Лем хмыкнул. Наваждение рассеялось. Жажда разрушения и уничтожения прошла. Все ошеломленно переглядывались, пытаясь сообразить, что же на них нашло. Кто-то, как я, например, нервно опрокинул в себя очередной стакан алкоголя, кто-то истерически хихикал. Иные просто встали и, пошатываясь, покинули зал.
— Ну что? — окинул нас взглядом поэт. — Понравилось?
— Больше так не шути, — слабым голосом ответил давешний критик. — Колдун проклятый…
— Не, я не колдун, вон, даже дракон подтвердит. Сие есмь великая сила искусства, — воздел палец к потолку Лем, ничуть не обидевшись на грубость. Я порадовался за критика, что он не испытал на себе силу гнева поэта. — Она способна повергнуть в уныние, и она же направит сонмища демонов супротив сонмищ их же. Вот так.
— Нет, — покачал головой критик, — нам такого лучше не надо. Почитайте что-нибудь легкое, Лем. Без особых ухищрений.
— Хорошо, — без тени досады согласился Лем. — Тогда сейчас будет сага о бессмертном Фингале.
— О ком? — переспросил я.
— О Фингале, — сказала Жуля. — Был такой герой. Не сравнить, конечно, ни с Хартом, ни с Антором, но в кагурских землях он довольно популярен.
— А-а…
Лем потребовал выпить. Поднесли. Пока поэт глотал свое пойло, Алкс снабдил нас самогоном. Промочили глотки… Приготовились слушать.
— Долго он будет? — спросил я.
— Поэты выступают часами, — ответил Алкс. — Лем — лучший. У нас на празднике Священного Дятла он развлекал без перерыву все племя в течение четырнадцати часов, и никому не было скучно. Серот в это время тайком хлебал рассол. Весь выхлебал…
— Ты уге жоворил, — заметил я.
Что-то язык заплетается. Пьянею, что ли?
— Да? Ну ладно.
Лем прокашлялся и хриплым, видимо, приличествующим повествованию, голосом начал декламировать легкую виршь.
— Я шатался по свету. Мне копальщик могил
Сообщил в сто двенадцатый раз,
Что бессмертный Фингал безвремянно почил,
Но почил не у вас, а у нас.
Пьяный вор в захудалом трактире сказал,
Поднимая за встречу сосуд,
Что бессмертный Фингал долго жить приказал
На пирушке на Севере… Тут.
Бывший аристократ, разорившийся в хлам,
Грохнул по столу и завопил,
Что Фингала прирезал бессмертного сам,
Подстерегши с ножом, отомстил.
Толстый жрец, жирной лысиной ярко блестя,
Между службами мне описал,
Как бессмертный Фингал, кандалами хрустя,
Под его алтарем подыхал.
В степи дикой кочевники двигают стан,
Забивают на отдых косяк.
Здесь бессмертный Фингал, — мне поведал шаман, —
Был затоптан в кровавый тюфяк…
Никому я не верил, весь свет обошел
В трудных поисках правды простой.
Очевидцев несчастья бессчетно нашел —
Каждый случай рассказывал свой.
Ночью, днем, утром, вечером, в дождь и мороз
Минув боль, глад, зной, холод и чаячий крик,
Мимо грустных печалий и гневных угроз
Я искомого края достиг.
На бескрайность в великом восторге гляжу,
Зрю туда, где никто не бывал.
И вот здесь, только где — никому не скажу, —
Похоронен бессмертный Фингал.
— Здорово, — восхищенно выдохнул Алкс. — У Лема все здорово. Что ни читает, все одно — за душу берет.
— Угу, — согласился я. — И пить заставляет. Ладно, пойду освежусь.
Слегка пошатываясь, я встал, пробрался между тесно поставленными стульями зрителей и вышел за дверь. Лем проводил меня взглядом, не прерывая выступления.
На темной улице только изредка факелы, скрытые фонарными стеклами, освещали небольшой участок вокруг себя. Холодный ветер пробирался под одежду и словно говорил: «Я тут…» Какой бишь у нас месяц? Аугугуй? Последний месяц лета. Погода и в самом деле должна ухудшаться…
Затянув потуже пояс, я запахнул одежду, чтобы изгнать из-под нее ветер, и всей грудью вдохнул свежий воздух. После напоенного алкогольными парами, дымом кальяна и нездоровым дыханием клиентов трактира он пьянил не хуже крепкого вина. Впрочем, вино мне сейчас как будто бы не опасно… Закружилась голова, я глупо ухмыльнулся и пошел куда-то вперед по темной улице. Так, просто, захотелось пройтись.
Ночной Кму мало походил на себя дневного. Проходя местами, в которых мы побывали раньше, я ощущал некий особый ореол таинственности, опасности и даже порока. Эльфами и не пахло — тут районы иных рас, в основном людей. Но встречались гномы, орки, даже кентавры. Чем дальше я шел, тем чаще попадались разного рода подозрительные личности, на первый взгляд вполне способные зарезать кого-то исподтишка. Несколько девиц пытались прицепиться ко мне, но их неопрятный вид был мне неприятен, и я состроил такую зверскую физиономию, что девицы с тихим визгом исчезли.
Не знаю, каковы ночью элитные улицы Куимияа, но туда я идти не рискнул, опасаясь новой встречи с переважничавшим генералом. Такой вполне способен затеять со мной грандиозную драчку, за которую отдуваться придется обоим. А ведь Лема сейчас рядом нет.
Громкий спор привлек внимание. Какой-то тип спорил со стражником, державшим за уздцы двух лошадей. Я с некоторым удивлением узнал вчерашнего грубияна, потерявшего тройку.
— А я говорю, это мои кони! — брызгал слюной мужик, напирая на солдата. Тот же воспринимал это вполне спокойно.
— В суде разберутся, милейший, приходите в суд. А до тех пор…
— Плевал я на твой паршивый суд! Видишь клеймо? Клеймо Сурта-кожевника? Так вот, я и есть Сурт-кожевник! Отдай мне моих коней!
— До тех пор тягловая сила будет находиться в распоряжении муниципальной гвардии, — невозмутимо продолжал солдат.
— Сам ты тягловая сила! Пусть гвардия на таких, как ты, таскает свое дерьмо, а я свое буду таскать на своих конях! Отдай, говорю, хуже будет…
— Простите, — решил вмешаться я, — лошади действительно принадлежат этому гражданину. Я лично видел, как вчера утром они порвали упряжь и убежали в город, оставив своего хозяина…
Мужик с яростью воззрился на меня.
— Не лезь не в свое дело! — рявкнул он. — Мои лошади, сам их верну! И запомни: ни-че-го от меня не требуй за свои слова, я тебя об этом не просил! А ты, — он снова повернулся к солдату, — отдай, говорю! Вон, даже человек подтверждает!..
Я некоторое время не мог сказать ни слова, потом плюнул и пошел дальше, стараясь поскорее покинуть места, где свободно разносились визгливый голос грубияна и спокойный голос стражника, никакие доводы не воспринимающего в доказательство.
Выпитое вино потихоньку действовало; или, может, это установка давала о себе знать, — я потихоньку хмелел. Идти по прямой становилось все затруднительнее, но ориентацию я не терял. Интересно, сумею ли вернуться в гостиницу или придется заночевать в канаве? Такой вопрос развеселил меня, и я тихонько захихикал.
— Гляди-ка, алкаш, — сказал кто-то справа. — Чой-то он тут делает?
— Гуляет, — ответили слева, — неужто не видно?
— Га, гуляет. А чой-то ему тут гулять?
— А чо бы и не погулять?
— Дык нельзя вить, без пропуска-то.
— А мы ему щас пропуск быстро сварганим.
— Пр-равильно, щас и сварганим. Эй, мужик, денежки есть?
Я огляделся. Из теней выступили три еще более темные тени, при пристальном рассмотрении превратившиеся в громил человеческого роду.
— Вот так всегда, — простонал я, — ну нет, чтобы гномы или, на худой конец, тролли. Нет ведь, всегда, всегда человеки. Вам шо, делать неча?
— Как это неча? А чой-то, по-твоему, мы тут делаем?
— Уф-ф… На неприятности нарываетесь.
Грабители расхохотались.
— Да ты, брат, шутник, — покровительственно хлопнул меня по плечу один. — А мы шутников не любим, берем с них больше, чем с прочих.
Другой громила с ходу врезал мне кулаком в живот. Я послушно согнулся и, сожалея о выпитом, обрызгал ему ботинки. Бандит не успел отскочить. Остальные двое заржали над оплошностью дружка. Он же, разъярившись, врезал мне еще сильнее и отскочил. Я снова застонал, надеясь, что правильно имитирую звуки боли, которые следует издавать в таких случаях.
Четыре сильные руки швырнули меня в тень, к стене. Двое удерживали, третий начал шарить по карманам, пока не нащупал кошель.
— Ого! — присвистнул он, взвесив его на ладони. — Ты эльфа ограбил? Что тут? Неужели золото?
Он развязал шнурок и высыпал часть содержимого на ладонь. И ахнул. Двое других посмотрели и тоже ахнули. В смутном свете звезд многоцветными бликами переливались драгоценные камни. Обомлел и я — никак бы не подумал, что ношу в кармане такое богатство. Откуда оно?
Грабитель осторожно ссыпал камни обратно в мешочек и крепко завязал шнурок. Потом кивнул дружкам:
