— Ты же понимаешь, все уже забыли об этой истории.
— Это не помешало полететь головам, в том числе на самом высоком уровне.
— И ты хотел бы все повторить?
— Мне ничего не пришло в голову, кроме этой идеи. Лава — она как мы: неторопливая, неумолимая, неудержимая…
— И пылкая внутри. — Она хихикает. — Извини, но ты такой сексуальный, когда вот так говоришь.
— Ты правда так думаешь?
Она избавляется от своего импровизированного наряда и закрывает мне рот поцелуем.
Секс у троллей начинается с землетрясения, а продолжается еще более бурно. В финальной стадии разъезжаются тектонические плиты. Вот почему мы так редко им занимаемся. Мир и так полон потрясений.
Однако время от времени мы устраиваем себе такие развлечения.
Толпа начинает заводиться. В действо даже втягивается кое-кто из людей, хотя и из-под прикрытия деревьев. Это не очень эффективно в плане провокации выброса лавы, хотя и довольно шумно. На сцене Берсерки уступают место какой-то перевозбужденной молодежи, которая дробит свои валуны о камни акустической системы. Синхронные движения наших бедер вторят им, и можно подумать, будто их музыка написана специально затем, чтобы задать нам темп.
Земля содрогается, но никто не обращает на это внимания. Нас не отвлекают даже рушащиеся внутренние укрепления замка. Мир суживается до первородного пульса. Горные тролли знают, как открывать расщелины, речные тролли в свойствé с лавой и всем жидким. Нам, ведомым одним и тем же желанием, потребовалось лишь объединиться. Запах раскалившейся породы, идущий снизу наших животов, напоминает аромат вулканов.
Кончиком пальца я ласкаю лицо моей троллессы, знакомое до каждой извилинки рельефа, каждой прожилки камня. Закрыв глаза, она открывается до сердцевины.
Я закрываю в свою очередь глаза, и открываюсь вместе с ней.
Целую вечность спустя я наблюдаю, как дождь смывает последние следы грязи с ее лица. Она улыбается мне, не открывая глаз — она и так знает, что я всматриваюсь в нее.
— Ты это почувствовал? — бормочет она, свернувшись калачиком на сгибе моей руки.
Мой инстинкт мне подсказывает, что заживление недр уже началось. Лава закрыла раны там, где скала пострадала от вырубания и прессовки. Все завершилось, ну, или почти все. Мы долго еще так и остаемся — сплетясь, с удобством зарывшись в торф.
— Нельзя засыпать, — говорю я, снова садясь. — Осталось полным-полно неулаженных дел.
— Мы ведь со своей частью справились, или нет?
— Шелдона и Бризену до сих пор не поженили, и я обещал восстановить замок, так что теперь я обязан идти и выслушивать попреки.
— Научись делегировать обязанности!
Она улыбается при этих словах, а я улыбаюсь в ответ.
— Думаю, когда все это закончится, я возьму долгий отпуск. Если хочешь, приду и пособлю с салоном.
— О нем способна позаботиться и Жозетта. Я тоже думала на какое-то время исчезнуть. Нам с тобой есть что наверстать.
Замок почти целиком рухнул. От внешней стены остались только два обрубка столбов, поддерживающих разводной мост. Торчащий посреди осыпей донжон, будто устремленный в небо палец, словно поддразнивает нас.
Мои соплеменники собираются домой. Тропы, ведущие в горы, забиты; длинные вереницы троллей тянутся до самого горизонта. Их синхронный топот говорит о произошедшем лучше, чем мог бы поведать я сам.
Моя троллесса прижимается ко мне, и у меня такое чувство, словно извержение лавы смелó весь шлак с моей жизни. А перед звуковой системой стоит темнокожий человек с безумными глазами и своим странным инструментом, мяукающим как рысь. Пока команда добровольцев подбирает обломки скал, разбросанные у подножия сцены, он успешно рвет в клочья мою успокоенность пронзительными звуками и взрывными раскатами. Его песня начинается на манер военного гимна и заканчивается под взрывы бомб, как предупреждение. Я думаю о будущем, от которого мы спаслись, и содрогаюсь.
Никто не обращает на него внимания, но пассажи, рождающиеся под его пальцами, будут преследовать меня еще долго.
По ту сторону разводного моста во всех направлениях снуют фигуры людей. Рыцари натянули над завалами навес и пытаются организовать подобие алтаря для жениха и невесты. Над общим гамом взмывает голос Бризены, но я никак не разберу, что именно она говорит. Она надела свадебное платье, но распустила по плечам мокрые волосы. Рядом с ней Шелдон с видом человека, который только что одержал победу, но толком не понимает, в чем состоит выигрыш.
Мы с моей троллессой пересекаем разводной мост. Доски чуть потрескивают под нашим весом, а ржавые цепи натягиваются со зловещим скрипом, но не рвутся. Впечатление, будто я иду по облаку. Наше появление, кажется, никого особо не возмущает. Посреди осыпи на месте крепостных валов с прохладцей патрулирует стража. Из-за пробок, созданных фестивалем, никакой армии вторжения сюда еще долго не добраться.
Седрик машет нам издалека, у него измученный вид. Раньше мне в какой-то момент показалось, будто я вижу, как он направляется в лес в компании эльфа с неоднозначным силуэтом. Мы перешагиваем через рыцаря, прислоненного сидя к скале. В его шлеме все еще раздается музыка, и он в такт кивает головой, в которой царит полная сумятица.
Едва завидя наше приближение, сэр Парцифаль бросается к нам в сопровождении своего мажордома. Он взбирается на валун, чтобы накинуться на меня:
— Когда вы планируете отстроить мой замок?
— Если бы вы воспользовались возможностью и добавили пристройку с правой стороны, — дополняет мажордом, — мы могли бы парковать там наши телеги. И если вы планируете еще один фестиваль, нужно будет позаботиться о звукоизоляции.
— И расширить нашу спальню, — добавляет Бризена.
— Я не уверен, что мы решим жить здесь, — несмело пытается вставить Шелдон. — Это немного…
Пригвожденный испепеляющими взглядами своей будущей жены и тестя, он не заканчивает свою тираду, а лишь лопочет «фестиваль просто супер», прежде чем сбежать в направлении алтаря.
— Мы позаботимся об этом после свадьбы, — говорю я, пожимая плечами. — Если понадобится, я привлеку к этому свою команду гномов. Им все равно нечем будет заняться столетие-другое, пока лава остынет.
— Думаете, вы победили? — раздражается Парцифаль — Ошибаетесь. Мы всегда можем начать снова копать в другом месте. Это несложно!
— А мы всегда можем начать снова трахаться, — парирует моя троллесса. — Это тоже несложно.
— Тут кто-то говорил о романтизме? — шепчу я ей на ухо. — Ты видела, как он покраснел?
— И что? Это не я выхожу замуж.
Парцифаль разворачивается на каблуках и со всем доступным ему достоинством спускается со своего валуна. Бризена, кажется, собиралась что-то сказать, но отец хватает ее за руку и тащит за собой. Приподнимая свой шлейф, чтобы не порвать его о щетинящиеся повсюду каменные осколки, она через плечо бросает на нас взгляд, не поддающийся расшифровке. А после она впервые улыбается, и мне кажется, что на ее лице наконец-то взошло солнце.
В ожидании церемонии мы рыскаем по окрестностям в поисках какого-нибудь еще уцелевшего буфета. Гости выглядят одурелыми, и мне сдается, что за последнюю пару дней никто из них толком не выспался. Когда звучат первые такты свадебного марша, к небесам взлетает общий вздох облегчения. Мы образуем две шеренги, между которыми шествуют жених и невеста, за ними следуют их единороги. Единорожек Бризены едва держится на ногах. То, как он направляет свой рог невесте пониже спины, можно засчитать за развратные приставания.
Священник возвышает свой голос над бренчанием арф.
