— Тогда отправляйтесь с рассвета. Я бы хотел, чтобы вы вернулись к началу недели. Не нужно задерживаться в пути, и, главное, никаких инициатив. Я хочу по вашему возвращению успеть закончить с этим отчетом.
Он хватает стопку пергаментов и начинает яростно сажать на них пятна красного воска, не глядя на меня. Каждый удар его печати сопровождается утомленным сопением, чтобы продемонстрировать, как он занят. Крошечные демоны возобновляют свою работу в ячейках, служащих им тюрьмой. Я заключаю, что беседа окончена. Шаркаю обратно к двери, просто ради удовольствия почувствовать, как выдираются под пальцами ног ковролиновые пряди.
— И последнее, — бросает он мне, когда я оказываюсь в дверях. — План работ вполне реален, разве что вы отказываетесь рассматривать его как удобный шанс. Вызов, если желаете. Вам это даже проще, чем мне. Потому что вам вполне достаточно всего лишь его выполнить, а вот мне его пришлось изобретать…
— Можем поменяться, как только захотите, — бормочу я.
Проблема троллей в том, что у нас даже мысли звучат гулко, как из пещеры. Так уж мы устроены — у меня хватает полостей в самых разных местечках, причем некоторые выложены красивейшими кристаллами, и все это служит прекрасным резонатором, стоит мне открыть рот. Как результат, разговаривать втихую мне не дано. Шеф вскакивает на ноги и машет измазанной в воске печатью куда-то в сторону моего пупка.
— Вы! Вы… — Он ищет слова. — Вы за это поплатитесь! Подобная дерзость совершенно недопустима в нашей кризисной ситуации. Я вас…
Он раздумывает, потом на его угрожающем лице появляется тень улыбки. Я такую же торжествующую ухмылку видал у многих некромантов; вот вам и объяснение, почему им не дается выигрывать в покер.
— Вот что я сделаю, — торжествует он.
И он запускает в меня самым сокрушительным из своих проклятий.
Старший из гномов ждет меня у подножия подъемника. По шахте разносятся тысячи знакомых звуков: рев кузничного дракона, рушащаяся под ударами кирок порода, скрип вагонеток, груженных рудой. И все же этого милого гама недостаточно, чтобы поднять мое настроение. Когда я выхожу из клети, я чувствую себя таким же уставшим, как после хорошей лавины, только без приятных побочных эффектов.
— Ого, — говорит гном, увидев меня. — Придется залезть в твои резервы. Чего-нибудь посильнее?
— Сапфиры. Парочку, самых больших, каких сумеешь найти.
— Что, все так плохо? Дать тебе алмазов?
Я мгновение колеблюсь. У меня есть специальная коробочка, полная самоцветов, которые я иногда жую на манер пастилок, во время стресса. Рубины возбуждают, сапфиры — со вкусом моря. А для приятного дыхания я использую изумруды. Но алмазы — это жесть. Эквивалент извержения вулкана с удвоенной отдушкой лавы и пепла, если вы себе такое способны представить.
— Только это сейчас меня и успокоит, — вздыхаю я. — Если бы ты только знал, чем он меня нагрузил… Кстати, завтра на рассвете я уезжаю. Вы должны будете самостоятельно начать планировать производство, исходя из тех показателей, которые мы только что получили. Я вернусь через несколько дней и не хочу видеть никаких неплановых выработок. Иначе я взгрею ваши маленькие жопки, я тебе это гарантирую!
Он кивает, глазки под кустистыми бровями бегают.
— Не попадитесь в ловушку, — добавляю я. — Если они повышают квоты выработки, так это не просто так, это для того, чтобы заставить вас копать везде и всюду, пока галереи не обрушатся. Для вас, для гномов, обвалы в галереях — это почти что контроль популяции.
— Это верно, в последнее время нас много народилось, — нехотя признает он. — Но это руководство виновато, мы не так были завалены работой, чтобы больше ни о чем не думать.
— М-да, ладно, а я пока пошел готовиться к поездке. Болота Каверзной смерти, и в самый пик сезона, ты себе представляешь этот бардак? И это еще не все…
При воспоминании о проклятии, которое меня ожидает, у меня такое ощущение, будто вся физиономия трескается.
— Он тебя понизил в должности?
— Хуже. — Я в ужасе качаю головой. — Он навесил на меня стажера.
На следующий день я просыпаюсь от ударов кувалдой по затылку. Эффект от алмазов уже прошел, но чувствую я себя так, будто залил в утробу железнёной воды. Я слегка покряхтываю для порядка, но гномы продолжают выбивать свой ритм, так что я наконец встаю.
— Здесь за тобой один пришел, — говорит самый старший. — Тебе лучше бы поторопиться, потому что, я так понял, вы уже на час отстаете от графика, а он талдычит о каком-то отчете. Хочешь, он тут затеряется в галереях? Малышню это развлечет.
— Нет, давай не будем… Как он выглядит?
Он пожимает плечами. Гном часами тебе может рассказывать о хрупкой, неземной красоте, скрывающейся под густой бородой его жены, но эстетически судить о ком-то кроме собственного вида он не способен. В тех редких случаях, когда меня навещала троллесса, они пытались подправить ее красоты с помощью кирки.
Я быстро проглатываю свое утреннее пиво и наливаю себе еще на дорожку. Затем роюсь в своих расщелинах. Там куча всякого — в прошлый раз я обнаружил кости зверушки, которая спряталась в одной из моих трещин в юрском периоде. С возрастом трещины растут. Мне уже давно не приходится таскать с собой рюкзак в поездки. Самое сложное — найти то, что я туда сложил.
— Ну, я готов, — бросаю я, покончив с инспекцией собственного организма. — Пойдем-ка, посмотрим, каков он из себя.
У входа в кузницу вырисовывается против света, сияющего из пасти дракона, силуэт в цветастых одежках. У его ног лежит огромная раздутая дорожная сумка, из которой торчит ручка ракетки. Дюжина собравшихся в круг возле него малюток-гномов увлеченно за ним наблюдает, пожевывая грызунки для молочных зубов в форме горняцких инструментов. Он что-то излагает, размахивая руками, но за грохотом я не могу расслышать, что. В воздухе пахнет раскаленным добела шлаком и угольной пылью.
Когда стажер видит, что я иду, он разъяряется. Затем он разглядывает меня чуть пристальнее, и у него отвисает челюсть. Я молча смотрю на него, пока выражение его лица меняется, а сам он съеживается. Просто удивительно, какой он молоденький. В геологическом масштабе его даже не существует!
— Теперь, когда мы познакомились, — говорю я, — можем договориться о нескольких основных правилах. Первое: ты будешь делать то, что тебе говорю я. Никаких споров — разве что всегда можешь конструктивно покритиковать при условии, что в целом со мной согласен. Второе: я ненавижу терять свое время. Я хочу вернуться сюда до того, как ситуация в шахте выйдет из-под контроля. Это означает — без ненужных инициатив и никаких посторонних отклонений, ни по каким причинам! Если ты меня станешь тормозить, расстраивать или мешать, знаешь, что с тобой случится?
— Вы не утвердите мой отчет о стажировке?
Я разжимаю кулаки и делаю глубокий вдох.
— И это тоже!
Видя, что представление подходит к концу, гномья детвора перебирается в кузницу и играет в прятки вокруг наковальни, ловко избегая ударов молота подмастерьев. Стажер, качая головой, смотрит им вслед.
— У тебя есть имя? — ворчу я.
— Седрик-Анри Дюссар де Отконтр, барон де Корвиль, — говорит он. — Мои друзья зовут меня Седрик.
— Я тоже так стану, потому что остальное у меня в голове не задерживается. Ты можешь обращаться ко мне «шеф». Вот увидишь, очень легко запоминается.
— Несмотря на свой титул, я против понятия иерархии, — изрекает он с апломбом. — Имеются, конечно, естественные различия, которыми разумно воспользоваться. Например, причина, по которой в нашей промышленной империи распоряжаются люди, заключается в их мощном интеллекте, который позволяет им наилучшим образом использовать грубую силу и потенциальные таланты нечеловеческих рас. Я стараюсь олицетворять в своем повседневном поведении эту необходимую взаимодополняемость, которая лежит в основе нашего многорасового и многокультурного общества.
