Нав был куда вежливее и информативнее:
– Университет вредной магии – изолированная структура, и потому перенесло тебя не в пустоши Преисподней, а в местную пустыню. Ты полежи пока молча.
– Угу, падальщиков не разочаровывай, они на радостях уже завели свою излюбленную песню: «Еда, еда, дохлая еда», – скептически посоветовала Эльвира Жутковна. – Гревз, от работы не отлынивай, а то у моей студентки сейчас тепловой удар случится, а у тебя метловой.
– Почему метловой? – не поняла я.
– Метлой тресну! – безапелляционно пообещала ведьма.
Понятливый нав поднялся и вернулся к расчетам.
А потом в мареве пустынного миража я увидела массивную фигуру. Фигура приближалась, приближалась и приблизилась… Отчего-то падальщики, перепугавшись, рванули к горизонту, обиженно вопя на тему «опять не покормили». И рыб в чашку нырнул. И даже Эльвира Жутковна как-то напряглась и отошла от меня на шаг. И навы вытянулись по струнке.
Владлен Азаэрович подошел, ни слова никому не говоря, наклонился, подхватил меня на руки и понес прочь. Все так же молча.
И главное, ему никто слова ни сказал.
Кроме меня. Я сказала:
– А что случилось?
– А ничего, Григорьева, – мрачно ответил мне декан чертового факультета. – Но в следующий раз думай, прежде чем будешь привораживать боевых магов. Безмозглые они, Станислава.
Мне отчего-то очень обидно стало, и я честно призналась:
– Не привораживала я. У нас открытый урок был, лорд Тиаранг приказал всем для проверки приворотное зелье варить. Я сварила, как и все. А как дошло до дегустации, так меня в привороте и обвинили!
Декан чертового факультета остановился, темно-карие глаза внимательно изучили мое лицо, после недочерт спросил:
– Почему ведьмы Керимской школы тебя не выдали?
– Они тоже за справедливость, – призналась Владлену Азаэровичу.
Боевой черт вновь продолжил идти по пустыне, затем произнес:
– Керимскую ведическую школу закрыли. Часть ведьмочек по другим магическим учебным заведениям раскидали, часть домой вернулась. Весь преподавательский состав был уволен.
Кто-то тихо всхлипнул и уткнулся в твердое мужское плечо. Этому кому-то было стыдно, но и очень-очень грустно.
– Ваш магистериум медленно, но верно избавляется от ведьм, – продолжил Владлен Азаэрович, – что не удивительно, ведьмы – сила народа. В условиях, когда государство наращивает военную мощь, сильный народ правительству не выгоден. Потому-то и дозволен фактический беспредел боевых магов. Не грусти, Стасенок.
Все равно было грустно. До слез.
– Не грусти, – едва слышно произнес Владлен Азаэрович. – Выпускников университета за истекшие сорок лет были сотни тысяч, и все живут на территории Единой империи. А наши бывшие студенты на жизнь смотрят здраво, и боевой магией их не испугаешь. Недолго осталось императору Харону сидеть на троне.
Промокнув глаза, испуганно посмотрела на декана чертового факультета. Не выдержала и спросила:
– Так вы переворот готовите? – После понесло: – И те невидимые ваши гости, они…
– Демоны, – Владлен Азаэрович улыбнулся.
И у меня вдруг замерло сердце. Оно просто биться перестало вовсе, а еще дыхание затаилось. И почему-то я перестала слышать, что он мне говорил. То есть боевой недочерт говорил и говорил, а я смотрела на его губы и плыла вместе со всей пустыней куда-то, где в груди становилось теплее, и теплее, и…
И приподнявшись, я обвила шею застывшего декана чертового факультета покрепче, приподнялась и накрыла его улыбку своими губами, словно хотела всю ее, до самой последней капельки, забрать себе. И вкус так понравился, и ощущение, и дыхание, вырывающееся через стиснутые зубы Владлена Азаэровича, и пальчики запускать в его волосы тоже понравилось, и пить сразу расхотелось, и.
– Станислава, – мужчина с силой оторвал меня от своих губ, хмуро посмотрел, насупил брови и прошипел: – Урод, у него и псевдояд с двойным дном оказался.
Яд? Дно? К чертям!
Вновь подтянувшись и пользуясь тем, что недочерт держал меня на руках, я опять приникла к его губам. В душе поднялась волна тепла, не сухого, как в окружающей пустыне, а какого-то очень приятного, мягкого, преисполненного нежности.
– Григорьева, прекрати, – прошипел Владлен Азаэрович и дернул головой, освобождаясь от поцелуя.
И опустил пониже, чтобы я до лица не дотягивалась. Разочарованная и расстроенная, я огляделась. Увидела стоящие посреди песков ворота, ржавые такие, старые, местами покореженные. К этим одиноко стоящим воротам декан меня и поднес, ударил по ним ногой – ворота открылись, и мы вышли… в ночь. И посреди сада оказались. Ночного.
– Ночь, – растерянно пробормотала я.
– Ночь, естественно, нападение на закате произошло, – Владлен Азаэрович поставил меня на ноги. – Идти сможешь?
Меня шатало, но вполне терпимо. Только тепло внутри покоя не давало и очень к декану чертового факультета прижаться хотелось, чтобы снова это приятное чувство вернулось. Такое очень приятное, что в груди распускается, как цветок, и.
– Григорьева, руку мою отпусти, – очень напряженно прорычал недочерт.
Словно очнувшись, уставилась на волосатую могучую ладонь, которую приложила плашмя к своей груди и обеими руками еще и держала.
– Ой, простите, – пробормотала, краснея и. не отпуская.
Запрокинув голову, я посмотрела прямо в зеленющие глаза Владлена Азаэровича. Зеленые-презеленые, как два лесных омута, которые бездонные. Совсем бездонные. совсем-присовсем.
– У тебя сердце бьется пойманной птичкой, – вдруг произнес декан чертового факультета и удобнее разместил ладонь на моей груди.
Видимо, чтобы отчетливее сердцебиение отслеживать.
Правда, имелся один момент.
– Это правая грудь, – смущенно сообщила я.
– Правда? – сипло как-то переспросил Владлен Азаэрович. – И что?
– Сердце слева, – еще более смущенно напомнила я.
Рука недочерта медленно, погладив место неудавшегося прослушивания напоследок, переместилась влево. Обосновалась. Чуть сжала… объект исследования.
– Так лучше чувствуется? – проявила я интерес.
Шумно выдохнув сквозь стиснутые зубы, Владлен Азаэрович прохрипел:
– Да, гораздо отчетливее.
Мы постояли. Сердце билось. Быстро-быстро, и такое ощущение, что чем дольше я смотрю в бездонные омуты недочертовых глаз, тем сильнее ускоряется мое сердечко. И там, где рука Владлена Азаэровича, тепло такое приятственное. Но и трудность одна возникла пренеприятная.
– Кажется, меня ноги не держат, – пробормотала я, окончательно утопая в его зеленющих глазищах. – Наверное, последствия яда.
– Н-н-наверное, – с трудом проговорил декан.
И вдруг перестав делать мне приятно, то есть выполнять свои прямые обязанности по обеспечению безопасности, то есть слежению за сердцебиением одной конкретной студентки, в смысле меня, Владлен Азаэрович резко отвернулся, сжав свои могучие и такие теплые ладони в кулаки и тяжело задышав. Так совсем-совсем тяжело.
– Ой, Владлен Азаэрович, вам плохо? – встревожилась я, обходя недочерта и в его глазищи испуганно вглядываясь.
– Так, Григорьева, – продолжая тяжело дышать, да еще и нещадно хрипя при этом, выговорил декан чертового факультета, – это уже выше моих сил. Постой ровно и не подходи ко мне, сейчас вызову кого-нибудь из навов, отнесут тебя в лазарет. Потому что я точно не донесу… дотуда.
И мне так жалко его стало, а еще очень хотелось тепла. Того самого, которое рядом с ним появлялось, и потому, шагнув к недочерту, я обняла его крепко-крепко и выдохнула:
– Бедненький, плохо вам совсем. – Потом подумала и добавила: – А навы классные, они мне в университете больше всех нравятся.
Обнимаемый мной декан окаменел. Вот только что был мягкий и ошарашенный моими объятиями и вдруг раз – и стал каменный. Потом с шумом выдохнул и прошипел:
– Так, понял, никаких навов. Григорьева, идти сможешь?
Какое идти? Тут тепло приятственное, от которого сердце замирает, в голове мутнеет и ноги подкашиваются.
– Не могу, – подтягиваясь и обнимая недочерта за могучую шею, прошептала я.
Тут же наглость ведьминская проснулась, и я застенчиво попросила:
– А понесите меня на ручках, вы же вон какой сильный… – потом понесло, – красииивый, – поглаживая мускулы, продолжила я, – благородный такой, мужественный, – и вдруг понесло совсем не в ту сторону, – и с хвостом.
Владлен Азаэрович окаменел повторно. А я совсем кошкой себя ощутила, едва не замурлыкала да щекой о грудь его потерлась. Мр-р-р, приятно-то как, тепленько и даже жарко уже, но все равно приятственно.
– Г-г-григорьева, – прорычал декан чертового факультета, – какого черта?
Кстати, о чертях!
Моя правая ладонь соскользнула по груди Владлена Азаэровича, вдоль талии прокралась на поясницу, оттуда вниз в поисках неведомого.
