Чары слегка заглушали внешние звуки пожарища. Всеобъемлющий треск горящего леса перемешивался с грохотом валящихся деревьев. Влага закипала в стволах и с громкими хлопками паром вырывалась наружу, разрывая кору. Дарёну вспомнился праздник фейерверков в Пальмисе, на котором он побывал лет десять, может тринадцать, назад. Они скакали всю ночь и всё утро, от силового поля то и дело отскакивали тела погибших в пожаре лесных обитателей.
Солнце уже успело подняться в зенит, когда троица преодолела охваченную огнем часть Драгунской пущи. Младший не снимал защитного поля ещё несколько вёрст, и только когда дым рассеялся, купол пропал. Дарён обернулся, Синие горы ломали своими изгибами горизонт. Стена огня оставалась где-то далеко позади, и под копытами лошадей вновь хрустел снег. Зачиналась метель. Ветер, до этого не проникавший сквозь чары Младшего, лез под одежду ведьмака, рвался под кожу.
— Нужно напоить и накормить лошадей — мы не сможем продолжать погоню, если загоним их до смерти. Тем, кого мы преследуем, скорее всего тоже пришлось спасаться от огня, и сомневаюсь, что с ними был магик, — Дарён не обращался к кому-то конкретно, просто сказал.
— Выдохся, ведьмак? — ответил Старший, ехавший по левую руку от Дарёна. — Через десять вёрст будет постоялый двор — там и передохнем, но на сон не рассчитывай — пожрем, погадим да в путь. Может, опрокинем чарку-другую, да и перекурим по-человечески, мутант, — он пришпорил гнедого жеребца и быстро сравнялся с братом, ехавшим всю дорогу в авангарде. Мелкий старший брат хлопнул по плечу родича и что-то показал ему жестами - громадина кивнула.
«Язык жестов? Становится всё интереснее и интереснее…» У Дарёна было необычное представление об интересном, его манили всевозможные авантюры, хоть он и старался по возможности обходить их стороной. Так старался, что нырял в них с головой, а выныривая, долго отмывался от крови. Хорошо, что чаще всего это была не его кровь. Снегопад усилился, когда лес неожиданно кончился. Яркое солнце заставило сузиться кошачьи зрачки ведьмака. В ста шагах виднелась покосившаяся на левый бок старая корчма, возле неё стояли привязанные на коновязь две каштановых с белыми пятнами в яблоках лошади и четыре гнедых, как у Старшего. Из трубы на соломенной крыше струился дым, из-за дома вышел мужик, на ходу подвязывающий портки. Незнакомец махнул рукой приближающимся всадникам и зашел обратно в корчму.
— Добротные кони, — подметил Старший, уставившись на пятнистых. — Давненько не видал такой масти в наших краях.
Троица спешилась, сильный запах разлагающихся трупов ударил по чуткому обонянию Дарёна.
— Тут смердит трупами.
Братья переглянулись:
— Ну, значит, сейчас засмердит ещё сильнее. Младший, постой на стрёме, а мы с ведьмином пойдём поздороваемся с обитателями. Если кто выйдет раньше нас - сломай ноги.
У входной двери стояло заснеженное старое чучело медведя, на деревянной табличке, висевшей на шее могучего зверя, было выжжено название «Медвежий угол». В корчме было душно и тепло, пахло так, как пахнет во всех корчмах зимой, когда не отворяют ни окон, ни дверей: кошками, мышами, потом, жиром, пивом, самогоном и сохнущей одеждой. В дальнем углу сидела компания из пяти человек, одетых не по погоде в лёгкие кожаные доспехи. Постояльцы громко смеялись, играя в карты, что-то выкрикивая друг другу на всеобщем языке северных королевств. За стойкой стоял лысый корчмарь, натирающий замызганной тряпкой большой мясницкий нож. На запястье лысого красовался янтарный браслет, окантованный серебром, в левом ухе покачивалась серьга в виде кольца с черепом. Все взгляды уставились на вошедших. Корчмарь отложил тряпку и облокотился на стойку.
— Доброго дня, милсдари, — сказал Старший, нарочито растягивая слова. Он сбросил капюшон плаща и громко обстучал сапоги от снега. Только сейчас Дарён смог нормально увидеть лицо своего спутника. Рыжие жирные волосы были зализаны назад, от правого уха до края рта шел зарубцевавшийся шрам. Длинный крючковатый нос был копией ястребиного носа государева наместника Илариона.
— Здорово, — буркнул корчмарь, обернувшись на сидящих. Те же, промолчав, продолжили создавать впечатление оживленной игры, но уже в тишине. Ведьмак огляделся — больше в корчме никого не было.
— Дерите меня черти, какой у тебя здоровенный нож, ещё и цацки такие нарядные, мне нравится, братец, — Старший вразвалку подплыл к стойке. — У меня тоже есть нож, но его подточить не помешало бы, не найдётся чем? — Старший медленно достал маленький нож из левого кармана, поигрался им меж большим и средним пальцами. Корчмарь, точнее тот, кто выдавал себя за корчмаря, расплылся в улыбке, сверкая парой золотых зубов. Старший оскалил жёлтые зубы, склонил голову на бок, как бы разглядывая корчмаря с другого ракурса, и резко всадил нож в свободную кисть лысого, рванул его другую руку на себя и быстрым движением сломал ее в локте. Кости захрустели в открытом переломе, корчмарь завопил. Старший подхватил мясницкий нож, выпавший из разжавшихся пальцев более не рабочей руки, и метнул его в голову одному из вскочивших из-за стола мужиков. Глаза несчастного нелепо сбились в кучу, удивлённым взглядом провожая торчащую из области переносицы рукоять тесака. Он слегка качнулся и рухнул назад на товарищей. Дарён оперся на дверь и решил просто понаблюдать, оценить способности своего компаньона.
— Убейте эту мразь! — заорал пригвождённый псевдокорчмарь на нордлингском. Обессилев, он упал на колени за стойку так, что осталось видно лишь руку, пробитую ножом, и слышно громкую, полную надежды на возмездие, ругань. Старший молниеносно достал из-под плаща кинжал и карманный самострел, метким выстрелом поразил в глаз второго, отложил арбалет на стойку и вооружился вторым кинжалом. Наточенные лезвия полуметровых кинжалов «хуэве» сверкали в тусклом свете свечей. Название «хуэве» пошло от формы гарды в виде двух массивных шариков, и простые солдаты его называют «кинжалом с яйцами». Старший развел руки в стороны и лёгкой поступью хищника двинулся на противников. Лезвия походили на клыки, и голодная пасть вот-вот должна была захлопнуться. Горячие головы наёмников быстро охладели, ведь меньше чем за десять секунд две головы были пробиты, а третья орала от боли где-то за барной стойкой. Наконец, самый здоровый из оставшейся тройки решил, что три всё же больше одного, и с криком бросился на лыбящегося незнакомца. Старший пнул табурет под ноги бугая, тот перескочил, на лету обрушивая свой меч на Старшего. Из-за прыжка удар получился неточным, Старший легко парировал его кинжалом в левой руке, а правым ткнул нападавшего в висок. Оставшиеся наёмники бросили мечи, подняли руки и умоляюще забормотали на нордлингском, пятясь от Старшего к стене. Одним прыжком рыжий оказался возле вопрошающих и хладнокровно вонзил в их сердца клинки, снизу, прямо под ребра.
— Я вас не понимаю, — медленно с ехидной усмешкой прошипел Старший.
Пол корчмы постепенно заливался тёмной кровью убитых. Лысый уже не вопил, а тихо похлипывал, шмыгая носом.
— Подъём, лысая башка. Ведьмин, присаживайся, опасность миновала, — рыжий кинжалом указал на один из высоких стульев у стойки, оттолкнул повисшего с пронзённым виском нордлинга с другого стула и уселся на него. Старший дёрнул пригвождённую кисть. Корчмарь заорал.
— Я сказал подъём, лысый, — чуть повысив голос, повторил Старший.
Дарён не сразу принял приглашение присесть. Сперва он обошёл стойку и взял с висевшей на стене полки деревянную кружку, резко продул посуду от пыли. Снял капюшон и подошёл к одному из стоявших у стойки бочонков, сбил крышку. Приятный хлебный аромат слегка разбавил здешние запахи смерти. Кружка зашкрябала по дну бочонка. Ведьмак зачерпнул себе полную кружку пива, выпил залпом, зачерпнул ещё и только потом сел на предложенный Старшим стул.
— Я бы тоже пива хлебнул, ведьмин, — рыжие брови Старшего поднялись, гадостная улыбка, похоже, никогда не сползала с его изуродованной физиономии. Черные глаза Старшего, блестящие от эйфории боя и жажды убийства, впились в ведьмака.
