Алексей покраснел и отвернулся.
Когда стемнело так, что кони начали спотыкаться на каждом шагу, Баламут остановил своего Цезаря.
— Всё, довольно, ни зги уже не видно. Горыныча так точно не видно. Останавливаемся тут. Заночуем, а с утречка уже за поиски примемся.
Княжич, ночной холод которому залезал под доспехи и щипал всё тело, не стал спорить, с плохо скрываемой радостью спрыгнул коня и начал готовиться к ночлегу. Юноши быстро собрали хворост в кучу, развели костёр. Княжич завернулся в плащ и молча грыз сухарь, глядя на огонь. Баламут поминутно кряхтя и охая, разминая затёкшее тело, постоянно прикладывался к бутылке.
— Ты правда сможешь Горыныча победить? — неожиданно спросил Алексей.
— Очень своевременный вопрос, учитывая как далеко мы уже заехали, как давно встали на этот путь, и насколько оная тварь должна быть в опасной близости от нас.
Баламут взмахнул руками, выпивка выплеснулась из горлышка, он явно сильно захмелел.
— Смогу. Для меня это так же просто, как тебе сметанки в щи подбросить. Видишь?
Он показал пальцем на свой шрам под глазом.
— Его мне кикимора болотная оставила. А я с ней схватился на голых кулачках. Пьяный. И без одежды. И поборол её, смекаешь? Мне твоего Горыныча одолеть, что яйцо куриное разбить. Глазом моргнуть не успеешь, а все три его башки уже твою каминную полку украшают. Я человек щедрый, все трофеи можешь себе забрать.
Алексей покивал, явно замечтавшись, как такой ценный приз окажется в его руках, и поплотнее завернулся в плащ.
— Хорошо, коли так, — сказал он.
Баламут посмотрел на поясной кошель Алексея и облизнулся.
— Княжич, — сказал он, подбрасывая новую ветку в огонь. — Может, передашь мне медальон прямо сейчас? Кто знает, что случится. Забудется-закрутится всё, не получу я положенной награды. Может, ты мне безделушку эту сейчас доверишь на хранение?
Алексей снял кошель с пояса и засунул его себе за пазуху.
— Получишь, когда зверя убьёшь и княжну спасём, не раньше, — ответил он.
— Да что же такое, — буркнул Баламут себе под нос, но вслух произнёс:
— Уже и спросить нельзя. Я же хотел как лучше, чтобы всем удобно был. А ты опять про меня гадости какие-то думаешь, по лицу румяному твоему видно.
— Может, ты, лучше, пить прекратишь? — спросил княжич. — Ты завтра в состоянии, вообще, будешь с Горынычем биться?
Баламут пренебрежительно махнул рукой.
— Как говорят ромеи, вино только с утра пьянит, а к вечеру прочищает мысли.
— Так ты с утра пьёшь!
— Справедливо, — ответил Баламут и снова приложился к выпивке.
Ветки в костре потрескивали, рассыпаясь миллионами искр.
— Время позднее уже. Отдохнуть надобно, понятное дело. Ты спи, спи, княжич, закрывай ясные очи, — сказал Баламут, продолжая прикладываться уже к новой бутылке и не отрывая взгляда от кольчуги Алексея, за которой теперь спрятался кошель с золотым медальоном.
— А ты чего? — спросил княжич.
— А я подожду, посторожу, чтобы нас лиходеи какие ночью не ограбили. Места здесь опасные, душегубы алчные могут водиться, на добро наше зариться. Не стоит бдительность терять.
— Это ты дело говоришь. Хорошо. Разбудишь меня через несколько часов, я на стражу встану.
— Ага, давай-давай, засыпай, друг мой светлый.
Алексей лёг на землю и укутался плащом, подложив ладонь под щёку. Сердце Баламута забилось быстрее. Он снова жадно отхлебнул из бутылки. Мир в его глазах начал ходить в круговерти и пришлось протереть глаза, отгоняя пьяное наваждение. Спит княжич, или нет ещё? Баламут моргнул. Веки словно наливались свинцом, с каждым мгновением становясь всё тяжелее. Моргнул ещё медленнее. Баламут зевнул, покачиваясь. Прикрыл глаза на секундочку…
Проснулся Баламут от того, что Алексей со всей силы тряс его за плечо.
— Отстань, — сказал наёмник, переворачиваясь на другой бок, не открывая глаз. — Дай поспать ещё пять минуточек.
— Там виверна, — прошептал княжич.
— Да-да, виверна там, ага, а я кесарь ромейский, — пробубнил Баламут.
Он зажмурился сильнее, но княжий сын не отставал, продолжая трясти наёмника.
— Вот пристал, как банный лист, — проворчал тот.
Баламут вылез из-под одеяла, сел, бурча под нос ругательства. Нащупал припасённый бурдюк с медовухой, жадно припал к нему. Захрипел, растёр пальцами виски, которые будто сжали в тисках. Костёр их давно потух, оставив после себя только горстку едва тёплых углей.
— Там виверна, говорю тебе, — снова зашипел княжич.
— Угу. Я когда от кошмаров просыпаюсь, тоже как умалишённый всех убеждаю, будто взаправду всё было. Отстань. Ляг, проспись.
— Да посмотри ты!
Баламут нехотя оглянулся через плечо.
На небольшой поляне саженях в двухстах от них прохаживался зелёный змей, с маленькими перепончатыми крылышками, пяти аршин от хвоста до рогатой головы.
Баламут фонтаном выплюнул медовуху. Схватил княжича за воротник, притянул, показал пальцем.
— Не, ну ты видел? Видел?
— Да я-то вижу!
— Да что же ты молчишь, остолоп. Это же змей! Самый настоящий! Они существуют!
— Конечно, существуют, ты же сам с ними борешься, — Алексей повернулся к Баламуту.
— Ну да, точно, борюсь, — закашлялся тот. — Я такой. Не выспался просто, забыл уже всё на свете. Я бы и голову свою забыл где-нибудь под кустом, не будь она прямо ко мне приделана.
— Хватит лясы точить, сделай уже что-нибудь.
— Ага, уже делаю, дай-ка подумать.
Баламут нервно выдохнул, огляделся.
— Нам повезло, что мы с подветренной стороны, — сказал он, — она нас не учует. Если эта зверюга вообще чуять умеет.
Алексей обернулся.
— Ты чего, не знаешь умеют ли они чуять?
— Всё я знаю, не ори ты.
Баламут трясущимися руками кое-как натянул сапоги, схватил пожитки в охапку и на четвереньках пополз к стреноженному коню.
— Ты куда? — зашипел Алексей.
— Ты сам-то как думаешь? — зашипел в ответ Баламут. — К коню поближе, от этой зверюги подальше.
— Бежать удумал, что ли?
— Какой ты сообразительный иногда бываешь, диву даюсь. Быть тебе советником великого князя, не иначе.
— Ты, никак, струсил? — спросил княжич.
— Я смелый только тогда, когда это нужно, — ответил Баламут. — Ты смелый, потому что бабка-повитуха тебя при родах уронила. Беги и не оглядывайся!
— Какой бежать?! Мы сразимся с ней.
— Конечно сразимся. Ты начинай пока, разомнёшься, а я схожу до ветру, лицо умою, перекушу, по-быстрому. Такой вот мой принцип. Никаких подвигов до завтрака. Это плохо для желудка, меня матушка так приучила. Как все дела переделаю, там уже присоединюсь, завалим эту тварь, как делать нечего. Одна просьба только, я пока версты на две-три не отойду, ты не шевелись главное, ладно?
Алексей будто уже ничего не слышал, погруженный в фантазии грядущей легендарной битвы, встал во весь рост, расправил плечи, поднял копьё. Баламут, всё так же четвереньках, быстро пополз к своему коню, мирно щиплющему травку в десятке саженей от лагеря.
— Боги, новые и старые, не дайте помереть сегодня ни за грош ломаный, — шёпотом взмолился наёмник ломающимся от страха голосом. — Дурной сон это, не бывает таких тварей. С пьяну мерещится. Надо только проснуться. Сейчас проснусь и всё будет хорошо. Сразу, как глазки открою, так пить брошу. Ох, не дайте помереть, боги, молю.
Баламут застыл, как пойманный посреди стола таракан. Ветерок на секунду стих… а затем изменил направление. Виверна подняла голову на длинной шее и принюхалась. Повернулась к двум путникам. Затем ощерила гигантскую розовую пасть, обнажив три ряда больших гнилых клыков и заверещала.
— Ну всё, отбегался, поросёночек, — сказал Баламут то ли княжичу, то ли самому себе.
Глава 3 Чёрное коварство.
Виверна рванула в их сторону с прытью лучшего скакового коня. Взвизгнув, Баламут, как перепуганный кот, на четвереньках побежал прочь, мечтая только о том, чтобы вскочить в седло и унестись куда подальше. Княжич же стоял, как великий витязь на поле боя. Ветерок красиво взметнул полы красного плаща, Алексей поднял копьё вверх. Размахнулся и метнул его в бегущую тварь. Свистнув в воздухе, оно попало прямо в грудь виверны. Та, не замедлив бега ни на мгновение, продолжала нестись на него, сминая кусты и ломая тонкие деревца. Быстрее, чем можно было бы щёлкнуть пальцами, вся храбрость тут же оставила княжича. Закричав, он бросился бежать.
