При последних словах я навострила уши. Мне не послышалось? Стол? Видимо, высшие силы смилостивились, решив подправить упадническое настроение, и сделали неожиданный подарок. У меня тоже появился повод ожидать с нетерпением праздника.
— Здорово! Генрих Генрихович, а правда, что охранник зарезал кассиршу?
— Упаси бог, — замахал руками декан. — Только убийств нам не хватало. Он связал ее, вставил кляп и очистил кассу, а наш Монтеморт задержал преступника, показав себя во всей красе. Нашего стража теперь кормят на убой.
— Да, Монька не подкачал, — согласилась я. Понятно, почему пес разленился и плюет на мелкую преступницу вроде меня. От излишеств рациона мне бы тоже было недосуг ловить всяких мошенников. Важнее хорошо усвоить пищу и освободить место для новой порции вкусненького.
Потом спросила, надеясь, что просьба не прозвучала подозрительно:
— Генрих Генрихович, я начала писать реферат по символистике, но профессору не сказала, потому что он считает меня тупой. — При этих словах Стопятнадцатый посмотрел укоризненно. — Хочу попробовать свои силы. Сейчас набираю статистику по современным мастерам раритетов.
— Изучаете индивидуалов?
Я кивнула.
— Источников катастрофически мало. Не подскажете, в каком направлении двигаться?
Декан огладил бородку:
— Не так давно, при наведении в кабинете порядка на верхних полках, мне попалась на глаза подборка по интересующему вас вопросу.
Я подскочила:
— Неужели? А можно посмотреть?
— Непременно, Эва Карловна. Завтра и заходите, — пригласил мужчина.
— Обязательно! — Еще чуть-чуть и запрыгаю от радости.
На прощание Стопятнадцатый продекламировал с чувством:
— Особый праздник Новый год вагоны счастья нам везет! Увидимся на вечере, милочка.
Хорошее пожелание. Хочу заграбастать весь состав.
Оставшееся время я распределила по первоочередности задач и сперва отправилась в архив. В помещении приятно пахло.
— С праздником! — поприветствовала начальника. — Пойдете на вечер?
— Нет, — ответил он сиплым голосом. — Некогда.
Что ж, у каждого своя нелюбовь к массовым мероприятиям. Наверное, Штусс решил встретить начало следующего года в кругу семьи, в домашнем уюте и любви близких. При этой мысли в носу у меня засвербело. Может, позвонить отцу и поздравить? — подумала и тут же отбросила самую нелепейшую идею из всех возможных.
Архивариус опять определил для работы стол рядом с растительностью и опять принес стопку приличных на вид карточек. У меня начало складываться впечатление, что он поручал бессмысленную и ненужную работу. Подняв голову, я заметила в густой листве огромный лиловый цветок со щедро опушенными тычинками. Наверное, это он благоухал, источая тонкий сладковатый аромат, наполнивший помещение.
— Что за цветок? — поинтересовалась у начальника. — От него так вкусно пахнет?
— Понятия не имею, — пожал плечами мужчина. — Я не люблю растения.
— Но как? — растерялась я, обводя взглядом пышущее благолепие зелени. — Тогда зачем?
— Мне незачем, — пояснил Штусс. — Наши исследователи выяснили, что в архиве наблюдается природная аномалия, поэтому растениям здесь хорошо. Вот и тащат сюда из кабинетов, что ни попадя. Я давно бы избавился от всей этой мерзости, но не получается. Завалили меня ею.
Я оглядела жертвы неудачного ухода. Действительно, между горшками с великолепными здоровыми растениями ютились коробочки и баночки с чахлыми и дохлыми пеньками. На многих из них пробивались росточки и зеленели молодые листики.
— Кто же поливает хозяйство?
— Василиса Трофимовна приходит по пятницам, — сказал архивариус таким тоном, будто я должна была знать всех Василис в окрестностях института.
— И все-таки у вас отличный живой уголок.
Мужчина, задрав верхнюю губу, подвигал усами:
— Уже смирился. Регулярно пью капли от аллергии. Что поделать, не могу отказать страждущим в просьбах о помощи.
Отработав положенные часы и сдав архивариусу переписанные на сто рядов карточки, я пошла по пустому институту к Альрику, питая слабую надежду, что профессор сбежал начесывать чубчик, и остановилась как вкопанная перед стеклянной лабораторной стеной. Меня озарила светлая идея. Вернее, в моем воображении идея блистала подобно солнцу, а вот архивариусу она бы не понравилась. Хотя какая ему разница — одним растением больше или пятью?
Мне пришло в голову притащить в архив оставшиеся кустики разъедалы из оранжереи. Все равно погибшим растениям нечего терять — всеми листьями и корнями они почти в горшково-кадочном раю.
Большой палец оставил потную отметину, отпечатавшись на электронном устройстве. Огонек засветился зеленым, и я направилась поздравлять Альрика с предстоящим праздником. Несмотря на предновогоднюю лихорадку, профессор оказался на месте и записывал в толстой зеленой тетради.
— Здрасте, — швырнула сумку под стол. А чего церемониться?
Мужчина оторвался от записей и посмотрел на меня.
— Что-то не так? — спросил он. — Страхи? Подозрения? Ночные кошмары?
— Все отлично, — пробурчала я, забираясь на кушетку. — Кстати, с праздником.
Альрик крутанулся на стуле, развернувшись ко мне, и принялся разглядывать, положив локоть на раскрытую тетрадь.
— Рановато поздравляете, Эва Карловна. До вечера… — посмотрел на запястье, — целый час.
— А я заранее.
Язык дерзил откровенно, на грани хамства. Наружу лезла непонятная агрессия, желание крушить, ломать и топтать. Профессор встал, достал из ящика стола перчатки и натянул их.
— Вас что-то беспокоит, — утвердил он.
— Беспокоит, — ответила я с вызовом. — Чем от меня вчера пахло?
— Горьким миндалем, — отозвался мягко мужчина.
— Вот именно, — хмыкнула недовольно, хотя исподволь порадовалась, что не разило сыростью и плесенью на весь кабинет.
— Как обстоит дело с галлюцинациями? Не было рецидива?
— Нет. А хотелось бы продлить ощущения, — заявила с видом вселенского зла. — Я бы весь институт взяла в оборот, зная о чужих желаниях.
Альрик рассмеялся, а потом спросил:
— Вас кто-то обидел?
— Не кто-то, а что-то, — поправила я. — Жизнь.
И неожиданно вспомнила, о чем мечтал на семинаре Мелёшин. Его мечта исполнилась, и даже больше.
Альрик ушел в комнату отдыха, погремел и вернулся с полной мензуркой. Достав из стеклянного шкафчика пузырек, накапал зеленой жидкости и протянул мне. Я подозрительно посмотрела на зеленоватую водичку.
— Выпейте. Это успокоительное. Настойка на основе пустырника.
Еще ни разу в жизни мне не предлагали мензурку в качестве стакана. Сделав разобиженное лицо, я выпила большими глотками. Альрик наблюдал с легкой полуулыбкой. Внезапно в моем животе громко заурчало, словно жидкость переливалась с шумом по пустым трубам. Мужчина снова сходил в комнату и вернулся с пирожком.
— Последний, — сказал извиняющимся тоном.
— Нет-нет-нет. Категорически.
— Ешьте и не препирайтесь, — сунул мне пирожок.
— Спасибо, — потупила я глаза. Ела, стараясь не торопиться, чтобы выходило благовоспитанно и аккуратно. Профессор снова вернулся к писанине.
Пирожок оказался невероятно вкусным и с печенью. От Альриковой доброты я расчувствовалась и поймала себя на том, что хочу спрыгнуть с кушетки и ластиться к мужчине, мурлыкая и потираясь о штанину, как прикормленная кошка. Ну, ладно, как тощий облезлый котенок.
Закончив писать, профессор закрыл тетрадь, сходил к раковине и принес мне салфетку.
— А теперь начнем осмотр, — сказал, мимолетно улыбнувшись.
Мне обстучали ноги и руки, проверили условные и безусловные рефлексы, опять заглянули в ухо-горло-нос, просветили глазное дно, тщательно изучили побледневшее колечко на пальце и заставили отвечать на логические вопросы. Я долго соображала и путалась.
— Вы несобранны, — констатировал Альрик.
А зачем мне собираться? Наоборот, надо расслабляться в предвкушении фуршетного стола.
— Можете спускаться, — сказал профессор. — Осмотр законен. Не прощаюсь, потому что увидимся на вечере.
