Внезапно акустическая система сотрясается от первого раската музыки.
Звук чистый, холодноватый. Мои горные собратья умеют создавать могучее эхо и без помощи долины. Им даже удалось родить приличное вторичное эхо от подножия сцены для музыкантов. С обломками замка и гранитными блоками, которые нам удалось натаскать из окрестностей, у нас практически получилось подготовиться. Для нас, троллей, искать камни — это как для людей собирать грибы. Разве что камни растут медленнее.
Я притопываю ногами, мне быстренько подражают все, кто слоняется за сценой. Моя троллесса машет мне из первых рядов. Я не знаю, кто играет, за программу отвечает Жозетта. Похоже, зрителям выступление нравится, у барьеров толпятся множество молодых троллей обоих полов. Ритмы простые, но мелодия обвала довольно запоминающаяся. Не совсем лавинная категория, но достаточно, чтобы немножко изменить ландшафт.
По ходу того, как рушатся валы, стражники смешиваются с толпой. Гул сборища и акустическая система доделывают остальное. В окрестных деревнях не осталось жителей. Одни сбежали, другие расставляют киоски с прохладительными напитками или фотографируются на память перед бревном, на котором сидит огромный ворон со взъерошенными перьями.
Я прогнал двух чересчур предприимчивых финансовых консультантов, которые ошивались за кулисами, вооружившись одинаково тухлыми что улыбками, что контрактами. Но они вернутся, это заложено в их натуре. В жизни встречается два типа личностей: те, которые владеют финансовыми инструментами, и те, которые копают. Вот этих вы с лопатой в руках не увидите никогда.
— Я нашла Берсерков, — объявляет моя троллесса, возникая рядом со мной. — Они были у своего дилера. У Юнга весь нос в запекшейся крови, да и остальные не намного лучше.
— Скажи им, что если они поведут себя адекватно, им будут рады.
— Они уже здесь, настраивают свои инструменты. С другой стороны, я тебя предупреждаю: они вот-вот вырвутся, а их репертуар… — Она делает паузу, пожимает плечами. — Сам увидишь.
Пока одна группа играет, следующая на другой половине сцены готовится. Мелкие троллята барабанят по стопкам грифельных досок, отбивая такт. Кое-кто из людей разбил палатки, кто-то собрался у рва, купаются и обливают друг друга. Другие незаметно удаляются в лес — кто парами, кто группами. Идущий из толпы гомон чем-то напоминает мурлыканье дремлющей кошки. Когда первые ряды троллей подхватывают припевы или хлопают в ладоши, по торфу под моими ногами пробегает дрожь. В теллурических вибрациях есть что-то первобытное, но им все же не хватает той силы, которую я хотел бы им придать.
— Шеф! — Ко мне мчится запыхавшийся Седрик, ловко пробираясь между музыкантами. — У нас огромная проблема.
Я поднимаю брови, побуждая его продолжать.
— Это Бризена. Она не хочет выходить замуж. Эльфы рассказали ей о свободной любви, и она купается с ними во рву.
— Надеюсь, она сняла свадебное платье, — говорит моя троллесса. — А что единороги?
Я пожимаю плечами, краем глаза следя за рябью в толпе. Музыка хороша, но все еще меня не завела. Время поджимает…
— Они так нагрузились травкой, что подпишут все сертификаты девственности, какие нам будет угодно, — говорю я. — Скажи Шелдону, что это его последний шанс улизнуть. Если нет, пускай присоединяется к ней с полотенцами и готовится отдраивать. Как следует. Свободная любовь посреди грязи — она такая, от нее потом трудно отмыться.
— У тебя полно недостатков, — говорит моя троллесса, — но романтизма среди них точно нет.
— Так что же нам делать, шеф?
— Ничего не делать. Это свадьба, мы должны расслабляться.
— Мне больше нравится, когда ты возбуждаешься, — чувственно мурлычет моя троллесса, прижимаясь ко мне. — Ладно, знаю-знаю, сейчас, наверное, не время.
— Именно что, — говорю я со вздохом. — Сейчас и полагалось быть времени.
— А, так вот какой у тебя план? Мне бы следовало догадаться!
Седрик изумленно таращится на меня, а потом вдруг обнаруживает, что ему по-дружески прилетает кулаком в железной перчатке.
— Мы готовы к выходу на сцену, — объявляет лидер Берсерков, разминая пальцы.
На его рубахе пузырятся свежеокровавленные лоскуты, а глаза и зубы красным-красны.
— Мир и любовь, — бурчу я.
— Э-э, у меня была веская причина его двинуть, — защищается он.
— Да ну? И какая?
— Стоит тут, понимаешь.
Стена камней за сценой уплотняется. Каждый удар усиливается, пока не начинает вибрировать гранитное основание под торфом. Скалы и тролли вот-вот заставят мир плясать.
— Если у вас в репертуаре есть песня о любви, — говорю я, наклоняясь, чтобы взглянуть ему прямо в глаза, — было бы неплохо начать с нее.
— Для будущих жениха и невесты, — добавляет Седрик, поднимаясь на ноги. — Для Шелдона и Бризены. Отличная идея, шеф!
— Ага, для них. — Я созерцаю море гранита и песчаника, волнующееся у подножия сцены. Горы и реки, лавины и наводнения. Все стихийные силы мира собрались здесь. — И заодно для всех для нас.
Выход Берсерков на сцену сопровождается выжидательной тишиной. Какое-то время уходит на то, чтобы расположиться и сказать несколько слов, затем они поют а капелла душераздирающе трогательную песню о жене Артура и ее зеленых глазах. За Юнгом — высокие ноты, он их ведет с такими фиоритурами, что мне хочется объявить лавинную тревогу. Но мелодия обволакивает мое сознание, затем туда внедряется, и оказывает неоспоримое действие.
Первые ряды смыкаются. Самые дальние тролли понемногу сближаются, пока не начинают тереться друг о друга. Кремень встречается с гранитом и высекает искры. Рука моей троллессы непринужденно проскальзывает в мою.
— Понимаешь, — говорю я, — в те времена я был бы среди зрителей. А сейчас стою на задах сцены и раздумываю обо всем, что может пойти не так.
— Если ты не часть решения, тогда ты часть проблемы!
— И что это должно значить?
— То, что ты пойдешь со мной, и мы найдем тихий уголок.
У троллей половые органы совсем как у людей, ну или почти как у людей, только их не прячут под одеждой. Они свернуты в интимных зонах, прикрытых плитами из камня, которые мы можем отодвигать по своему усмотрению — если, конечно, захотим. Кислотная очистка, которую устроила Жозетта, обнажила мои страсти, и я больше не могу скрывать своего внутреннего смятения. Как бы то ни было, когда ты влюблен, тебе следует отбросить облекающую тебя броню. Некоторые понимают это инстинктивно. Остальные, как правило, остаются в холостяках.
Наши следы в торфе заполняет вода. Я украдкой поглядываю на свою спутницу. На гардине из гранатового бархата, в которую она обернулась, в стратегических точках появились прорехи. Влажная от болотного ила ткань — будто паутина черного кружева, что делает ее бесконечно желанной.
— Почему все так? — шепчет она, когда мы оказываемся достаточно далеко от сцены и музыка становится всего лишь приглушенным грохотом.
Я заключаю ее в объятия, и мы мягко опускаемся на вересковую подстилку. В воздухе разливается аромат давленых веток и цветов.
— Помнишь то огромное сборище на склонах горы Судьбы? — говорю я, зарываясь лицом между ее грудями.
Она кивает и обнимает меня. Там-то мы и встретились, посреди грохота боевых барабанов, от которого ходила ходуном земля. Ритм был просто вулканический. Орки либо плясали, либо дрались между собой, кучка некромантов барыжила заговорами от стеснительности. Острие каменной иглы постреливало лучами злого колдовского света, бегавшими по всей сцене.
— Мы пытались развесить диско-шары, — вспоминает она, — но организаторы нам не разрешили. Сказали, им чуток не хватает интимности. Но причем здесь наш фестиваль?
— Ты припомни… Мы так разошлись, что лава поднялась до верха горных галерей. Нам, кстати, за это сильно пеняли. Кажется, там одна группа, которую не приглашали, ухитрилась просочиться мимо охраны, зайти за маячки безопасности и углубиться в туннели для выхода лавы. Один из них даже в нее провалился. Выживших пришлось эвакуировать по воздуху, чтобы избежать бунта.
