтобы дожидаться.
Поэтому когда приходит время выходить на поверхность, у меня несколько испорчено настроение. И кроме того — я не люблю Восток. Люди там носят длинную одежду без карманов, из-за этого им приходится заматывать головы в полотенца. Но если не считать этой мелочи, они обычные люди: самодовольные, вонючие и совершенно несъедобные.
Подъемник выносит нас посреди скалистой возвышенности, с которой открывается вид на долину. Послеполуденный час в самом разгаре. Солнце сильно палит, и воздух настолько сухой, что я чувствую, как сворачиваются в трубочку мои лишайники. Седрик достал из сумки легкую сине-красную каскетку с козырьком, а заодно темные очки для Шелдона. У него бледные щеки и осунувшееся лицо; в уголках глаз залегли зеленоватые тени. Алкоголь — это определенно бич. Почти такой же, как железненая вода.
Внизу две армии разбили лагеря по обе стороны равнины — сплошного песка и черных, щетинящихся, как драконий гребень, камней. Здесь ни травинки, что довольно практично: можно поубивать друг друга, ничего такого вокруг не изуродовав.
Я стою и неторопливо потягиваюсь, давая время дозорным заметить нас. К нам осторожно приближается отряд бородатых людей, закутанных в простыни. Изогнутые клинки с драгоценными гардами колотят их по бокам. Предводитель приближается ко мне, насколько отваживается, и поднимает руку:
— Мир, тролль!
— За этим мы и пришли, — сообщаю я.
— И за апгрейдом, — добавляет Шелдон. — Вы из которого лагеря?
— А вы? — Он слегка улыбается. — Если вы торговцы оружием, то вопросов нет. Все равно битва начнется только завтра. А до тех пор вы вольны приходить и уходить по своему усмотрению.
— Где нам найти рыцаря Парцифаля? — спрашивает Седрик. — Хотелось бы укрыться в тени. Поездка меня выбила из колеи.
И точно — вид у него не от мира сего: восковое лицо с отсутствующем на нем выражением.
— На стороне неверных, — отвечает бородач. — То есть, которые для нас неверные с нашей точки зрения. Иначе говоря… — Он прикладывает козырьком руку к тюрбану и показывает направо. — Большая палатка там, рядом с их арсеналом. Их пароль — «Экскалибур».
Я не выдерживаю и хрюкаю. Седрик странно смотрит на меня, потом отворачивает голову и надвигает на нос козырек.
— Не знаете, есть ли у них сеть? — спрашивает Шелдон.
Бородач пожимает плечами, оставляя вопрос без ответа, и уходит, за ним следует его отряд. От их обутых в сандалии ног вздымаются изящные вихри пыли, которые быстро всех их скрывают. Шелдон обмахивается планшетом, будто веером.
— Должна же быть хоть какая-то, элементы обновления все в облаке.
Я с тревогой смотрю на абсолютно синее небо — пока он дождется дождя, у него борода успеет вырасти, — но Шелдон уже сменил тему:
— Вы видели их кривые мечи?
— Кажется, они зовут их скимитарами.
— Раньше это были мечи. Модель типа фальшарды, с изогнутыми крестовинами, для одной или двух рук. А потом, в последнем обновлении случился баг, который они так и не исправили. Вот потому мы и здесь. Нельзя оставить все как есть, мы должны адаптироваться к конкурентам и справляться с диспропорциями. Иначе всякая цивилизованная война становится невозможной.
Я припоминаю различные модели оружия, сложенные в сумке Седрика, и говорю себе, что мы вовсе неплохо управляемся с диспропорциями, покуда они в нашу пользу. Пожав плечами, я начинаю спуск к лагерю. Шелдон рысит рядом со мной, возбужденный окружающей обстановкой. Я раздражаюсь все сильнее и сильнее, и железненая вода здесь ни при чем. Мне совсем не нравится происходящее.
— Зачем они это делают? — бурчу я. — Все откалибровать, все привести к стандарту…
— Они хотят, чтобы мир был одинаковым для всех. Чтобы у всех были одинаковые возможности.
— Тогда они должны были родиться троллями.
— Ну, не то чтобы. Вообще… — Шелдон бросает на меня косой взгляд из-под своих темных очков. — В том, чтобы быть тем, кто ты есть, есть свои преимущества, я первый готов это признать. Если бы я был троллем, — отважно добавляет он, — я бы хотел быть похожим на вас.
— Если бы ты был троллем, ты и был бы похож на меня, балда!
— Но не следует забывать о существовании других рас, чьи отличия мы должны уважать, интегрируя их в построенную нами глобальную модель. Возьмем, к примеру, эльфов…
— У меня есть дружок-эльф, — говорю я. — Раньше он был троллем, только потом совершил каминг-аут.
Этого достаточно, чтобы он захлопнул рот. Следом за нами, спотыкаясь, плетется Седрик. Надо было отдать ему самому нести свою сумку, чтобы закрепить в нем чувство иерархии.
— Старею, — вполголоса говорю я, сшибая валун кончиком пальца ноги.
— Сколько вам лет?
— Я родился в эту эпоху. Вот и все, что могу тебе сказать.
На самом деле это не так. У нас есть много способов измерения возраста. Дикие горные тролли ведут отсчет по тающим ледникам. У каждого свой ледник, от которого тролль наследует свое имя. Когда ледник тролля исчезает, он считается взрослым и получает подарок от своей морены. Городские тролли пользуются граффити — я на своем картуше [1] до сих пор сохраняю несколько иероглифов с времен моей дикой юности, но все, кто мог бы распознать, что они означают, уже давно мертвы. Некоторые тролли делают пластические операции, чтобы сгладить свою внешность, когда хотят обрести вторую молодость. Точно так же, как люди удаляют морщинки в уголках глаз, только мы используем пескоструйку. Ту же самую, которой делаем эпиляцию от лишайника.
