По растерянной физиономии юного конунга стало понятно, что скорее он согласился бы напугать свою жену.
«О боги… то есть, мы… милосердные…» — глаза скульптуры снова ушли под лоб. — «Повторяй за мной…»
— Однажды охотник встретил лысого… лося… лиса… — не сводя одного глаза со своего суфлера и напряженно уставившись другим на супругу, деревянным голосом заговорил отряг.
Оранжевая долька остановилась перед розовыми губками богини, а поток слов внезапно иссяк.
— …и воззвал рак на руку…рогу…рок… к Рагнароку! — вспотев, выпалил Олаф.
— Милый, что с тобой? — встревожилась Аос.
Но супруг ее, не сводя остекленевшего взгляда со скульптуры, за ее спиной, продолжал:
— Если я убью этого лысого…лиса… и не из парчи… не исперчи… не испорчу шкуру… то по жратву… по жирную… пожертвую тебе… булочку… почку эльфа… идиот… бочку эля.
— Олаф, да что с тобой? Какие лысые лисы из парчи?! Какие булочки эльфов?! Тебе плохо?!..
Богиня взволнованно вскочила, потянулась к супругу, на лице которого застыло выражение растерянности и муки, широкий рукав лотранского платья задел перечницу…
Едва красное облако рассеялось, и Олаф смог увидеть свою отчаянно чихающую жену — и прекратить на несколько секунд чихать сам, он ухватил ее за руку и нетерпеливо воскликнул:
— Скажи букву!
— Ап-чхи!!! — с готовностью отозвалась богиня.
«Число! Она должна назвать число!!!» — не замечаемый уже никем, таращил глаза и едва не размахивал руками Фрей.
— Это какая… пчхи… буква? — багровый, но довольный, что так ловко все сам устроил, нетерпеливо вопросил отряг.
— А… пчхи! — сообщила ему жена.
— А. А-а-а… такая есть?.. Пчхи!
— А-а-апчхи! Ага!
— Тогда а-а-апчхи…имя! — воодушевленный дальнейшими успехами, нежно сжал ее пальцы супруг. — Скажи имя на «А»!.. пчхи!!!
— А…а…а…Аос? Пчхи!
— А-а-а-а…ос?.. — лицо конунга расстроенно вытянулось, и даже чихаться расхотелось. — Девочка?..
— А-пчхи!!! — от всей души боднула его головой в плечо богиня. — Да что… а-пчхи… сегодня с тобой! Ну не мальчик же! Пчхи!..
Мужской военный совет собрался на этот раз в цитадели Мьёлнира, чтобы никто не смог их отвлечь от обсуждения результатов эксперимента и — самое важное — составления планов новой кампании.
Посреди сада между клубничными грядками хозяин водрузил две лавки, стол, навалил горкой сушеную рыбу, вареных раков, а рядом поставил ведерный кувшин эля и четыре дубовые кружки. Томно переливаясь через резные края, играла на солнце и лопалась крошечными пузырьками желтоватая пена, воблы строили лещам глазки и отбивались хвостами от норовивших ущипнуть их раков… Но конспираторам было не до них.
— …А я говорю, что это был не эксперимент, а профанация! — убежденно выговаривал насупленному отрягу бог преуспеяния. — По правилам ты должен был спросить у нее не букву, а цифру! А уже потом я должен был найти соответствующую ей букву, и только тогда у нее можно было спрашивать…
— А по-моему, всё это — чешуя! — хозяин сердито шмякнул об стол вяленой рыбой. — Весь смысл в том, чтобы женщина назвала имя! А через букву, цифру или время года — какая, в Хел горячий, разница!
— Верховные боги Эзира!.. Ну что значит — какая?! — воззвал к высшим силам Фрей, забывая на миг, что все они сидят с ним за одним столом и соглашаться не собираются. — Если чьи-то премудрые предки, вложившие в этот метод века наблюдений, написали, что положено сначала женщину поперхнуть, а потом спросить цифру, то это не значит, что у нее нужно спрашивать букву во время чихания!
— А по-моему, мой сын прав, — проговорил Рагнарок, задумчиво подвинул кружку, за которой прятался лещ, и щелчком отбросил к товарищам не в меру разошедшегося рака. — Важен результат, а не как ты его достиг. А результат у нас печальный.
— Действовать надо! Действовать! — ободренный поддержкой отца, Мьёлнир грохнул по столешнице воблой так, что хвост ее вырвался из пальцев, а сама она взвилась в воздух и плюхнулась в кувшин с пивом.
Воодушевленный громовержец этого даже не заметил.
— Фрей, кончай препираться! — махнул он рукой, отгоняя все возражения, сформулированные и только зарождающиеся. — Где твоя книжка? Давай ее сюда! Будем средство искать!
Бог финансового благополучия воздел очи горе, пожал плечами, словно слагая с себя всякую ответственность за всё, и абсолютно безответственно призвал с домашней книжной полки уже знакомый зеленый фолиант.
Нетерпеливым движением руки Фрей переправил со стола не в меру раскуралесившуюся живность в ближайший прудик и очистил столешницу от оторванных плавников и усиков. Повинуясь жесту хозяина, послушная книга сама раскрылась на нужной странице, и бог склонился над ней и забегал взглядом по ровным частым строчкам.
— Ну, что там?.. — с замиранием сердца прошептал Олаф, точно громкий голос мог спугнуть или Фрея, или книгу.
Бог поднял глаза и важно кивнул.
— Есть, есть тут несколько надежных рецептов…
— Не рецептов, примет, ты ж говорил? — осторожно поправил отряг.
— Это для вас, смертных, приметы, — покровительственно усмехнулся бог, — а для нас — способ изменить реальность.
— Изменить… что?
— Порядок вещей, — терпеливо пояснил Фрей. — Так понятней?
Олаф кивнул.[11]
— Тогда глядите, — заговорщицки подмигнув, бог преуспеяния взмахом руки подозвал всех поближе и ткнул пальцем в синие замысловатые закорючки — буковки. — Вот здесь — самое простое и не бросающееся в глаза. Только завтракать, обедать и ужинать тебе придется все это время исключительно с женой…
Заседание комитета по чрезвычайной ситуации продолжалось до позднего вечера.
Давно утомленное солнце попрощалось с морем, сушей, горами и даже небом; давно перебравшая эля вобла в кувшине охрипла от непристойных песен про длинные хвосты раков и любвеобильных, но глупых лещей; давно Фрея, Аос и Фригг хватились своих благоверных и пришли к почти верному выводу насчет пива, рыбы и теплой компании — а мужчины все обсуждали, планировали и готовились, как в жизни своей не готовились ни к одному военному походу.
Когда Аос с мужем вернулись с прогулки по лесу, слуги как раз заканчивали сервировать ужин. Не спеша умывшись и переодевшись, чета конунгов спустилась в малый обеденный зал и расположилась друг напротив друга, не сводя друг с друга влюбленных взглядов.
— Подавайте! — крикнул Олаф через плечо, и в комнату, залом только притворявшуюся[12], один за другим стали входить поварята с подносами в руках и расставлять эстетично[13] свою ношу на почти белой и почти крахмальной скатерти[14].
Аос озябшими руками взяла с тарелки теплый кусок хлеба и приложила к носу, втягивая головокружительный аромат.
— Ах… как хлебом свежим пахнет… — блаженно улыбаясь, закатила она глаза. — Только ради этого запаха стоило покинуть Хеймдалл. Обожаю его… так бы ничего целыми днями больше не ела — только этот хлеб… Тетушка Ингрид — просто волшебница у печи!
Тонкие пальцы богини деликатно отделили корку от мякиша — словно почистили апельсин, и только приготовились отправить нежную, чуть клейкую мякоть в рот, как были перехвачены сильными пальцами мужа.
— Корка… это… гораздо полезнее. Для здоровья. И для зубов, — краснея до корней волос и пряча взгляд, он осторожно вынул из щепоти супруги мякиш и вложил отложенную горбушку.
Аос удивленно приподняла брови и уставилась сначала на супруга, а после — на корку.
— Но я не хочу корку.
— Но… милая… она же… ее же… не выбрасывать же!
— Ты на завтрак подсунул мне корки, на обед — горбушку, и сейчас — опять!
— Но… я… не подсовывал… ты сама… тебе показалось…
— Нет, мне не показалось! И нет, я не хочу корку, я хочу мякиш!
— Но… посмотри… он… это… непропеченный сегодня, — конунг принялся яростно мять сероватую мякоть, словно имел против нее что-то личное, пока она не стала похожа на пластилин для дальтоников. — Смотри, как он липнет! И из него можно что попало слепить! Вот смотри — шарик! И колбаса! И… И вообще! Ты понимаешь, что нормальный мякиш так никогда… это… не липнет! А еще у него запах какой-то… противный!
— Хороший у него запах! — почти возмущенно воскликнула богиня, но Олаф, уже даже не покраснев, а побагровев от непонятных ей эмоций, потерянно втянул голову в плечи, закусил губу… и решительно отодвинул от нее нарезанный каравай.
И взялся за блюдо с мясом.
Старательно вытерев пальцы о штанину, он нежно прихватил два самых поджаристых куска и сложил супруге на тарелку.
Поймав ее взгляд и истолковав по-своему, он сконфузился еще больше, быстро переложил куски обратно на общее блюдо, взял со скатерти вилку, проткнул возвращенцев и переместил обратно на тарелку жены[15].