Светлана Багдерина - Универсальное оружие

Книжка ничего не ответила — а зря. Студентом с нереализованным желанием поругаться вновь овладела жажда деятельности.

Что бы такого… что бы такого… что бы такого…

Окинув критическим взором лавку, он удивился, отчего настолько очевидное раньше ускользало от его взора.

Хлам!

Кучи хлама загромождали пятачок перед входной дверью — битое стекло, щепки, осколки, обломки, ошметки, огрызки, обрывки и просто неопознаваемый мусор лежали там, куда он их смёл при уборке полчаса назад. Вокруг, как бешеные мыши, сталкиваясь, спотыкаясь, падая, влетая на ходу в мусорные терриконы и выскакивая с другой стороны, носились анинэцкэ.

«Вот придет какой-нибудь покупатель, весь из себя важный, посмотрит, какой бардак у него под ногами творится, и уйдет, рожу скривив! И не вернется больше! Чистоплюй хренов! У самого-то дома, поди, тараканы по столу пачками ходят и пыль под кроватью толще одеяла, а здесь еще туда же! Мусор наш ему не по вкусу! А вот пень тебе горелый — я сейчас тут марафет-то наведу, позадирай-ка еще нос, попробуй!»

Сердито показав язык воображаемому хреновому чистоплюю, Агафон подхватил с одного из стеллажей огромную корзину, с пола — свои орудия труда, и устремился наводить порядок.

Если бы старик Броше видел, как практикант грязным веником отметает со своего пути коллекционные анинэцкэ, точно рассыпавшийся горох, как, поднимая пыль до потолка, загребает в корзину руками и совком то, что недавно называлось гордым словом «артефакты», как доламывает то, что торчало, и утаптывает то, что не помещалось — он бы прослезился.

Умяв с треском и скрежетом то, что помещаться в корзине отказывалось наотрез, студиозус окинул взором торговый зал: чем бы связать ручки, чтобы дотащить всё за одну ходку?.. Измочаленный шнур от портьеры, сразу не замеченный им под шкафом, на чистом полу моментально бросился в глаза.

Довольный своей наблюдательностью и сообразительностью, Агафон использовал его по новому назначению, взвалил на спину корзину, ставшую размером почти с него самого, и пинком распахнул дверь. Грозно рыкнув на вытаращившихся окрестных ребятишек: «Кто зайдет — в клопа превращу!», он двинулся в сторону ближайшей свалки.

Впрочем, отпугивать сорванцов было излишне: зачем соваться в лавку злобного колдуна, если этот самый колдун прямо перед их носом тащит огромную ношу развлечений, чтобы оставить им на бессрочное растерзание!

Ближайшая свалка, она же — мусорный двор, оказалась в квартале от лавки в заднем глухом дворе у традиционного волшебного столба, почти не видимого под грудой отходов жизнедеятельности нескольких кварталов. Под нетерпеливыми взглядами десятка пострелят Агафон опорожнил корзину у подножия мусорной горы и с чувством выполненного долга зашагал обратно. Восторженная ребятня, выждав, пока колдун скроется за углом, с визгом и криками набросилась на трофеи, призывно заискрившиеся под их пальцами сиреневыми и желтыми огоньками.

То, что в королевстве овеществленной магии Броше было что-то неладно, студиозус почувствовал сразу, как только вошел. Чего-то не хватало. Чего-то привычного, как пыль на шкафу, как мыши под полом, как муха на оконном стек…

Мыши!

Окно!

Анинэцкэ!!!

Аниженщины, еще полчаса назад остервенело штурмовавшие подоконник, теперь растерянно бродили по полу, заглядывая в щели, за плинтусы и под коврики. В груди у Агафона похолодело, сердце его метнулось в пятки, взгляд — к портьере…

Пятки были на месте и в целости и сохранности, чего нельзя было сказать о занавеси. Сердце практиканта сжалось до размера наконечника стрелы и попробовало пробить каблук сапога.

Шнур.

Шнур, на котором висел, спасаясь, анимужичок.

Исчез.

— Дурында! — вскинул руки студент и изо всех сил хлопнул себя ладонями по лбу. — Чурбан сучковатый!!!..

Куда пропал шнур — гадать было не нужно: перетертый обрывок, выуженный из-под шкафа десять минут назад, покоился на дне пустой корзины. А вот куда пропал мужичок с зонтиком, болтавшийся на нем…

Если бы аниженщины могли понимать происходящее, они бы безмерно удивились внезапному увеличению своей поисковой группы. Агафон метался из угла в угол, от тумбочек к шкафам, от стеллажей к завалам, сначала терпеливо отодвигая и раскладывая, потом — пиная и раскидывая. Через двадцать минут ни одной полки, ни одного шкафа, ни одного темного закоулка в торговом зале не осталось не осмотренными — и всё тщетно. Костяной обладатель зонтика словно в воду канул.

Или…

Только не это!!!

Студент страдальчески взвыл: «Меня Броше теперь точно убьет!!!..», быстро выбрался задним ходом из-под стола и бросился к выходу, с кряхтеньем и оханьем растирая поясницу, заклинившуюся ревматической буквой «Г».

Больше этой треклятущей игрушке быть негде.

Появление на помойке студента ВыШиМыШи — скрюченного, покрытого пылью и паутиной, с дико вытаращенными глазами, что-то яростно бормочущего — не иначе, проклятия — напугало кумушек с мусорными корзинами и ведрами и разогнало по забору ребятишек, как дворовых воробьев.

Главное отличие воробьев от уличной детворы, как очень скоро выяснил Агафон, было в неспособности птиц комментировать происходящее.

После первых комментариев студент прикусил губу. При следующих — заскрипел зубами. От продолжения руки его сами по себе принялись искать не выброшенные обломки артефактов, а чего-нибудь потяжелее… И тут вступила тяжелая артиллерия в виде кумушек.

Этого несчастный студиозус вынести уже не смог. Красный, как перезрелый помидор, он вскочил и со страшным криком: «С мест никому не сходить, ничего не трогать, так взорвется, что клочки по переулочкам полетят — и я не виноват!» побежал в мастерскую.

«Только бы Броше не узнал, только бы не узнал, только бы не узнал!..» — твердил он всю дорогу туда и обратно, как заклятье. А когда вернулся с корзиной, то к ужасу своему обнаружил, что к мусорному двору нельзя было подойти: толпа горожан окружила все подходы и, возбужденно гомоня, крутила по сторонам головами.

— Что… там? — предчувствуя недоброе, вопросил Агафон у крайнего зеваки.

— Колдуна ждем. Обещал помойку взорвать, чтобы в соседний переулок всё улетело и за вывоз не платить, — охотно сообщил старикан. — Ты не видал его, часом?

Студиозус нервно хихикнул: «И Броше-е не-е у-у-узна-ае-ет… где моги-илка мо-оя…», втянул голову в плечи, отчаянно жалея, что невидимость в Школе пока не проходили, и стал проталкиваться к свалке.

Гомон при его появлении в районе предполагаемого эпицентра мусорного взрыва мгновенно стих.

— Ваше премудрие? Нам… это… отойтить? — крайне неохотно предложила толстощекая тетка в клетчатом платье, опасаясь, что будет не видно самого интересного.

— Зачем? — не поднимая очей, буркнул студент.

— Чтоб не забрызгало?

— Потом, — мрачно выдавил он и опустился на колени перед кучей мусора.

— А поздно не будет? — озабоченно подхватила молодуха в сине-красном переднике.

— Лучше поздно… чем слишком поздно… — болезненно скривился Агафон и скинул со спины корзину.

— А это с какой целью вы делаете? — с любопытством склонилась над ним чернявая коротышка, и тут же с десяток женщин присоединилось к ней.

— Образцы собираю, — угрюмо процедил он.

— Чего?

— Отчего?

— Для чего?

— Для… Эск… икс… иск-перемент проводить! — одолел малознакомое слово практикант и многозначительно нахмурился, полагая допрос оконченным.

— Иск…перемен?.. — недоуменно расширились глаза горожанок, уловивших только одно значение из сказанного и несказанного. — Так ить нетути их тут, перемен-то, ищи — не ищи. Мусорщикам-кровопийцам уже неделю не плочено, вот ничего и не вывозют они.

— Чего они не вывозят — я вынесу.

— А зачем? — не унимались соседки.

— Дома взорву!

Толпа благоговейно ахнула.

— А у нас когда взрывать будете? — толстуха воззрилась на студиозуса. — Я ить чего антиресуюсь… Нам мусорщикам-то платить за вывоз, али как?

Агафон окинул взором гору хлама и помоев высотой с ближайший дом, снова скривился от вони, и мстительно приговорил:

— Или как. И вообще…

Женщины намек поняли и отступили, и студиозус наконец-то принялся выискивать свое выброшенное полчаса назад добро.

Как ни странно, выбрасывание пошло добру на пользу: за время пребывания на помойке добро раздобрело, увеличилось в объеме, местами изменилось в цвете и фактуре, не говоря уже о запахе, и чтобы донести его обратно до лавки, понадобилась аренда еще двух корзин вместе с их владелицами.

Женщины вывалили свою ношу у порога, отказались от оплаты натурой и выскочили на улицу — только их и видели.

Дверь захлопнулась за ними с колокольным звоном, и Агафон, стиснув зубы, взялся за раскопки. Стараясь не дышать, не смотреть и не думать, он яростно принялся перетряхивать одну кучу за другой. Сине-зеленые искры вились над ними вместе с розово-желтыми шестикрылыми мухами, увеличиваясь и жирея на глазах. Запах, решив, что он тоже часть магии и должен соответствовать вывеске, начал овеществляться и настырно лезть в нос, глаза и даже уши так, что слезы лились градом. Картофельные очистки и банановая кожура зашевелились, силясь уползти куда-нибудь в темный уголок, чтобы слиться там в экстазе. Осколки домашней утвари надумали склеиться, но никак не могли договориться, во что — каждый настаивал на своей посудине, получая в результате то кружку с носиком и ручкой чайника, то тарелку, размером и формой напоминавшую кувшин. Единственным утешением для практиканта был зеленобулькающий прибор: теперь он не просто булькал и зеленел, а бурчал и гудел, деловито сотрясая подставку с тихим дребезжанием стеклянных частей. Доверчивые простаки, не посвященные в таинства магии и магов, увидев его, точно теперь выложат за любой товар на пару серебряных больше. Хоть за что-то Броше его похвалит…