– Надо еще захватить жене мыло, – замерев, сказал электрон и открыл нижнюю дверцу письменного стола, где лежали свертки всевозможных цветов, накопленные за годы существования судна. Мессман каждый месяц кидает под дверь два кусочка, что превышает реальное потребление, и поэтому в каюте остаются огромные запасы как раз для тех, кто способен даже после получения увечья тырить казенное имущество, пусть и в микроскопических масштабах.
Почему-то мне показалось, что дядя Коля и в отеле способен прихватить пакетик зубочисток, а может, даже целый халат.
– А вот это ты правильно, – прокомментировал Никита. Второй механик знал толк в подрезании мелочей, и такими действиями легко можно было заслужить его одобрение.
Пока несколько моряков настороженно приглядывали за электроном, я на скорую руку оформил ему документы и дал несколько бумажек на подпись. Повезло, что дядя Коля был правшой, а пальцы срезало на левой руке. Ничто не помешало исполнить ему святой бюрократический долг.
Зазвонил каютный телефон.
– Третий помощник, – представился я.
– Это Василий Петрович. Нам сейчас передали, что чемодан останется здесь. С собой надо взять только самое важное.
– Понял, – ответил я и положил трубку.
– Что там? – с беспокойством спросил Дмитрий. Хотя стармех находился тут всего несколько дней, за дядю Колю он единственный переживал, как за родного. Больше никто не отображал столь яркую гамму чувств, пусть и через призму сдержанности, привитой с детства.
– Чемодан придется оставить, – серьезно сказал я.
– Не получится пока с мылом, – расстроился Никита. Вопрос художественной прихватизации занимал его больше остальных.
– Вы бы все равно оттащили его на мостик, – предложил Женя. – А вдруг возьмут.
– Хорошая идея, – одобрительно сказал дядя Коля. – Я готов.
Никому не дав помочь, электрон сам взял сумку с документами правой рукой и вышел в коридор, Никита гордо проследовал за ним в то время, как Женя с Дмитрием подхватили чемодан и увезли к лифту.
Троица отпетых преступников-беглецов-рецидивистов стояла на крыльце одного из ведущих авторов современности, голоса поколения, гордости всех крепководцев и кавалера дамы с ожирением второй степени Алуфтия. Который день события оставались на этой точке, не давая сюжету развиться во что-то более оформленное, нежели примитивный набросок персонажа, который даже не знал собственного имени.
– Мне кажется, или на нем лица нет? – удивился вышедший из оцепенения Натахтал.
И действительно, вместо привычных черт под копной светлых волос перетекало размазанное нечто, сочетающее в себе сразу всех людей – и одновременно никого. Вальяжная фигура писателя стояла в дверном проеме, ожидая, когда же проснется фантазия автора.
– Спасибо, капитан очевидность, – ехидно ответил Серетун.
– Что за странное выражение? – удивилась Астролябия. – Никогда такого не слышала.
– Это у них так говорят, – кивнул чародей в сторону воителя.
– С каких пор? – начал спорить Натахтал. – Ты сам эту фразу придумал.
– А вот и нет, – парировал Серетун. – Я знаю о твоем настоящем мире больше тебя самого, Сеня. Положено мне.
– Сейчас же никто не пишет книжку, – взволнованно шепнула Астролябия волшебнику на ухо.
– Больше двух говорят вслух, – обиделся Натахтал и повернулся к Алуфтию, изображая, что обнаружил в этой бесформенной прорве лиц хорошего собеседника. Воителя, как ни странно, совершенно не беспокоило, что мир находится в оцепенении. Он даже не заметил этого, будучи на своей волне.
– Ну, прости, – замялась красавица. – Это для твоего же блага, бедный мой.
Массивный повстанец даже не шелохнулся в ответ.
– Не думала, что ты такой ранимый, – вздохнула Астролябия. – Ты скоро все узнаешь, правда.
Боец стоял, как вкопанный, пока девушка продолжала распинаться:
– Что мне сделать, чтобы ты перестал дуться?.. Молчишь, да? Ну и пожалуйста! Все вы, мужики, одинаковые, – красавица почти сорвалась на крик. – Надо было заподозрить неладное, еще когда ты принял меня за проститутку!
– Он тебе не ответит, – посмеиваясь, заметил Серетун. – И не проси.
– Как? Почему? – осеклась Астролябия.
– Для начала, тебе нужно понять, что наш мир способен жить самостоятельно, в отрыве от автора. Его, кстати, Дима зовут, – пустился в объяснения великий чародей. – Пока он пишет книгу, мы живем в рамках уготованного нам сюжета. Но, как только автор бросает нас ради реальной жизни, мы можем снова быть собой. Из всех персонажей только ты да я осознаем свою сущность, поэтому сейчас книжка не властна над нами. Моя сила заключается лишь в том, что я могу общаться с Димой напрямую и перечить его решениям. А ты, Астролябия, влияешь на саму ткань повествования.
– Это я уже поняла, – красавица скрестила руки на груди. – Ты давай ближе к делу. Почему Натахтал замер?
– Если бы ты не перебивала, я бы уже объяснил, – сварливо отозвался волшебник. – Раньше ты умела только вырезать из сюжета объекты, будто их никогда и не было, а теперь можешь управлять стазисом, пока автор не пишет про нас.
– А почему тогда стражник угрожал нам из-за пропавшего ножа?
– Это еще надо обдумать, – замешкался Серетун. – Но зато смотри, сколько я уже понял.
– Рассказывай быстрее, – требовательно молвила красавица.
– Ты здесь главная, – затараторил волшебник. – И только от тебя сейчас зависит, кому действовать без автора, а кому нет. Пока это выходит неосознанно: ты подвержена эмоциям. Как только вы с Сеней начали ссориться, наш маленький повстанец снова присоединился ко всеобщему стазису. Вы сможете поговорить, когда автор вернется к тексту. Ну, или если ты перестанешь дуться. Но вообще, я тебе не советую раскрывать Сене этот секрет. Даже не так: я строго-настрого запрещаю тебе говорить ему. Не травмируй детскую психику. Но если захочешь еще покричать, дождись, когда Дима вернется к работе – и вперед. Мне понравилось.
Серетун засмеялся, но тут же утих под тяжелым взглядом Астролябии. Волшебника начинало пугать, что из скромной девушки она превращалась в уверенную сотрясательницу миров.
По крайней мере, этого мира.
– Неужели, этому всему суждено исчезнуть? – красавица заметно погрустнела и устроилась на ступеньках, обхватив колени руками.
– Зависит от выбора автора, – Серетун присоединился к девушке, приобняв ее по-отечески за плечи.
– Я знаю обо всем немногим больше суток, но продолжаю помогать вам, – говорила в никуда Астролябия. – Будь моя воля, сбежала бы с Натахталом прямо сейчас.
– Он пока не может, – иронично ответил волшебник. Девушка грустно усмехнулась и не стала противоречить.
– Почему нам нельзя просто спокойно жить?
– Мы – люди подневольные, – успокаивающим голосом ответил чародей. – И должны следовать интересам автора. Все-таки, если бы не он, не было бы нас. Так что, стоит быть благодарными.
– Тогда зачем ты вечно с ним препираешься? – красавица перестала выглядеть взрослой и уткнулась Серетуну в плечо.
– Для его же блага, – ответил волшебник. – Чтобы книга была интересной и логичной.
– Ты для того нас опьянил? – Астролябия засмеялась. – На потеху читателям?
– Не только, милая, – Серетун загадочно улыбнулся.
– А зачем еще? – девушка приподнялась и посмотрела волшебнику в глаза.
– Ты слишком устала для этой беседы, – ответил чародей умиротворяющим голосом. – Я все расскажу, когда придет время.
– Ладно, – сдалась Астролябия и снова легла на плечо волшебника.
Со стороны могло показаться, что на крыльце засыпают папа с дочкой, которые давно не виделись и так наговорились при встрече, что оказались выжатыми, как апельсины с далеких китайских полей. Серетун действительно задремал, а в голове у красавицы с новой силой забурлили мысли, от которых она отмахивалась всю ночь.
